Багровое око медленно, но неотвратимо опускалось за горизонт, окрашивая весь город алым цветом и искривляя тени небоскребов так, что с высоты они становятся похожи на длинные черные пальцы, держащие улицы цепкой хваткой. Пока солнце медленно садится, мегаполис преображается, словно школьница перед походом в ночной клуб. Благопристойная деловая ухоженность улочек сменяется кричащим макияжем неоновых вывесок и фонарей. Строгая повседневная прическа домов и деревьев беспощадно растрепывается пляшущими тенями, отчего привычные их очертания выглядят эпатажно и слегка по-бунтарски. Приличная одежда офисов, школ, магазинов уступает раскрепощенному и вызывающему наряду из баров, дискотек и других сомнительных развлечений. Кому-то такая перемена кажется милой, кому-то безвкусной. Я склоняюсь ко второму варианту. Люди спешат по домам, в кафе, на вечеринки, похожие лишь в одном — на лицах читается нетерпение, но я знаю: это всего лишь неумело скрываемый страх, животный страх перед опасностями, которые сулит надвигающаяся тьма.
Кто в патруле в ночь ходил, на ужасах не вскрикивает. Я еще молод, 2 года работаю, но всякого навидался, на половину уголовного кодекса точно. Как бы вы себя чувствовали, если бы вам пришлось останавливать группу лиц, совершающую насильственные действия тяжелой степени над одним потерпевшим, когда с вами одна напарница, перцовый баллончик, дубинка и реальная угроза тюремного срока за превышение мер самообороны, в случае использования табельного. Или находить следы таких преступлений и составлять во всех подробностях протокол. Идти на женские визги под аккомпанемент хриплых выкриков, доносящиеся из темной подворотни. Проверять заброшенные дома, в которых слышатся голоса, много разных голосов, где темно, как на дне колодца, а у тебя слабенький фонарик и взведенные до предела нервы. Первое время я половину зарплаты тратил на психолога и успокоительные. Не знаю, как прошел тесты на стрессоустойчивость в университете, но теперь очень об этом жалею. Впрочем, сегодняшняя смена сулит мне, что скоро я снова увижу почти ставшего родным мозгоправа, а моим любимым шотом опять будет валерьянка с коньяком.
Маршрут номер 26. Окраина города, никакого искусственного освещения, старенькие двухэтажные дома, в которых еще живут люди, ночью похожи на одноглазых калек, смотрящих на мир еле видящим глазом из единственного горящего окна. Район практически заброшен, и никому неведомо, почему его еще не снесли. Одинокие люди, изредка попадающиеся там, производят впечатление сумасшедших, да что говорить, это самые, что ни на есть городские безумцы, нечленораздельно мычащие, одетые в такие лохмотья, что бомжи в других районах постеснялись бы носить. Никакие госслужащие в здравом уме просто так туда не суются, там даже бандитов нет, хотя это злачное место, по идее, должно быть идеальным их рассадником. Позже, в первый мой наряд в это злополучное место показал: там некого грабить, более того, нечего, единственный магазинчик настолько обветшалый и скудный в ассортименте, что много не наваришься, а дома и того хуже. Вдобавок, район необъяснимо жуткий, особенно по ночам. Ни один патруль, который хоть раз там был, ни разу не изъявил повторного желания идти туда второй раз, даже за тройную! ставку. Матерые просто отмалчиваются, которые позеленее, те несут такое, что их без лишнего шума выпроваживают из органов. То, что там происходит и как это влияет на психику, не объяснить рационально, но гнетущее чувство тревоги, словно из каждого окна и закоулка за тобой наблюдают, одинокие местные, внезапно появляющиеся и пропадающие в мгновении ока, изредка мигающие фонари один раз за ночь — только в кино такое не сильно страшно.
Лишь ненормальный сунется туда второй и последующие разы, и сейчас он ждет напарницу, чтобы в который раз отправиться по знакомым улочкам, которые навсегда предпочел бы забыть.
