«Кинематографическая лента – это ожившая картинка, но оживление её неполное, ей недостаёт присущего всякому жизненному явлению ритма, и тот последний ей должна дать музыка. Ритм неразрывно связан со звуком, без звука нет ритма»
Цитата выше принадлежит Пастернаку. И она… спорная… Например, нельзя отрицать, что фильм ритмичен и без музыки. Ритмичность достигается сначала в сценарии, где акты и каждая сцена должны создавать единое целое, а затем при монтаже, когда история начинает, наконец, «движение». Также всегда бросается в глаза неритмичность или, скажем так, какофония, выраженная длиннотами, пробуксовками и многим другим. Но нужно делать поправку и на время, и на характер Пастернака. Однако он прав в том, что музыка вдыхает жизнь в кинокартину и даже может доминировать.
Иногда случается так, что зритель не может ответить на простые вопросы: «Что? Когда? Зачем?» – если дело касается фильма. Даже имя героя становится мучением. Но он помнит музыкальную тему или реагирует моментально на мелодию. И это не просто рефлекс, а переживание, которые испытываешь именно непосредственно при просмотре. Его отбрасывает назад, фильм прокручивается в голове вновь. Музыка ударяет волной по рецепторам. Почти «эффект Пруста» в кинематографе. Одно это доказывает, что музыка никогда не фон для действия, а самодостаточный уровень повествования (в идеальном мире).
Возьмём «Космическую Одиссею 2001 года». Когда Кубрик создавал свой «кинематографический труд о заре человечества и внеземном разуме», у фантастики была весьма плачевная репутация. Точнее всё плохо у неё было именно в кино. Это был жанр категории В, в котором царили вторжения, мутации и путешествия на другие планеты. Чисто эскапистское явление. Исключения, естественно, были, но их пытались быстро «перетащить» из одной категории в другую, воспринимать как драмы и отряхивать от фантастических элементов. Поэтому сказать, что Стенли многие посчитали идиотом, который просто нашёл новый способ подкормить собственную гигантоманию, означает вовсе ничего не сказать. Поэтому ему нужен был трамплин. Им стала музыка, которая появляется раньше всех.
Музыка в «Одиссее 2001» играет одну из ключевых ролей. Кубрик перебирал все варианты, отклонил даже музыку, что была написана специально для картины, так как она не подходила общему темпо-ритму, не подходила кружащим и раскручивающимся станциям, танцующим в космическом пространстве. В итоге, «через тернии к звёздам» своё место по праву заняла классика (в частности вальсы). Можно вспомнить только открывающую сцену «Так говорил Заратустра», задающую весь смысловой уровень. «Это не фильм о зелёных человечках с антеннами» – как бы заявляет Кубрик при помощи такого простого, но эффективного средства программирования зрительских ожиданий.
Песни же становятся зачастую закадровыми голосами. Допустим, все фильмы Тарантино. На первый взгляд кажется, что там бойкий салат из композиций, которые просто круто звучат. На самом деле Тарантино очень щепетилен в составлении музыкального ряда для картин. Он дотошен, требует определённых записей и исполнителей. Он относится к музыкальным композициям как к вину: нужен конкретный год и конкретная бутылка, чтобы было идеально. И если обратить внимание исключительно на музыкальное сопровождение в сценах, то каждая песня так или иначе что-то сообщает.
Одна из самых известных – танец героини Умы Турман в картине «Криминальное чтиво». «Girl, you’ll be a woman soon» – ироничное предзнаменование, шуточно трикстерское пророчество. И как любое пророчество, оно всегда иносказательно. Зритель ждёт адюльтера, а получает своеобразное перерождение героини.
В хороших фильмах музыка осязаема, от этого может легко перетягивать всё внимание на себя. Саундтреки давно превратились в индустрию, что приводит к смешным моментам. Допустим, можно не помнить сюжет. Но это ещё не самое забавное. Можно его и не знать вовсе. Зато помнить наизусть каждую оригинальную композицию из «motion picture».