- Давайте закажем ещё кофе. С коньяком. Здесь его готовят особенно хорошо, – произнёс профессор после нескольких минут полного молчания, во время которого они настолько глубоко погрузились в мысли об одном, задумчиво глядя на танцующее пламя свечи на столе, что совершенно забыли про время и окружающее их пространство. Крушинский молча кивнул. Ветер постепенно стихал, небосвод чуть посветлел, но дождь всё ещё настойчиво бился в окна, вычищая город, очищая и людские сердца от застарелых страданий, освобождая место солнечному свету.
- Молитва, действительно, обладает огромной целительной силой, господин Крушинский. Нет такого понятия, как «молиться правильно». Главное, молиться наедине с собой, молча, искренне, от сердца, чтобы мысли шли не от ума, а из глубины души. И когда все они выйдут с молитвами, тогда и на душе станет легче. Молитесь, плачьте, и не стыдитесь проявления своих чувств. Будьте настойчивы в своих молитвах, посвящайте им время, забывая о времени. И рано или поздно, душевная боль покинет вас. Поверьте старику. Я-то пожил достаточно и многое повидал.
- Верю. И молюсь. Вот, вымолил себе встречу с Цюрихом. Наверно, мой ангел-хранитель притащил меня сюда. Когда я здесь, сам воздух Швейцарии лечит мою душевную боль, профессор. – При этих словах Феликс впервые с начала своей исповеди слабо улыбнулся.
- И не только вашу, почтенный господин Крушинский! – улыбнулся в ответ Фридрих фон Шассен.
Мужчины чувствовали, что между ними установилось то бесценное взаимопонимание, которое возникает когда одно измученное сердце просит о помощи, взывая к состраданию, и внезапно чувствует отклик, осязает тепло, идущее от другого сердца... и принимает его с благодарностью. Такое случается, когда одна душа жаждет исцеления, так беспомощна в своей открытости и бесконечном доверии, а другая исполнена признательности за эту абсолютную незащищенность, бережно поддерживает страждущего, и с готовностью делится своим живительным теплом. Тогда не нужны слова, чтобы ощущать это тонкое родство.
Наслаждаясь ароматным кофе, собеседники молчали. Профессор почувствовал, как его постоянно зябнущие поздней осенью конечности стали наливаться теплом, лицо горело – хорошо выдержанный коньяк согревал, разливаясь по венам.
- Удивительная история, господин Крушинский. Должен признаться, я ожидал чего-нибудь необычного, но здесь подлинная драма с сильнейшими, настоящими чувствами. – Профессор сокрушенно покачал головой. - Ваши родные простили вас, ибо любили бесконечно, а любовь обладает ценнейшим свойством, спасающим мир – умением прощать. Отпустите их, не держите своими горькими мыслями, и их душам будет легче парить там, в небесах. И себя простите. По крайней мере, изо всех сил постарайтесь простить. Совесть отягчают дурные намерения, а у вас таковых не было и следа. Вы вините себя, потому что забываете, что вы – просто человек. Простые смертные редко отличаются дальновидностью: ведь людям так редко свойственно предвидеть последствия своих поступков. Так что не гневите Бога и не взваливайте на себя всё бремя ответственность за судьбы дорогих вам людей. Им предстояло пройти свой путь на Земле, и они прошли его. Им посчастливилось найти здесь любовь, а это бесценный дар. Вспоминайте любимую с улыбкой и благодарностью, так будет лучше и для вас, и для неё.
- Стараюсь изо всех сил. В Швейцарии, по крайней мере, мне это даётся гораздо легче. Я приезжаю в Альпы на каждую годовщину смерти Лизы, и в каждую годовщину нашего знакомства. Иногда приезжаю весной, когда чувствую упадок сил. На прошлой неделе было одиннадцать лет, как не стало моей любимой. Поэтому я здесь. И могу дышать. Не представляете, как я благодарен Цюриху за эти проблески покоя в моей непрерывной душевной агонии. Если дом – это там, где хорошо и мило сердцу, то, думаю, мой дом здесь.
- Полностью согласен! И поднимаю свою чашу за старую добрую Швейцарию! – Фридрих фон Шассен шутливо приподнял чашку с кофе и чуть склонил голову, блеснув лысеющей макушкой. Стариковские щёчки чуть зарумянились от выпитого, в глазах появилась задорная искорка. Крушинский с улыбкой поднял свою чашку и кивнул головой в ответ.
