Дмитрий вышел из дома с паспортом и рюкзаком, а вернулся через два с половиной года
Hесколько лет назад 2 апреля Дмитрий Юсковец, глава крупной фирмы по торговле лекарствами, вышел из дому с паспортом, билетом Рига – Хельсинки -- Дели, кредитными карточками и рюкзаком. А вернулся через два с половиной года.
Рассказывает сам Дмитрий, ныне инвестор, экономический консультант, лектор Стокгольмской экономической школы в Риге.
Дитя удачи
Мне по жизни везло. Я попал из обычной средней школы в престижную Рижскую коммерческую. В 17 лет получил стипендию и уехал на год в Калифорнию, в Санта-Розу. Оказался в прекрасной американской семье, обжился и понял, что Земля вообще-то очень маленькая. И пообещал себе, что когда-нибудь отправлюсь в путешествие по ней. Позже я получил степень MBA в одном из лучших американских университетов, в Фениксе, Аризона. У меня дух захватывало от такой легкости бытия. После магистратуры полтора года работал в Швейцарии в компании Johnson & Johnson. Занимался в Латвии оптовой торговлей медикаментами. Женился. Оброс недвижимостью - дома, дача, земельные участки. Казалось бы - живи, да радуйся. А мне было не по себе.
Могу. Но хочу ли?
Несколько лет я усиленно добивался задуманного и проверял свои возможности. Выяснил, как много мне под силу, но так и не понял, чего хочу сам. Близился возраст Христа. Все вокруг говорили "Молодец!" и ожидали, что я войду в свою колею, заживу семейной степенной жизнью. А я думал: "Зачем я все это делаю? И моя ли это жизнь? А дальше - как? А на фига мне все то, что у меня есть? Движение вперед - это от двухэтажного дома в Балтэзерсе к трехэтажному в Юрмале? Или что-то другое?"
Считается, что бросить все и уйти смотреть мир человека заставляет только какая-то "личная драма" - "рухнул бизнес", или "друг предал", или "с любимой женщиной расстался". Глупости.
На самом деле, перемена зреет внутри тебя.
Прежняя жизнь мешает и сковывает, но выбросить ее жалко. И ты, незаметно для себя, начинаешь подталкивать ее под откос. И иногда сам создаешь личную драму: поссорился и не извинился, от чего-то отказался.
Душа требует уйти в отрыв. Мечта зовет. Ты понимаешь - если не сейчас, то никогда. И со смешанным чувством огорчения, облегчения и предвкушения берешь рюкзак и едешь в аэропорт.
Мне нравится высказывание Ричарда Брэнсона, основателя империи Virgin: «Принято считать, что любая перемена хороша для нас. Это не так. Перемена пытается нас убить. И в один прекрасный день ей это удастся». Он оказался прав: перемена всегда убивает наше прежнее «я». Ты выходишь из нее другим.
Я отправился в два параллельных путешествия -- во внешнем мире, где любовался красотами природы и цивилизации, и во внутреннем. Первое завершилось. Второе -- нет.
Чужая стихия
Когда я уезжал из Риги, то хотел одного: чтобы передо мной быстро менялись картинки и впечатления. В Дели я со своим европейским мышлением и справочником Lonely planet продержался четыре дня -- картинки менялись уж слишком быстро. Индия меня оглушила и ослепила. В ней оказалось всего слишком много -- грязи, запахов, красок, людей. Индию невозможно контролировать.
Это не страна, а стихия, которая никого не оставляет равнодушным: кто-то проникается к ней отвращением, кто-то -- любовью, граничащей с зависимостью. В первый мой приезд в Индию я ничего не успел ощутить -- она вытолкнула меня как пробку, не удосуживаясь произвести хоть какое-то впечатление. И я сбежал в Бирму -- подальше от шума, в буддистский монастырь.
