Ожидание начала представления в театре всегда завораживало Оксану. Звуки настраиваемых инструментов, доносящиеся откуда-то издалека напоминали ей маленьких детей, которые неуверенно рассказывают свои первые стихотворения, с опаской ожидая реакцию взрослых.
Она не смогла удержаться и легонько провела рукой по соседнему стулу. Чувство бархата, сминаемого ладонью, помогало понять главное - она здесь в новом для себя городе далеко от своего прошлого.
Если бы не это простое движение рукой, Оксана не была бы уверена, что сможет усидеть на месте, а не помчится прочь как в своих кошмарах.
Оксана с детства была очень впечатлительным ребенком, взрослые всегда так говорили. Однажды увидев, как отец в грубой рабочей одежде топит котенка в ведре она долго мучилась от кошмаров. Сначала она не поняла, что происходит - увидела фигуру отца, который будто бы копошился над очередной деталью машины - со спины сильно не разберешь. Когда Оксана подошла ближе, то заметила - корзинку с котятами рядом с ногой папы в галоше, в таких он всегда ходил по двору дачи. Маленькие шерстяные комочки мерно посапывали, грея розовые животики на солнце. В то мгновение она не придала особого значения ни котятам (Оксану и так невозможно было оторвать от приплода кошки с самого их рождения), ни почему их вынесли на улицу. Она была рада увидеть отца пораньше с работы и сдерживала себя, чтобы не прыгнуть на него прямо с разбегу, сделав вид, что поймала могучего зверя. Нет, Оксана лучше подкрадется поближе и закроет ему глаза ладошками. Он всегда долго гадал, кто же это может быть. Оксана знала, что он претворяется, перечисляя с полдюжины незнакомых имен и весело хохотала над его ошибками. Это было что-то вроде их ритуала.
И тогда она увидела через плечо отца. Хотела отвести взгляд, крикнуть, убежать подальше, остановить, сделать хоть что-то, но не смогла пошевелиться. Воздух застрял в груди, вызывая тупую боль, словно невидимая рука жмет на ребра, желая смерти ребенку. Она ничего тогда не сделала. Увидела все - как маленький серенький котенок сначала показал белые зубки, потом начал кусать загорелую кожу руки отца, но тот словно и не замечал - продолжал держать под водой. Потом потянулась тоненькая струйка воздуха и маленькие пузыри лопнули, вырвавшись на поверхность воды.
После котенок приходил к ней в кошмарах. Во снах он просил о помощи, открывал глаза и долго смотрел на нее пока умирал. Он обвинял ее, Оксана знала это наверняка и тогда начинала кричать, так как не смогла это сделать наяву, чтобы помочь, прекратить это все...
На сцене заиграла музыка. Невесомые почти бархатные ноты полились по залу лениво отталкиваясь от стульев, стен и засыпая рядом со слушателями.
Театр был в двух кварталах от дома, где жила Оксана. Она часто туда убегала, когда в семье начиналась очередная заварушка. Сначала родители ссорились. Потом - развод и они по очереди старались рассказать "правду" их отношений единственной дочери. Кто выпил лишнего, кто взял без ведома другого деньги из общего бюджета, кого застукали за изменой. В такие моменты она старалась улизнуть из дома и тогда ее ноги уносили только в одно место - театр. Если не удавалось сбежать, то приходилось делать вид, что слушает горе-подробности, представляя перекаты любимых мелодий, как свежий воздух в душной комнате. Это помогало.
Однажды мама просто исчезла. Не оставила ни документов, ни собственных вещей.
Домой приходили социальные работники, задавали вопросы, Оксана отвечала и мысленно уходила в театр, там где всегда пела музыка. Шероховатый пол и выцветший бархат, как она мечтала к ним вернуться.
В свои пятнадцать она вполне понимала, что мать просто от них ушла, но с другой стороны - почему она так просто бросила свою дочь?
-Когда ты в последний раз видела Зою Николаевну? - спросила Оксану молодая девушка в очках. И зачем только она так называет маму? Прямо как учительницу. Глупость какая.
-Вчера.
