Современный человек практически живет в интернете – это уже давно не новость. Гораздо интереснее отметить, что в каком-то смысле он еще и умирает в интернете, оставляя после себя двоичное наследство в виде аккаунтов в социальных сетях с постами, фотографиями, видео и списком друзей. До этого момента, все в том же онлайн-измерении, человек выражает скорбь, соблюдает траур и активно обсуждает трагедии и гибель других людей.
Кажется, дигитализация (перевод в цифровую форму) навсегда изменила все в нашей жизни, в том числе отношения внутри общества и между индивидуумами, привычные культурные и социальные практики, а также осмысление таких вечных концептов как «справедливость», «добро», «зло», «свобода», «мораль» и, конечно же, «смерть».
Что произойдет с моими аккаунтами в соцсетях после смерти? Как стоит выразить соболезнование, когда ты в растерянности сидишь перед монитором и клавиатурой, и стоит ли вообще? Что теперь для меня значит смерть, когда интернет, вероятно, навсегда сохранил мою виртуальную личность с мыслями и переживаниями?
Вот лишь некоторые вопросы, которые могут возникнуть в сознании пользователя перед лицом/экраном смерти.
Что мы думаем о смерти: как цифра изменила восприятие мортальности
«В современной драме идей в отношении смерти общество в целом по-прежнему отталкивает от себя смерть, какой она предстает в реальности» ©
«Смерть перевернутая. Когда смерть прячется», – так французский историк Филипп Арьес описал восприятие смерти в европейской и американской культуре начала и середины XX века. В своей работе «Человек перед лицом смерти» ученый отметил, что до этого периода уход из жизни всегда был социальным фактом: «Не только каждый умирал публично, но и смерть каждого становилась общественным событием, трогавшим – и в переносном, и в буквальном смыслах, – все общество». Однако быстрое развитие гигиены и медицинского обслуживания постепенно вытеснило привычные ритуалы, в том числе и религиозные, которые были связаны с умиранием. Смерть в общественном сознании стала грязным, постыдным и не заслуживающим лишнего внимания событием, которое нужно скрывать от глаз окружающих. В итоге общество, вооружившись достижениями здравоохранения, изгнало смерть в стерильные больницы, где человек, по мнению Арьеса, исчезал мгновенно: без соборования, без последних слов и без надежды на последующий траур. Над головой умирающего теперь склонялся не священник или горюющий родственник, а медсестра.
Тогда технологический прогресс повлиял на идею вытеснения смерти: «Возобладала идея, что власть техники беспредельна и над человеком, и над природой. Появилась иллюзия, будто техника может в некотором смысле подавить смерть». Кажется, что наше сегодняшнее понимание феномена смерти, – это отчасти наследие подобного представления раннего XX века, которое подпитывает дальнейшее развитие технологий, в том числе и цифровых практик и инструментов.
Например, исследователи замечают, что даже неуловимую смерть догнало вмешательство геймификации (применение игровой логики и игровых механик в неигровых процессах) – спутника современных дискуссий о привлечении внимания рассеянной аудитории СМИ, скучающих школьников и привередливых потребителей. Смерть превращается в очередную компьютерную игру с фичами и бонусами, отчего ее реалистичность и неизбежность в физическом мире будто нивелируется: можно сочинять посмертные статусы для социальных сетей или же вписывать в чат-бот свои коронные фразы и специфические выражения, которые инструмент будет услужливо воспроизводить при обращении для имитации общения с живым человеком. Конечно, все это не поможет по-настоящему победить смерть. Но зато теперь ее можно контролировать в безопасном пространстве игры по известным правилам – это новая форма терапии, иллюзия, позволяющая почувствовать свою власть над чем-то неизбежным и неотвратимым.
Кажется парадоксальным, но специалисты говорят, что в то же время XXI век стал периодом осмысленного умирания. Смерть, несмотря на игровой контекст, становится событием, которое заслуживает планирования и тщательной подготовки. Пользователи задумываются о посмертной судьбе своего цифрового мира, например, кто станет «хранителями» их аккаунтов и какую информацию стоит удалить из сети или сделать приватной. Причем такой вдумчивый подход к смерти перетекает из онлайн-пространства в офлайн: люди, даже молодые, заблаговременно пишут завещания, выбирают способ погребения и составляют сценарий похорон.
Правда, пока только в интернете смерть возвращает себе древний статус публичного акта:
Оксана Мороз
Кандидат культурологии МВШСЭН
«Сегодня, благодаря социальным сетям, мемориальным страницам, виртуальным кладбищам, она [смерть], явленная в подробностях или скупо, приправленная показным трауром или молчаливым сопереживанием, оказывается повседневностью всякого пользователя – даже если на то нет видимых причин»
https://etika.nplus1.ru/death/bibliograph
Нельзя сказать, что это та же самая публичность, что была привычна и понятна для человека вплоть до XX века. Как заметил социальный антрополог и автор научного журнала «Антропология русской смерти» Сергей Мохов, «современная смерть» обрела «черты смерти массовой, популярной, но стала обезличенной». Интернет-пользователь в любой момент может увидеть в ленте новость о смерти едва знакомого или вовсе неизвестного ему человека, и этот факт вряд ли повлияет на его поведение и обыденное течение повседневной жизни. Прежде то же событие становилось персональным, социально-значимым и регламентированным: каждый понимал, как поступить с этой информацией, как себя вести и как помочь близким умершего.
