Дед, который когда-то, заметив интерес внука к филателии, подарил ему этот альбом и несколько блоков, посвященных советской космонавтике, удивленно смотрел на него поверх очков. - И для чего, если не секрет?
- Для вкладышей, - совсем уже пристыженный и готовый отказаться от своего святотатства, проговорил внук.
- Интересно, - голос деда не выражал никакого неодобрения, а только простой интерес. - Покажи, пожалуйста, - сказал он, встал с дивана и подошел к столу.
- Вот. Это вкладыши, - сказал Тоха и показал на лежащие пять штук.
Дед склонился над цветными бумажками, поправляя очки. Он несколько секунд смотрел на них, затем покачал головой и произнес:
- Да-а-а… Новые времена — новые герои, - а затем сел в Тохино кресло и задумался.
Тоха боялся, что домашние не одобрят новое увлечение, поэтому старался его не афишировать. Но дед слишком хорошо знал Тоху и заметил, что в последние дни у него появились какие-то секреты. Он продолжал сидеть и о чем-то думать, а Тоха ждал, что он скажет. Наконец, дед мягко посмотрел в лицо внука и заговорил:
- Я автомобиль первый раз увидел, когда мне почти двадцать лет было. Это в сорок втором году. Помню, приехали за нами в деревню, в армию забирать. На телеге приехали. Осень была, распутица. Дорогу к нам совсем развезло, так, что ни одна машина не проехала бы. А лошадка идет себе, тащит подводу. Где ей поможешь — с подводы слезешь, да подтолкнешь, где она тебя подвезет, - он снова на минуту замолчал, погрузившись в воспоминания. Тоха любил слушать его рассказы, поэтому с легким сердцем ждал продолжения.
- Мы тогда три наших деревеньки объехали, и набралось нас одиннадцать душ. Потом на сборный пункт отправились. Вот там я и увидел машину. Не одну, конечно, несколько «полуторок», да еще «опель». Мы все тогда, лесные, дикие мальчишки были, мира окружающего не видали, да не знали, нам тогда это чудом казалось. А как в кузова залезли, да поехали - кто с перепугу молиться и креститься начал, кто наоборот — от восторга верещать, - Дед улыбнулся и покачал головой. - Сашка Мелехов, у кабины сидел. Когда тронулись и поехали, вроде как перепугался, а потом давай смеяться, встал за кабиной, вперед смотрит, шапку снял, размахивает ей да по кабине стучит. - Он снова замолчал и по лицу его пробежала тень. - Сашка, Сашка, - прошептал он. Тоха смотрел на деда, и уже заранее примерно знал ответ на свой вопрос:
- А что с ним стало?
- С Сашкой-то? - дед вздохнул. - Во время переправы погиб. Их лодка недалеко от нашей шла. Начался обстрел. Сумерки были, а тут еще вокруг от взрывов вода столбом. Я еще некоторое время видел их, а потом от страха уже головы не поднимал. А когда к берегу подошли, то Сашкиной лодки не было. - Дед вздохнул, затем сделал на собой усилие и улыбнувшись заговорил:
- Интересный век, двадцатый. Я, когда такой как ты был, только лошадь и видел. На ней ездили, в телегу запрягали. Мой отец мальчишкой тоже на лошади ездил, и дед мой, и прадед до Сибири где пешком, где лошадью добрались. Так было издавна, веками. И не только касаемо транспорта. Вообще жизнь мало менялась. Оружие, правда, менялось, совершенствовалось. А в остальном… А за каких-то полвека все иначе стало. Все! И как! Взять вот хотя бы машины, - он кивнул на вкладыши. - Для нас американский «Виллис» был чудом техники, а сейчас они вон какие делают. А что будет еще через двадцать-тридцать лет?
Тохин дед, Иван Прокопьевич, родился в глухой таежной заимке староверов, где прожил до того дня, когда был призван на войну. В составе первых сибирских дивизий в конце ноября сорок второго года он плыл на правый берег Волги, к зареву, стоящему над разрушенным городом. Ему повезло переправиться живым и даже продержаться неделю под непрекращающимся огнем, среди куч битого кирпича, бывших когда-то домами. После этого был ранен и, снова везение — был переправлен обратно за Волгу. Еще через три недели он пришел к начальнику госпиталя и глядя прямо в глаза потребовал «выписки». Врач не выдержал этого взгляда и подписал бумагу. Вместо положенного отпуска, он уже по не обстреливаемой воде, на катере перебрался обратно и присоединился к своим. Своим — громко сказано. Из тех пацанов, с кем он ехал на войну в эшелоне, осталось раз-два, да обчелся. Через три месяца, во время атаки потерял левую руку и был демобилизован. Короткие, как одно мгновение и длинные, как целая жизнь, сто тридцать дней войны изменили его навсегда. Сейчас, уже на пенсии, он продолжал работать в институте преподавателем сопромата.