"А сегодня должны начать репетировать Вивальди, труппе пора готовиться к весеннему фестивалю", - пронеслось в голове у Оксаны. Сама того не подозревая, она опять "отключилась" и оказалась в зале рядом со сценой. Она сидела в одном из первых рядов, свет падал на оркестрантов, увлеченных игрой.
Записав ответ, практикантка Мария Уварова от местного педагогического ВУЗа хотела было продолжить опрос, но заметила отрешенный взгляд собеседницы. Совершенно стеклянные серые глаза. По спине Уваровой бешеным галопом пробежались мурашки, отчего ей стало не по себе.
Она изо всех сил постарается побыстрей закончить с вопросами и смотаться отсюда куда подальше. И спроси ее кто-нибудь чем был вызван этот страх, она никогда бы не ответила. Перед ней сидела хрупкая девушка, совсем подросток. Пятнадцать? Нет, она бы дала на два года младше. Руки тонкие, бледные, темный волос ложился прядями на плечи, сильнее подчеркивая природную бледность. Еще эти серые глаза уставились в пустоту за ее спиной, будто там кто-то есть. Да, она еле сдерживает себя, чтобы не обернуться. На кухне продолжается разговор участкового с отцом девочки, это буквально в соседней комнате, но голоса доносятся, будто издалека.
-Эй, эй ты здесь?
Сначала она помахала перед глазами Оксаны рукой, потом пощелкала пальцем. Ноль внимания. Будто она просто встала и ушла, по-девичьи не желая разговаривать, только тело оставила здесь, вдруг подумалось Уваровой.
-Вчера, - повторила Оксана, да так тихо, что студентку передернуло, хоть она и рада была наконец услышать свою собеседницу.
* * *
Отца тогда несколько дней вызывали к участковому по поводу и без него. И Оксане в школе досталось: учителя с их сочувствующими лицами, будто они виноваты. Словно своими руками взяли холодной ночью маму за руки и вывели из квартиры. И одноклассники - больше злости чем слов, она никого не собиралась слушать, ей это уж точно ни к чему. Как и вопросы - почему мама ушла? Любила ли она когда-нибудь свою единственную дочь? Да, вроде любила. А как с родителями может быть иначе? Какое воспоминание о маме будет последним? На ум пришли только крики на отца. Глаза мамы так и пылали каким-то нездоровым огнем, объясняя, что во всем виноват только он и никто другой.
-И имя он тебе дал, ты не поверишь - этой стервы, которая была его первой любовью, - она громко всхлипнула в разгар очередных "объяснений" и уселась рядом с Оксаной, пружины кровати жалобно скрипнули, - Ты представляешь? А я тогда кто?
На секунду замолкла и тихо продолжила:
- Каждый день слышать ее... твое имя это уже боль.
Мама беспомощно заплакала. Оксане не было ее жаль в тот момент. У нее все сжалось в груди от услышанного, и она не хотела продолжения. Ей не хотелось слушать подробности измены отца. Снова прокручивать картины того, как их застали, в каком положении ("я сама своими глазами видела!").
Увидев, что дочь не реагирует, не успокаивает и остается холодной Зоя Николаевна добавила:
-Знаешь, что значит Оксана? Чужая - вот что!
Глаза мамы озарила какая-то неведомая никому догадка.
- Он с самого начала хотел сделать нас чужими, хотел тебя забрать у меня. ХАХАХА!
Мама залилась истерическим неестественным смехом, и еще раз повторила свои доводы, будто Оксаны не было рядом, кому-то третьему в обшарпанной комнате.
- Чужая, чужая, чужая! - засмеялась она и пустилась в пляс, - сидишь здесь всем чужая! Думаешь, это тебя не касается? Думаешь, самая умная! Ты ошибаешься, касается... коснется! ХАХАХА.
Оксане стало тяжело дышать, словно кто-то давил на грудь, душил. И только мысли о театре могли остановить приступ, который родители по обыкновению даже не замечали. Скорее бежать из этой комнаты с глухим светом, который подчеркивал безумие происходящего. В воображении раздались первые ноты рояля, вот она ниточка, по которой, Оксана доберется до любимых ступенек, коврика между рядами и красивых резных стульев. Она уже чувствует запах обшивки, представляет шуршание множество ног... Не помогает, она по-прежнему не может дышать.