Просветление за двадцать дней
Раннее утро. Джунгли. Я стучу в храмовые ворота. Мне открывает бритоголовый монах. Спрашивает на английском: «Что вы хотите здесь получить?» Отвечаю потрясающей по «глубине» фразой: «Да так, хочу у вас помедитировать». Он пропускает меня внутрь. Выдает ложку и миску. Показывает мою келью -- хижину в джунглях, два на три метра, с деревянным полом и топчаном. Я кидаю рюкзак в угол и остаюсь на три недели -- «помедитировать».
Денег с учеников в монастыре не брали. Кормили бесплатно. Не наставляли, ибо полагали: раз человек сюда пришел -- он знает, что ему нужно. Предоставили в наше распоряжение огромную библиотеку с трактатами по теологии и истории. Назначили учителей -- каждый гость имел право раз в день задать учителю один вопрос. Предупредили, что на вопросы о смысле жизни учитель не отвечает. Я каждый день занимал место в очереди к нему. Все ученики спрашивали об одном: «Почему мне не удается сконцентрироваться?» И всем он отвечал одинаково: «Продолжай стараться!» Когда подходила моя очередь, я говорил: «Спасибо, я уже получил свой ответ!» И шел продолжать.
Мы медитировали с пяти утра до десяти вечера, по полтора часа через каждые полтора часа. Монахи расслаблялись в процессе медитации настолько полно, что первые дни мне не позволял сосредоточиться ее физиологический «звуковой фон». А потом привык. Скучно не было. Знал, что это -- путь куда-то, который отличается от привычного мне пути белого человека: «Ставь перед собой цель и добивайся ее. Не добился? Мало старался или неправильно действовал. Удвой усилия или смени тактику. Все». Я допускал, что европейский путь не всегда работает. И хотел найти другой.
«Нечего желать и некем больше быть»
Через три недели я вышел через те же ворота, в которые заходил, практически свободный от привычной привязанности к людям и предметам. Исчезло «отношение к ним». Все виделось таким, как на самом деле, а не через призму эмоций. Шло время. Менялись страны. Ощущение прозрачности и внутреннего равновесия постепенно меня покидало, и я стал опять привязываться к людям и предметам. Но я помню, как это -- видеть людей и мир истинными, без интерпретации и оценки. И иногда это ощущение возвращается.
Миссия выполнима
В Чили я записался на самый интенсивный курс испанского языка, который смог найти, стоимостью 300 долларов и три недели занимался по 12--14 часов в сутки. В хостеле я остановился в одной комнате с парнями из Ирландии, которые познавали мир через его ночную жизнь. Когда я поздним вечером, усталый, с одними спряжениями глаголов на уме, возвращался домой, они, до противного жизнерадостные, направлялись в ночные клубы. Когда утром я, бодрый и радостный, торопился на занятия, они, мрачные и в дым пьяные, тащились наверх отсыпаться. Всякий раз договаривались выпить вместе пива, но так и не сумели состыковаться -- время не совпадало. Зато через три недели я сносно заговорил по-испански. И двинулся в путь.
Матэ и гаучо. Что такое покой
Из Чили в Аргентину я перебрался вместе с гаучо, которые перегоняли скот через Анды. В Латвии я занимался конным спортом, поэтому, хоть особой пользы от меня пастухам не было, хлопот я никому не доставлял. В седле мы проводили по восемь-десять часов в день. Лошадь -- кардинально иное средство передвижения, не сравнимое с машиной. Мы привыкли, что у машины есть руль, газ и тормоз. Сел, взялся за руль, нажал -- поехали. И витай себе мыслями в облаках -- машина тебя везет. А тут сел и сосредоточился: лошадь двинулась вперед, отвлекся -- сбросила, приказал -- перескочила, расслабился -- встала как вкопанная. К вечеру чувствуешь себя с лошадью единым целым: ты -- ее голова, она -- твои четыре ноги.