Тоха, воодушевленный тем, что дед не осудил его собирание вкладышей, а даже, как ему показалось, проявил интерес к ним, подсел к нему на подлокотник кресла, стал показывать их и обсуждать машины. Когда вкладыши кончились, дед посмотрел на Тоху и спросил:
- Так значит, вы теперь с Алешей эти вкладыши собираете?
- Да. Хотим все собрать.
Дед покачал головой:
- Да-а-а, непросто это будет. Сколько их, больше двухсот, наверное?
- Больше, - ответил Тоха. - Но мы попытаемся.
- Значит, они для вас ценные? - дед хитро прищурился, как это умел делать только он.
- Спрашиваешь. Конечно ценные, - ответил Тоха.
Иванович Прокопьевич встал с кресла и подошел к шифоньеру, в котором была его одежда и личные вещи. Он достал один из трех своих костюмов, в которых ходил на работу, повесил на дверцу и залез рукой в правый карман пиджака. Через секунду он извлек оттуда бумажку, подошел к Тохе и протянул ему, при этом добродушно улыбаясь. Тоха не поверил глазам. Это был вкладыш. Он сразу узнал этот сложенный пополам бумажный клочок, но еще не видел, что на нем. Лицо его вытянулось от удивления:
-Деда, откуда он у тебя?!
Дед, глядя на изумленно-восторженное лицо мальчика, которого он любил больше своей жизни, рассмеялся.
- Не поверишь. Иду позавчера вечером по коридору и вижу, что на подоконнике лежат бумажки. Я хотел выбросить, взял, но решил глянуть ради интереса. Думал, что это шпаргалка. А это - вот. Обертку я выбросил, она рваная была, а вкладыш, как ты говоришь, в карман положил. Да забыл совсем.
- Дед, ну ты даешь, - не веря своим ушам, протянул Тоха.
И тут же раскрыл нежданное сокровище. Это был номер 154 с темно-зеленым «лотосом», который сразу очень понравился ему. Тоха был на седьмом небе. Он бросился к деду на шею и прижался к его шершавой щеке.
- Спасибо, деда, - прошептал он.
- Я должен рассказать Лехе! - уже из коридора раздался его крик и тут же за ним захлопнулась дверь.
Дед, который когда-то, заметив интерес внука к филателии, подарил ему этот альбом и несколько блоков, посвященных советской космонавтике, удивленно смотрел на него поверх очков. - И для чего, если не секрет?
- Для вкладышей, - совсем уже пристыженный и готовый отказаться от своего святотатства, проговорил внук.
- Интересно, - голос деда не выражал никакого неодобрения, а только простой интерес. - Покажи, пожалуйста, - сказал он, встал с дивана и подошел к столу.
- Вот. Это вкладыши, - сказал Тоха и показал на лежащие пять штук.
Дед склонился над цветными бумажками, поправляя очки. Он несколько секунд смотрел на них, затем покачал головой и произнес:
- Да-а-а… Новые времена — новые герои, - а затем сел в Тохино кресло и задумался.
Тоха боялся, что домашние не одобрят новое увлечение, поэтому старался его не афишировать. Но дед слишком хорошо знал Тоху и заметил, что в последние дни у него появились какие-то секреты. Он продолжал сидеть и о чем-то думать, а Тоха ждал, что он скажет. Наконец, дед мягко посмотрел в лицо внука и заговорил:
- Я автомобиль первый раз увидел, когда мне почти двадцать лет было. Это в сорок втором году. Помню, приехали за нами в деревню, в армию забирать. На телеге приехали. Осень была, распутица. Дорогу к нам совсем развезло, так, что ни одна машина не проехала бы. А лошадка идет себе, тащит подводу. Где ей поможешь — с подводы слезешь, да подтолкнешь, где она тебя подвезет, - он снова на минуту замолчал, погрузившись в воспоминания. Тоха любил слушать его рассказы, поэтому с легким сердцем ждал продолжения.
- Мы тогда три наших деревеньки объехали, и набралось нас одиннадцать душ. Потом на сборный пункт отправились. Вот там я и увидел машину. Не одну, конечно, несколько «полуторок», да еще «опель». Мы все тогда, лесные, дикие мальчишки были, мира окружающего не видали, да не знали, нам тогда это чудом казалось. А как в кузова залезли, да поехали - кто с перепугу молиться и креститься начал, кто наоборот — от восторга верещать, - Дед улыбнулся и покачал головой. - Сашка Мелехов, у кабины сидел. Когда тронулись и поехали, вроде как перепугался, а потом давай смеяться, встал за кабиной, вперед смотрит, шапку снял, размахивает ей да по кабине стучит. - Он снова замолчал и по лицу его пробежала тень. - Сашка, Сашка, - прошептал он. Тоха смотрел на деда, и уже заранее примерно знал ответ на свой вопрос:
- А что с ним стало?