Родители никогда не замечали приступы дочери, они были заняты распространением боли и ненависти к друг другу. Эта боль, казалось, стала уже законным членом семьи, почти осязаемая она правила балом. Просто иногда боль становилась намного сильнее тех людей, которыми питалась. И тогда Оксана убегала из дома, как и сейчас. Бежала до тех пор, пока горло не срывала до хрипоты от холодного осеннего воздуха.
"Ничего эта боль лучше", - думала она и улыбалась, но получилось что-то похожее на болезненную гримасу. Где-то послышалось пение целого хора голосов, такое прекрасное, что у Оксаны глаза защипало. Наконец, этот тяжелый камень будто скатился с груди, и она смогла дышать. Пели в воскресный вечер в церкви, в пяти кварталах от дома. Она и забыла, что они раньше сюда приходили. Тогда отец носил дочу на плечах, мама смеялась и шла рядом, а Оксана смотрела наверх и пыталась достать ручками до деревьев.
-Осторожно, солнышко, а то упадешь, - говорила мама где-то рядом, поглаживая по ножке Оксаны.
* * *
После ухода жены отец запил. Он и до этого не прочь был "пригубить" из-за чего родители тоже нередко цеплялись, но теперь все стало по-другому. Появились друзья, не те, которых Оксана знала еще с детства, с чьими детьми она ходила в садик, нет другие.
Каждый день после учебы она знала, что ее ждет дома и молилась, чтобы не было хуже. "Друзья" сидели за столом, отец, свесив голову на руку, разваливался в неестественной позе на стуле и спал, пуская тонкую струю слюны. Она догадывалась, что скоро придут более смышленые "друзья" и тогда они останутся без мебели. Хотя тут и отец справлялся, добывая себе на бутылку.
Некоторые "друзья" пока он спал начинали приставать. Их запах: перегара и немытых тел, перемешанный с блевотиной и мочой, она, казалось, запомнила навсегда. Оксана угрожала, никто не слушал. Тогда она пускала в ход нож. Наносила удары, метилась хорошо и только удача алкоголика могла спасти "друзей", и спасала.
Каждый новый день был боем.
Самое ужасное, что если отец не спал, то никогда не выгораживал. Его отупевшие глаза просто не понимали, как дочь могла показать такую невоспитанность перед ЕГО друзьями. Это было сложнее всего, бороться уже с ним. Собутыльники, почуяв жаренное поскорее уходили. А она надеялась, что на этот раз не зайдет слишком далеко.
Однажды зашло.
К тому моменту в доме уже ничего не было, только один видавший виды диван и кровать с матрацем, пару вещичек в шкафу - никакой техники в помине. Так что убегать Оксане от отца было проще, только двери не спасали - он в ярости уже не раз их повыбивал. Будто прочитав ее мысли, как зверь, готовый разделаться с добычей - он перекрыл собой выход из квартиры.
Боль была рядом, она так никуда и не делась с уходом матери. Она всегда сидела в первом ряду и глядела на происходящее.
Поднять руку на отца? Опять переступить эту черту, а потом клясть себя в одиночестве? Сейчас это уж точно не поможет, он слишком зол. Его рев пронесся по всей квартире ударяясь и отлетая от стен, загоняя Оксану в угол.
Он появился из другой комнаты, совсем не похожий на ее прежнего отца. Черты лица косые, глаза заплывшие, исхудалое костлявое тело выпирает из грязной ткани футболки, волосы взлохмачены. Тут и там виднеются свежие кровоподтеки. Она все знала наизусть. На левом плече глубокая царапина - драка на соседнем районе, хромая поступь - покусала собака, вырвав клок мяса из икры, опухшая рука - опять драка. И дикий нечеловеческий взгляд. Теперь ей точно достанется, вот что означал этот блеск в глазах, на этот раз ему никто не будет мешать. Он шатаясь двинулся вперед, она занесла руку, в ней оказался нож.