В Андах я понял, что такое настоящее спокойствие. Ночевали мы на маленьких фермах, без электричества. У каждого фермера -- стадо коров, по здешним меркам небольшое -- около двух тысяч голов. Стадо пасется само по себе где-то в горах. Чтобы его пересчитать, надо оседлать коня и на семь дней уехать из дома. Время измеряют неделями и месяцами. Неделя -- мало, месяц -- нормально. Вчера, сегодня и завтра -- все те же горы и то же небо. У костра мы пили чай матэ -- так, как его пьют уже сотни лет. Его заваривают в матэшнице -- круглой выдолбленной тыкве, которая служит хозяину десятилетиями. Ее никогда не ставят на стол, а только держат в руках, что невыразимо радует холодными ночами. Хозяин передает матэшницу с трубочкой товарищу. Тот делает несколько глотков через трубочку и возвращает сосуд. Хозяин вручает матэ другому, потом -- третьему. Во время чаепития не разговаривают и не благодарят. Когда кто-то говорит «спасибо» -- значит, он уже напился и ему больше чая не надо.
Пересекли перевал на высоте 4500 метров над уровнем моря. Горной болезни не было. Высота не ощущалась. Только тишина и покой.
На земле -- Бог, под землей -- дьявол
Зато в столице Боливии – Ла-Пасе, находящемся примерно на той же высоте, разреженность воздуха дает о себе знать. Дефицит кислорода заставляет людей экономить силы, и здесь все замедленное -- ритм жизни, движения и речь. Боливийцы говорят на испанском так неторопливо, что я все понимал и был этому очень рад. В Боливии невозможно сообразить, в каком веке ты находишься. Крестянский рынок, наверное, так же выглядел в доколумбовы времена -- индейцы в шляпах и пончо, тыквы. Самый ходовой товар -- засушенные зародыши лам. Их используют при изготовлении народных снадобий, для магических ритуалов. Здесь верят -- если зародыша закопать у порога новостройки, в дом не войдут злые духи.
Со злыми духами я познакомился в высокогорном (4800 м) городке Потоси. Мы опускались в серебряные рудники, которые разрабатывались испанцами с XVI века, некогда -- самые богатые в мире. До сих пор здесь добывают немного серебра, цинк и медь. На глубине 300--400 метров в шахте царит леденящий холод. На глубине 500 метров -- чудовищная жара, к аду близко, что ли... Вентиляции нет, креплений -- нет. Работают шахтеры, пока листьев коки в кармане хватает. Как только листья заканчиваются, сразу выбираются на поверхность, ибо без допинга там не выдержать: душно, темно, жарко и сюрреалистично жутко. В ответвлениях главного хода расположены алтари, посвященные Дядюшке -- так шахтеры зовут дьявола. На поверхности шахтеры -- добрые католики, а под землей -- задабривают хозяина ада. Черт сидит на возвышении и утопает в пожертвованиях. В зубах держит десяток настоящих сигарет, у его ног -- гора спиртного, мелких монет и купюр. Шахтеров можно понять: на местных рудниках каждый год гибнет 500 человек. Средняя продолжительность жизни -- 34 года, кто не погиб при аварии, того унес силикоз -- болезнь, вызванная рудничной пылью. Поневоле будешь обращаться за защитой к любым силам добра и зла.
В поиках настоящего карнавала
Я с детства мечтал побывать на карнавале в Рио-де-Жанейро. Мне казалось, что это будет потрясающее переживание. Друзья говорили: «Куда ты едешь -- тебя же ограбят! Там всех грабят во время карнавала!» Раз всех грабят -- значит, надо к этому подготовиться. Я расспросил опытных путешественников. И поступил, как они советовали. В хостеле все свои вещи спрятал в шкафу, под личным замком, который возил с собой по миру. Документы сдал в сейф. Надел самые дешевые шлепанцы и взял 15 долларов. Я не привез ни одной фотографии с карнавала, так как не взял фотоаппарат. В первый же вечер, когда я шел от такси к дверям хостела, меня ограбили подростки с ножами. Я расстался с последним долларом и вывернул десять пустых карманов. Хотел шлепанцы отдать, но они отказались. Видел карнавал -- роскошные декорации и миллион туристов. По улицам катили грузовики, перестроенные то в Ноев ковчег, то в звездолет. Был на Самбодроме -- много треска, хлопушек, фейерверков, голых животов и ляжек. Но не зажигает. «Нет, не то, -- думаю, -- зрелище для туристов. Надо найти настоящий карнавал, народный».