- С Сашкой-то? - дед вздохнул. - Во время переправы погиб. Их лодка недалеко от нашей шла. Начался обстрел. Сумерки были, а тут еще вокруг от взрывов вода столбом. Я еще некоторое время видел их, а потом от страха уже головы не поднимал. А когда к берегу подошли, то Сашкиной лодки не было. - Дед вздохнул, затем сделал на собой усилие и улыбнувшись заговорил:
- Интересный век, двадцатый. Я, когда такой как ты был, только лошадь и видел. На ней ездили, в телегу запрягали. Мой отец мальчишкой тоже на лошади ездил, и дед мой, и прадед до Сибири где пешком, где лошадью добрались. Так было издавна, веками. И не только касаемо транспорта. Вообще жизнь мало менялась. Оружие, правда, менялось, совершенствовалось. А в остальном… А за каких-то полвека все иначе стало. Все! И как! Взять вот хотя бы машины, - он кивнул на вкладыши. - Для нас американский «Виллис» был чудом техники, а сейчас они вон какие делают. А что будет еще через двадцать-тридцать лет?
Тохин дед, Иван Прокопьевич, родился в глухой таежной заимке староверов, где прожил до того дня, когда был призван на войну. В составе первых сибирских дивизий в конце ноября сорок второго года он плыл на правый берег Волги, к зареву, стоящему над разрушенным городом. Ему повезло переправиться живым и даже продержаться неделю под непрекращающимся огнем, среди куч битого кирпича, бывших когда-то домами. После этого был ранен и, снова везение — был переправлен обратно за Волгу. Еще через три недели он пришел к начальнику госпиталя и глядя прямо в глаза потребовал «выписки». Врач не выдержал этого взгляда и подписал бумагу. Вместо положенного отпуска, он уже по не обстреливаемой воде, на катере перебрался обратно и присоединился к своим. Своим — громко сказано. Из тех пацанов, с кем он ехал на войну в эшелоне, осталось раз-два, да обчелся. Через три месяца, во время атаки потерял левую руку и был демобилизован. Короткие, как одно мгновение и длинные, как целая жизнь, сто тридцать дней войны изменили его навсегда. Сейчас, уже на пенсии, он продолжал работать в институте преподавателем сопромата.
Тоха, воодушевленный тем, что дед не осудил его собирание вкладышей, а даже, как ему показалось, проявил интерес к ним, подсел к нему на подлокотник кресла, стал показывать их и обсуждать машины. Когда вкладыши кончились, дед посмотрел на Тоху и спросил:
- Так значит, вы теперь с Алешей эти вкладыши собираете?
- Да. Хотим все собрать.
Дед покачал головой:
- Да-а-а, непросто это будет. Сколько их, больше двухсот, наверное?
- Больше, - ответил Тоха. - Но мы попытаемся.
- Значит, они для вас ценные? - дед хитро прищурился, как это умел делать только он.
- Спрашиваешь. Конечно ценные, - ответил Тоха.
Иванович Прокопьевич встал с кресла и подошел к шифоньеру, в котором была его одежда и личные вещи. Он достал один из трех своих костюмов, в которых ходил на работу, повесил на дверцу и залез рукой в правый карман пиджака. Через секунду он извлек оттуда бумажку, подошел к Тохе и протянул ему, при этом добродушно улыбаясь. Тоха не поверил глазам. Это был вкладыш. Он сразу узнал этот сложенный пополам бумажный клочок, но еще не видел, что на нем. Лицо его вытянулось от удивления:
-Деда, откуда он у тебя?!
Дед, глядя на изумленно-восторженное лицо мальчика, которого он любил больше своей жизни, рассмеялся.
- Не поверишь. Иду позавчера вечером по коридору и вижу, что на подоконнике лежат бумажки. Я хотел выбросить, взял, но решил глянуть ради интереса. Думал, что это шпаргалка. А это - вот. Обертку я выбросил, она рваная была, а вкладыш, как ты говоришь, в карман положил. Да забыл совсем.
- Дед, ну ты даешь, - не веря своим ушам, протянул Тоха.
И тут же раскрыл нежданное сокровище. Это был номер 154 с темно-зеленым «лотосом», который сразу очень понравился ему. Тоха был на седьмом небе. Он бросился к деду на шею и прижался к его шершавой щеке.
- Спасибо, деда, - прошептал он.
- Я должен рассказать Лехе! - уже из коридора раздался его крик и тут же за ним захлопнулась дверь.