Оксана ничего не видела в тот момент, но она чувствовала, что они не одни.
Отец ослаб, она порезала ему шею, неглубоко, нож успел лишь поцарапать кожу. Он упал на колени и устало свесил на них голову, она села рядом и заплакала.
-Оксана, - прошептал отец.
Девушка расплакалась. Боль стала только сильнее, она сидела на единственном стуле в комнате и улыбалась.
-Довольна? Довольна, ты? - закричала Оксана в темноту.
Тогда отец испугался еще сильнее.
* * *
Она снова потрогала бархат соседнего кресла и погрузилась в музыку. По старой привычке посматривала то на одного музыканта, то на другого в попытке отследить чья идет партия, мысленно развязывая клубок музыки на множество нитей-звуков разных инструментов. Как показался он. Сначала пошатывающаяся тень прошла мимо трамбона и скрипки, потом показалась рука, опухшая после драки. Следом софиты высветили покусанную ногу в ободранных желто-синих джинсах, затем костлявая грудь и голова. Фигура шаталась, лавируя между смычками, людьми, подставками для нот. И тот же бесцельный, ошалелый взгляд искал ее среди зрителей. Оксана знала это наверняка. Он вернулся. Девушка схватилась за ручки стульев, так что побелели костяшки пальцев, не в силах оторвать взгляд от того, кто когда-то назывался ее отцом. Она не могла дышать, опять этот приступ, не могла крикнуть, звук так и застрял в горле, начиная душить. Спутница боль, как всегда, оказалась рядом и уселась на соседнее кресло явно наслаждаясь происходящим.
"Почему никто его не прогонит? Почему его не остановят? Неужели кроме меня его никто не видит?"- пронеслось в голове Оксаны.
И музыка, она продолжала литься в мозг, проникать в самые темные его недра, но не помогала - механизм успокоения сломался, в нем чужеродная деталь - призрак из прошлого. Шестеренки встали.
Налитые кровью глаза продолжали ее искать, не могли узнать пятнадцатилетнюю девочку в уже повзрослевшей девушке 20 лет, которую начало трясти, будто в припадке.
Через мгновение их глаза встретились. Он указал на нее дрожащим пальцем, пытаясь увернуться от смычка, грозившего влепить ему в живот. Он хотел что-то сказать, но вместо слов его вырвало, прямо на сцену полетели кусочки бывшей закуски, что-то непонятное и зеленое, вязкое.
Губы Оксаны заметно посинели, из-за тряски ей было тяжело усидеть на стуле. Пара, сидевшая позади нее побежала за помощью.
Но перед тем как упасть, загнуться в позе эмбриона, ожидая, когда же польется пена изо рта, когда же последний воздух выйдет из легких, которых стянуло стальным жгутом, она увидела его в последний раз.
Он по-прежнему показывал на нее дрожащим пальцем.
-Оксана, - прохрипело чудовище.
Темный пол встретил девушку мягким пуховым одеялом.
-Оксана, - позвал кто-то совсем рядом.
Она оказалась на собственном месте, оркестр по-прежнему играл Вивальди, парочка сзади наслаждалась музыкой и никого постороннего на сцене нет. Там, где минуту назад была целая лужа рвоты - кристальная чистота.
-Оксана, - повторил кто-то. Она повернулась и увидела отца, сияющего своей фирменной улыбкой, с блестящими теплыми глазами. Никакой опухшей руки, только старые шрамы. Выглаженные брюки, рубашка, галстук - еле уговорила его сегодня одеть это в театр утром. На ее бледном лице проступила неуверенная улыбка.
-С тобой все нормально? - он пристально на нее смотрел. И тут на одно мгновение она увидела в глазах отца того, кто за ней гонялся в кошмарах. Внезапно он проступил в папиных чертах лица... Лишь усилием воли она смогла избавиться от этого видения.
-Ага, - смогла выдавать из себя девушка.
-Спасибо, что пригласила сегодня.
Он по-прежнему улыбался, передавая ей программку.
Оксана закрыла глаза, их защипало от слез. А в голове она как мантру повторяла одно и то же: "Чужая, чужая... чужие".