На следующий год через Интернет отыскал в Сальвадоре -- старинном городе на северо-востоке Бразилии -- семью, которая жаждала принять гостя из далекой северной страны. Много людей в разных уголках мира рады за интересные истории предоставить пищу и кров путешественникам. И если ты человек нетребовательный и с чувством юмора, то лучшего способа повидать мир и не придумаешь. В Сальвадоре меня принимали темнокожая мама-повариха, два взрослых сына, которые с лотков торговали мамиными бутербродами, и две их подруги. Жили они в трущобах, на втором этаже, в недостроенной двухкомнатной квартире с окнами без стекол -- зачем стекла, если тепло? Хозяева уступили мне единственную кровать, а сами спали на полу.
В первую ночь я не смыкал глаз и дрожал -- как бы мой паспорт и кредитки не украли. Наутро собрался отвезти паспорт в сейф в аэропорт. Но хозяйка сказала: «Не волнуйся, Дима, пока ты с нами, ничего с тобой не случится». И правда -- в трущобах со мной ничего не случилось. Раз я жил в семье, то был для местных жителей своим. Ограбили меня, уже по традиции, в центре города -- в качестве туриста. Хозяева готовили мне вегетарианскую пищу и ужасались моим вкусам: в Южной Америке вегетарианство немыслимо, здесь говорят «еда», а подразумевают «мясо». Слушали мои рассказы про разные страны как дети, с горящими глазами -- для них такие поездки чудовищно дороги и недостижимы.
Сальвадор похож на Старую Ригу, которую переместили в тропики и расположили на холмах. В его карнавале не было помпезности, все просто веселились на улицах. И оказалось, что бразильский карнавал -- просто не мой праздник. Говорят, что в него полезно окунуться, чтобы перезагрузиться и почувствовать внутреннюю свободу. В перезагрузке я не нуждался, внутренней свободой обладал и так. На сальвадорском карнавале я ощутил, насколько для меня важны гармония и душевное равновесие. И только тут сообразил, что как-то ухитрился обзавестись и тем и другим.
"Духовный поиск по-шамански" -- эту главу читайте ЗДЕСЬ
«Слева -- небеса, справа -- пустота»
В Бирме я обрел незамутненное видение мира, в Андах -- спокойствие, в Антарктиде почувствовал, что такое пространство. Из Ушуайи, самого южного города мира, расположенного на Огненной Земле, мы плыли в Антарктиду на экспедиционном ледоколе, мимо мыса Горн, через вечно бущующий свинцово-серый пролив Дрейка. Качало знатно. Из восьмидесяти пассажиров корабля десять как исчезли в каютах при посадке, так вышли только на одиннадцатый день, в конце экспедиции, бледно-зеленые от морской болезни. По ночам я не спал -- надоело, что меня постоянно выбрасывает из койки на пол. И проводил ночи на капитанском мостике. Мы пили матэ с помощником капитана из Мурманска, травили байки и смотрели, как фиолетово-черные гигантские волны перекатываются по морю, а заодно и по палубе ледокола, в свете полной луны.
Днем нам читали лекции ученые -- по геологии и орнитологии, про перемену климата, флору и фауну Антарктики. Мы двигались мимо ледников, сползающих с континента в океан, -- наш корабль размером с паром Рига -- Стокгольм казался возле них букашкой. Гуляли по антарктическому берегу. На полосе земли, свободной ото льда, толпились непуганые пингвины. Стоило сесть на камень, и через десять минут они приходили и бесцеремонно укладывались на наших коленях, чтобы погреться, теплые и тяжелые.