- Вот так развёрнуто и абсолютно искренне ответил я на ваш вопрос, профессор. Надеюсь, не слишком утомил вас своим долгим рассказом. – Феликс испытывал физически ощутимую усталость и приятную опустошенность, даже какую-то воздушную лёгкость внутри. Крайняя эмоциональная сосредоточенность на пройденном этапе его жизни, необходимая для того, чтобы повествование получилось цельным и правдивым, вымотала Крушинского. Мысленно пережив заново всё, о чём так долго тщетно старался забыть, и, выплеснув наружу горькую пену страданий, Феликс почувствовал внутреннее освобождение и глубокую благодарность тому, кто с таким участием согласился выслушать его печальную историю.
- Никоим образом, совсем наоборот. Я чувствую бесконечную признательность вам, молодой человек. Благодаря нашей встрече я испытал такой прилив сил, что вся моя осенняя хандра трусливо пустилась наутёк. Хотя, подозреваю, всё дело в хорошем коньяке.
Мужчины рассмеялись. И смех Феликса был лёгким и беззаботным, без малейшей капли горечи, словно эта своеобразная исповедь очистила и обновила его.
- Сколько вы пробудете в Швейцарии на этот раз, господин Крушинский?
- До конца следующей недели. Уезжаю в воскресенье поздно вечером.
- Я бы хотел посмотреть ваш гороскоп. Полагаю, звёзды дадут ответы на какие-то ваши вопросы. Так случается иногда.
Феликс приподнял брови, удивлённо посмотрел на профессора, губы его тронула скептическая усмешка:
- Профессор, при всём уважении...я не верю в астрологию, как и в иные псевдонауки. Не обижайтесь, прошу вас. Привык как-то больше полагаться на точные и естественные науки, на эмпирически проверенные данные.
- Ну и как, дали вам эти ваши науки объяснение тому, что происходит в жизни? Помогли разобраться во всей этой чертовщине? То-то и оно! – запальчиво воскликнул Фридрих фон Шассен, торжествующе воздев указательный палец к потолку. - Эмпиризма у всех нас хватает, только вот вся ваша хвалёная научность совершенно бесполезна, когда речь идёт о человеческих чувствах и судьбах! – профессор сердито запыхтел, хотел ещё что-то добавить, но сдержался, сделал глоток воды и махнул рукой в неопределённом направлении.
- Вам, молодым, всё бы доказать, да в цифрах выразить. А жизнь-то гораздо сложнее, чем математическое уравнение. В какое равенство впихнуть любовь? Какими формулами выразить милосердие?
Феликс помолчал, затем, поразмыслив, произнёс:
- Хорошо, профессор. Думаю, вреда от этого не будет. Составляйте ваш гороскоп. Проверим, какой вердикт вынесут звёзды.
Старик по-детски обрадовался, всплеснул руками, и вся обида за любимую астрологию тут же испарилась без следа:
- Это будет подарок вам в благодарность за столь интересный и искренний рассказ. Мне понадобится день или два. Сможете прийти ещё раз сюда в какой-нибудь из ближайших вечеров?
- Думаю, смогу. Завтра хочу проехаться до Рейнского водопада, в это время года там не так много посетителей. В Цюрих вернусь в среду утром, так что вечером в среду, пожалуй, смогу прийти.
Ливень, наконец, утих. Ветер разогнал тучи, расчистив небосвод, и в окно ворвался трепещущий сполох закатного багрянца. Посетители постепенно покидали кафе, пережив ураган, словно маленькую жизнь, что-то утратив, а что-то приобретя у пламени свечи кофейного цвета.
- Прекрасно. Буду ждать вас на этом же месте вечером в среду.
- Хорошо. Если понадобится, мой телефон указан на визитке. Там же есть и адрес.
Феликс записал на белоснежной бумажной салфетке дату и место своего рождения по просьбе профессора. Фридрих фон Шассен, в свою очередь, на другой салфетке с изящными виньетками, крупно вывел свой номер телефона, посетовав на то, что «вместо визиток имеет лишь подагру». Мужчины обменялись салфетками и рукопожатиями, а затем тепло распрощались до среды.