А сегодняшняя спутница очень даже ничего. Бойкая, задиристая, одним словом, пацанка. Недавно закончила, ее третий патруль. С окончанием карьеры, крошка. Ну или с небольшим психическим расстройством на месяц, а то и пол года. Любезно протягиваю сигаретку. После первой затяжки она кашляется и очень нелестно отзывается о моем чувстве вкуса. Если бы ты знала, что тебя ждет, ты бы всю пачку выкурила, чтобы расслабиться. Отвесив пошлость про трудный первый раз, я проверяю батарейки, и смотрю на часы. Пора. Сумерки сгущаются.
Место, по которому проходит маршрут 26, отличается от остального города тем, что в нем не заметно той перемены, которая делит его на день и ночь. Если применить мое сравнение со школьницей, то район — старая, страшная ведьма, меняющая тряпки на подержанную траурную вуаль. Тень накрывает его раньше всех, но это лишь выставляет его уродство под другим углом, а не маскирует его, как хотелось надеяться. Алый закат, которым любуется остальной мир, смотрится тут словно предчуствие резни, багровые пятна на стеклах рождают в голове мысли о крови. Тени домов и деревьев смахивают на плотоядный оскал кривых, острых зубов, жаждущих сожрать оставшиеся островки света.А затем все накрывает мрак. И людей, изредка попадающихся на этих улицах торопит домой не просто страх, а неподдельный, нескрываемый, всеобъемлющий ужас.
Девица заметно изменилась. Неудержимая бравада сменилось нервным напряжением, пока еще контролируемым. Темнота без остатка поглощает свет ее маленького фонарика, уступая совсем немного метров. Вырывая из ночной вуали окна заброшенных и погорелых домов, глядящие на нас зияющими провалами, или голые ветки, похожие на скрюченные руки, она тут же торопливо переводит луч на что то другое, но натыкается на одни и те же картины. Пройденный этап, я включаю свой мини прожектор, светя им ровно на дорогу. Она следует моему примеру, и наш молчаливый поход продолжается.
С нескрываемой дрожью она сообщает, что из окна на нас кто-то смотрит. Наведя фонарь, я действительно увидел мужчину, неотрывно глядящего на нас. Говорю, что из-за правого угла на нас смотрят трое алкашей, и подсвечиваю ей их. Они едва щурятся, хотя темнота такая, что хоть глаз выколи. Слава Богу, она не обращает на это внимания. Ей итак не по-детски страшно. А вот тот сгоревший дом, там слышно голоса, а парадная дверь то и дело ходит туда-сюда. Забавно, ветра то нет. Но кое-что действительно привлекло мое внимание. Объясню: некоторые фонари загораются на мгновение, иногда мигают несколько секунд и окончательно тухнут. Редко можно увидеть проходящего под ними человека, который с затуханием фонаря тут же пропадает. Не спрашивайте как и куда, я прошлый патруль всю улицу облазил, даже следов не нашел. По привычке, наведя туда прожектор, я ожидал стандартного развития событий, но тут даже мое сердце тревожно екнуло. Под еле горящим фонарем сидел мальчик. И он не исчезал.
Обычная ситуация: гулял с друзьями, не заметил, как стемнело, потерялся, в темноте не может найти свой дом, провести некому, ночь на дворе. Если бы не одно но — он первый заговоривший со мной человек в этом районе за все полгода. Те, кого я встречал до него, игнорировали меня даже днем. Сказал адрес. Знаю это место. Хорошо знаю. Говорю что отведу, и, пока он не видит, глотаю таблетку успокоительного.
Что-то изменилось. Этот дом был заброшен, но сейчас одна квартира вроде бы как отстроена, из окна горит тусклый свет. Подъезд обшарпанный, дверь без замка. Ребенок счастлив, что добрались, просит провести его до двери, на лестничном пролете нет лампочек, и ему страшно. Соглашаюсь. Зову отставшую коллегу, у нее белое лицо. Эх, недотепа, эта смена еще ничего, а она дрожит, как лист на ветру. Обшарпанные стены, размалеванные, местами обгоревшие. Ступеньки деревянные, местами сгнившие, скрипят. Звоню в дверь, звонок не работает. Пацан сказал, что не починили. Стучу. Открывает молодая женщина, ее лицо красное от недосыпа и еще свежих слез. Увидев непутевое чадо, она заключает его в объятьях, не в силах вымолвить ни слова. Затем она бросается на меня со словами благодарности, и приглашает в дом. Я на смене, но не отказываюсь, никто все равно не узнает, еще ни разу не проверяли, на посту я, или нет, а по рации маршрут не вычислят.
