Память об этих милых моему сердцу женщинах - моей тётушке и её подруге - я храню бережно и нежно...
Соседками на сельской улице они оказались сразу после войны. Тётушку мою привёз туда её муж - его, раненного в боях под Сталинградом командира, направили в это село руководить сельсоветом.
А подругу моей тёти Маруси привез в село вернувшийся после победы над фашистами солдат Иван. Тётя Дуся - так звали эту женщину - была его фронтовой подругой.
Я запомнила её уже немолодой, но и тогда было понятно, какой она была красавицей в молодости: затылок оттягивала уложенная кренделем толстенная русая коса, фигура была - как у Софи Лорен: грудь так грудь - такая незамеченной не остаётся; талия так талия - тоже не было вопросов, где её "делать"... Дополняли картину большущие серые глаза и певуче-сказочный североморский выговор, который до сих пор звучит в моих ушах, как незабываемая музыка.
Привёз Иван подругу, построил ей дом. Ну, пожалуй, домом-то назвать эту избушку было бы слишком громко... Крытая соломой лачужка со стенами из самана (смесь глины и навоза) жилую площадь (без сеней) имела метров 15. Только на половине этой площади пол был дощатый, а на другой половине - земляной...
Ну что же, "слепили из того, что было" - со стройматериалами после войны туго было... Не в этом дело...
А в том, что фронтовой друг решил избушку у Евдокии отнять.. Как это пришло ему в голову, остаётся только догадываться...
Видимо, активное участие в этом процессе приняла его законная жена - мать его пятерых детей, к которой он и вернулся после войны. Жили они на другом краю села - в нескольких километрах от избушки тёти Дуси. Конечно же, эту женщину, прождавшую его всю войну в постоянной тревоге, не обрадовало появление в селе соперницы.
И затеял Иван судебную тяжбу по изъятию жилплощади у своей фронтовой подруги. Дела тёти Дуси складывались, по словам моей тёти, плоховато. А она так не хотела отдавать свои "хоромы".
Отстаивала, как могла, свои права полуграмотная сельская портниха... Как водится, в жизни и слёзы, и смех рука об руку идут.
Вот и тут так же... Рассказывала мне тётушка, как они сообща молитву "Живый в помощи" писали, прося защиты от неправедного суда: писала тётя Дуся под диктовку моей тёти, обливаясь слезами и ... матерясь, по фронтовой привычке, как говорят, грубой мужской бранью...
Тётушка моя вспоминала: " А я диктую и от смеха давлюсь - боюсь, Дуся увидит - убьёт меня! Как же - молитву пишем, а она матерится, как сапожник! Зачем пишем?! Да уж ладно, лишь бы чем ей помочь!"
А вот и не зря писали! Всё уладилось! Не обошёл Бог помощью фронтовую санитарку, выносившую раненых с поля боя и перестиравших километры окровавленных бинтов...
Спустя несколько лет после этого видела я незадачливого Ивана на крыше тёти дусиной избушки. Вместе с моим дядей они меняли солому на рубероид. В том году всё село поменяло крыши - в начале лета прошёл необычайных размеров град - величиной с голубиное яйцо, и все крыши насквозь продырявил.
И прожила тётя Дуся в своей избушке с земляным полом до самой смерти.
Старость её не была одинокой. Племянники звали её на родину в Архангельск, но она не хотела покидать обжитое место. Очень долго она работала контролёром в сельском летнем кинотеатре, а в межсезонье обшивала односельчан - перешивала из старого или шила из новой "мануфактуры" (так тогда называли ткани), добытой с боями в сельпо...
До самого последнего дня за ней ухаживали её старые знакомые (моей тётушки уже не было в живых). Они и унаследовали её домишко, который и после смерти хозяйки послужил хорошим людям.