Пингвины не знали, что человека нужно бояться. Некоторых наших путешественников смущало, что эти милые создания срыгивали на них криль -- полупереваренные запасы креветок, которые находились в защечных мешочках в качестве корма для птенцов. С моей точки зрения, испачканные штаны были ничтожной платой за общение с доверчивыми птицами. Двухтонные морские львы, похожие на утесы, валялись на прибрежных камнях и даже не смотрели в нашу сторону. А невероятной красоты пейзажи -- бесконечные горизонты, огромные небеса, долгие закаты и льды -- буквально вводили в транс.
Стоимость недельной поездки на экспедиционном корабле в Антарктиду -- от 4000 долларов и до бесконечности. Путешествие стоит каждого потраченного цента.
Мать обнимающая и всепрощающая
Во второй раз я приехал в Индию через два года. Я не чувствовал, что изменился -- самые большие перемены в себе мы не замечаем, потому что они стали нашей частью. Разница между «тогда» и «теперь» проявилась для меня только в той легкости, с которой я вошел в ее быт.
Я слышал, что каждый уважающий себя «искатель истины», должен обзавестись духовным наставником. А чем я не искатель? Правда, никаких конкретных планов по поиску гуру у меня не было. Я плыл на кораблике по внутренним водам Керала неподалеку от океанского побережья. Лежал на палубе и любовался берегами. Заметил скользящую мимо плавучую лачугу с кривой надписью «Гуру» на борту. Встрепенулся. Как только лачуга отплыла в сторону, увидел за нею храм. Тут же попросил хозяина лодки высадить меня на берег. Перепрыгнул через борт, положил рюкзак на голову и побрел по пояс в воде к храму.
Судьба привела меня в ашрам Амма Амриты -- «матери обнимающей», самой обожаемой и обожествляемой святой женщины Индии. Через объятия она передает свое благословение -- даршан, всех прощает и всем дарит любовь. Я узнал, что Амма через день возвращается из турне по Австралии, собирается в поездку по Южной Индии, решил, что нашел своего гуру, и записался в группу ее помощников.
Ночной мойщик горшков
Амма останавливалась в пяти южноиндийских городах. Везде эта невысокая смуглая полная женщина читала проповеди, а потом обнимала всех желающих. За день ее объятий удостаивались десятки тысяч человек. Амму сопровождали ученики, паломники и громадная полевая кухня. В тысячелитровых котлах помощники варили дал -- что-то вроде фасоли -- и дважды в день бесплатно кормили народ.
Я входил в группу «ночных мойщиков горшков». После полуночи в минимуме одежды мы собирались у котлов. Я наматывал на левую руку жесткую кокосовую веревку -- эквивалент губки, в правой держал горсть песка. Меня забрасывали в котел, в который наливали воду. Я по колено в воде изнутри его драил, а потом котел наклоняли, и меня вместе с водой «выплескивали» на землю. К четырем утра мытье горшков завершалось. Самоотверженный труд должен был ускорять наше продвижение по пути духовного совершенствования. Днем в белых рубашках и белых штанах помощники, подобно ангелам, сопровождали Амму.
Я удостоился объятия Аммы на третий день. Четверо служителей сноровисто толкнули меня к ней в руки -- она на секунду прижала меня к себе, дала конфетку как вещественный символ благословения -- и мгновенно вернули в толпу. Я ничего не ощутил. И очень расстроился. Мою печаль заметил коллега-мойщик, который много месяцев следовал за Аммой, потому что святая женщина «подарила ему новую жизнь». В старой жизни он был бандитом из Сан-Диего, отбыл в заключении несколько сроков, его торс, сплошь покрытый татуировками, мог служить наглядным пособием по тюремному фольклору. Похоже, что он действительно нуждался в многократном прощении, а еще больше -- в материнской любви. Парень испытывал просветление от каждого объятия святой. И сказал мне чистую правду: «Дима, ты чересчур стараешься! Расслабься!» Я попытался расслабиться. И мне это удалось через две недели, в Северной Индии.