Горячий кофе, печенье, булочки и симпатичная вдова, смотрящая на тебя как на героя. Так бы каждую смену. А вот коллега явно не может оправиться от пережитого, она в ступоре. Мне она казалась куда выдержанее. Кажется, она плачет. Хоть бы вышла, что ли, в ванную. Спустя полчаса, тепло попрощавшись, и пообещав навестить, мы уходим. Я на радостях попытался заговорить с моей подопечной, но она смотрела на меня такими глазами, что я побоялся, думал у нее сердце станет. Последний раз оглянувшись назад, я увидел, что в доме погас свет, и район снова погрузился в непроглядный мрак.
Мы с старшиной перечитали рапорт моей ночной подруги. Неровным почерком она написала то, что пишут все новички. Бегающие тени, призраки на улицах, голоса и кое-что еще. С ее слов, я ни с того, ни с сего повел ее на мигающий фонарь, затем мы отправились черт знает куда, по дороге я разговаривал с самим собой. Затем я завел ее в заброшенный дом, дверь передо мной открылась, мы вошли в пустую комнату. Там я сел напротив трупа и говорил с ним, я ел какую то гниль, что лежала на столе. Потом мы закончили обход, как ни в чем не бывало, не встретив больше никого в этом районе. Старшина сказал, что присутствовал при написании, и писавшая эти строки была похожа на труп, а глаза были как у сумасшедшей.
Причин верить ей он не видит, не первый раз он читает такое, хотя история с домом его позабавила. Правда, он подумал, что в том доме мы с ней занимались чем то непристойным, и отправил ее на экспертизу к психиатру и гинекологу. Что касается меня, его заинтересовало, что я смог вообще с кем-то там связно поговорить, он влепил выговор за отлучку с маршрута, и на этом все закончилось.
Взяв цветов, я пришел в этот злополучный район уже днем. Без труда дойдя до нужного мне дома, я набрал номер моей новой знакомой. Она сказала, что ее нет дома, но я могу взять ключ под ковром и зайти. Какое доверие. Открыв дверь подъезда, я удивился, как же тут темно даже днем. Она сказала, что ей тоже тут страшно, но квартиру сдали за бесценок, да и насчет денег давно не звонили, так что можно потерпеть. Тот свет, что все-таки едва пробивался в пролет, словно искажал внутреннее пространство. Перила отбрасывали неестественные тени, в воздухе летала вековая пыль. Лучи света практически не доходили до лестничных пролетов, кое-какие квартиры были открыты нараспашку. Был полдень, но тут стоял непроглядный мрак, словно ожидание чего то зловещего. Я, не придав этому значения, дошел до нужной мне двери, взяв под убитым временем ковриком ключ. Открыв дверь и попытавшись включить свет, не нашел выключателя. Пройдя дальше в комнату, мое сердце тревожно екнуло: квартира была изрядно запущенной. Рваные занавески почти не пускали свет, кругом царила практически непроглядная тьма, словно лучи солнца, попадая сюда, оказывались в заточении. Тени зловеще расползлись по комнате, словно это была их извечная обитель, их черные извилистые когти оплели меня, не собираясь выпускать. Я взглянул на обеденный стол. Он был в толще пыли, но, судя по следам на ней, за ним недавно ели, а на тарелках и в чашках еще присутствовали остатки еды. Испорченной. Надеясь на расстроенные нервы, я потянулся к тому месту, где еще вчера был выключатель, надеясь, что свет разгонит это видение, и я окажусь в уютной жилой квартире, где я был вчера. Вместо этого я нащупал дыру с оголенными проводами, и почувствовал, как безумие медленно закралось на границы моего сознания. Потому что я услышал проворот ключа в замочной скважине и скрип открывающейся двери.