...И я перестал стараться
Мечта и обязанность каждого индуса -- побывать в четырех священных местах Гималаев: у истоков рек Ганг и Ямуно, в Кедарнате -- в храме, посвященном Шиве, и в Бодринате -- святилище Вишну. Все они находятся в горах на высоте 2600--4200 м, и попасть туда можно только в короткие промежутки времени -- в начале лета и начале осени, когда нет ни снегов на перевалах, ни муссонных ливней с лавинами. Я вспомнил, что самые лучшие события моей жизни - первая любовь и первая работа - пришли ко мне, когда я не старался, и отпустил себя.
У меня полностью исчезло желание держать все под контролем - составлять план, тревожиться из-за маршрута или цены, рассчитывать на просветление и ждать озарений. Я просто шел по горным тропам и любовался природой. И как только я перестал ждать чего-то необычного, оно на меня обрушилось. У меня возникли странные ощущения, никак не связанные с происходящими событиями.
Резко менялось эмоциональное состояние - от эйфории до уныния, от радостного подъема до тоски. В один из дней температура подскочила выше сорока градусов, отказали все системы организма - только сердце еще чуточку билось. Я сутки провел в постели без движения, временами созерцал себя откуда-то сверху и со стороны, и мой вид мне настолько не нравился, что я подумывал больше в себя не возвращаться. Отключился. А наутро встал абсолютно здоровым и босиком отправился в храм.
Мы все воспитаны в духе здорового научного скептицизма. И объясняем перепады самочувствия и настроения дефицитом кислорода и горной болезнью. Но я поднимался в Андах куда выше и ничего похожего там не испытывал. А здесь меня словно швыряло гигантской рукой из одного состояния в другое: «Ты думаешь, что твое настроение зависит от тебя и от каких-то внешних причин? Ты ошибаешься!»
Еду я на родину
После паломничества по Гималаям я впервые почувствовал, что мое путешествие приближается к концу. Был еще Китай. Было возвращение домой местными поездами: Пекин -- Улан-Батор -- Улан-Удэ -- Иркутск и через всю Сибирь -- до Москвы и Риги. В купе улан-баторского поезда вместе со мной ехали три монгольские дамы и три стиральные машины. Для меня оставалось место только под потолком. Поскольку я не мотылек, пришлось обратиться за помощью к проводницам. За двадцать долларов мне предоставили отдельное купе -- оно есть в любом поезде, даже когда все билеты проданы -- и сколько угодно сладкого чая.
Я возвращался на родину как монгольский хан -- среди подушек и множества стаканов в посеребренных подстаканниках. И думал: «Надо позволить жизни формировать события так, как они должны складываться для тебя. И если ты не будешь на нее давить, она сама приведет тебя к цели».
Путешествовать надо одному. В компании можно только смотреть достопримечательности. Когда ты один, то поневоле начинаешь разбираться в себе: «Почему мне сегодня грустно, отчего я обрадовался, чем меня это впечатлило». От самоанализа не отвертеться. Самоанализ дает свободу и осознанность: ты знаешь, когда надо действовать и стараться, а когда -- отпускать события, и принимаешь жизнь такой, какая она есть.
От автора.
- За два с половиной года Дмитрий дважды обогнул земной шар, побывал в 35 странах и в Антарктиде. В Тринидаде у него в паспорте закончилось место для виз. Он вернулся в Ригу за новым паспортом и продолжил путешествие по Центральной Америке.
- По возвращении Дмитрий сдал свой просторный дом и снял небольшую квартиру. Он понял, как мало вещей нужно человеку для счастья - все его пожитки можно упаковать в несколько ящиков и оставить в гараже у друга - на любое время. К фармацевтическому бизнесу и работе "от" и "до" не вернулся. Делает то, что интересно для него и полезно для других, занимается проектами для души, консультирует и преподает. И, как он утверждает, испытывает чувство внутренней легкости и уверенности в себе.
Галина Панц-Зайцева (с) "Лилит"