Может быть, сам процесс умирания, а также связанные с ним переживания и выведены за скобки непосредственного опыта, однако мертвые, хоть и в виде цифровых двойников, – нет. Кроме того, интернет открыл доступ к свободной и разнообразной дискуссии о смерти, которая по-прежнему практически не входит в повестку СМИ, публичного и межличностного офлайн-диалога (если мы не говорим, конечно, о смерти знаменитости, гибели жертвы преступления или массовой трагедии, однако, и их обсуждения не всегда бывают этичными или смыслообразующими). Новые технологии формируют точно такой же новый язык разговора о смерти и о тех, кого она уже забрала.
Арьес писал: «Изгнанная обществом через дверь, смерть вновь входит в окно, возвращается так же стремительно, как и исчезла». Сегодня смерть, изгнанная социумом через дверь, опять стучится в своеобразное «окно» – экран монитора.
Что о нас думают после смерти: память и скорбь в цифровую эпоху
Более 500 миллионов человек зарегистрировано во «ВКонтакте»; больше 2 миллиардов – в Facebook. При этом огромное число аккаунтов принадлежит людям, которые уже никогда не зайдут на свою личную страницу в социальной сети. Интернет постепенно превращается из глобальной деревни в глобальное кладбище: швейцарский IT-исследователь Штефан Кох полагает, что к 2050 году количество аккаунтов умерших превысит число страниц, принадлежащих живым людям. Таким образом, через 30 лет «ВКонтакте» и Facebook станут пристанищами множества цифровых призраков. Это ли не единственное бессмертие, которое сейчас доступно человечеству?..
По крайней мере, для родственников и друзей умершего его страницы в соцсетях могут стать еще одним «местом», которое позволяет помянуть любимого человека, вне зависимости от физического нахождения в пространстве и времени:
Владислав Моисеев
Главный редактор научно-образовательного портала IQ HSE
«Друзья усопшего пользователя участвуют в ритуалах онлайн-мемориализации – они размещают на его странице воспоминания и фото, пишут панегирики, причитают и выражают скорбь другими доступными способами. Таким образом, частный профайл становится местом коллективной скорби, своего рода онлайн-панихиды, растянутой во времени»
Когда-то Facebook стал первой соцсетью, которая задумалась над проблемой функционирования аккаунтов умерших пользователей. В 2009 году один из программистов сайта потерял друга: мужчина погиб, попав под колеса автомобиля. Тогда трагедия натолкнула сотрудника сети на мысль о том, что Facebook необходимо разработать определенные настройки, которые могли бы обеспечить родственникам доступ к профилю ушедшего человека. В итоге соцсеть установила меморизацию учетной записи пользователя. Благодаря этой функции, близкие могут закрепить на странице умершего человека памятную надпись, поместить его фотографию в траурную рамку и поделиться воспоминаниями о нем в хронике. Для получения доступа к этой настройке семья должна предоставить модераторам Facebook свидетельство о смерти. Однако соцсеть может и навсегда удалить аккаунт, если родственники выразят подобное желание.
Кроме того, Facebook предоставляет самому пользователю право выбрать хранителя профиля – того, кто будет управлять аккаунтом человека после его смерти. Хранитель может публиковать запись с прощальными словами от имени умершего, менять фото профиля и отвечать на запросы на добавление в друзья, но не имеет права удалять старые публикации или кого-либо из списка друзей, а также читать личные сообщения человека. Помимо этой опции, сам пользователь может установить настройку окончательного удаления аккаунта в случае смерти.
«ВКонтакте» придерживается похожих правил, например, по запросу близких соцсеть может удалить аккаунт умершего. Также по просьбе родственников профиль можно «законсервировать» или изменить настройки приватности – в этом случае аккаунт смогут видеть только друзья пользователя.
Мертвые, таким образом, имеют право и возможность наравне с живыми остаться «навсегда онлайн», и это снова подтверждает тезис о том, что смерть в сети стала неким «институтом демократии», который, кроме того, помогает близким переживать утрату и хранить память об ушедшем человеке.
Однако кажется, что этот процесс демократизации пока не обеспечивает полноценного плюрализма: время от времени, особенно после масштабных трагедий, в интернете развиваются бурные дискуссии о «правильной» скорби и нормах траура. Одних пользователей упрекают в лицемерии, других – в бесчувственности.
Исследователи полагают, что так люди пытаются «заговорить» свой ужас перед страшной катастрофой, потому что споры о корректных формах сочувствия даются пользователям эмоционально проще, чем осмысление трагедии. Но, на самом деле, это лишь приводит к тому, что мы забываем о самом предмете памяти и естественных чувствах: страхе, отчаянии, горе, бессилии.
Только стоит ли в этом случае руководствоваться теми принципами, которые нам подарила цифровая эпоха, и блокировать в сети все человеческое?
В конечном счете, похоже, что только оно и определяет смысл нашей жизни. И смерти, кстати, тоже.
Интервью с Оксаной Мороз
— Справедливо ли в принципе утверждать, что цифровая эпоха действительно формирует иной взгляд человека на концепт смерти, как-то влияет на его отношение к собственной смертности и смертности других? Или же это просто повторение старого, только на новом уровне и с новыми технологиями?
— Такие грандиозные обобщения в принципе несправедливы. Само словосочетание «цифровая эпоха» – конструкт, с помощью которого описывают современный социальный мир, испытывающий некие трансформации в связи с развитием и распространением глобального интернета и иных неаналоговых инструментов. Несмотря на популярность разговоров о технологических инновациях, стоит признать: мир сейчас существует в ситуации скорее цифрового неравенства, нежели в полной мере перешел к существованию в модусе цифровой эпохи. Мы можем наблюдать значительную разницу в качестве пользования теми или иными инструментами и сервисами, различия в доступе к интернету у разных социальных групп. В контексте вашего вопроса это означает, что ни один социальный, культурный, экономический феномен не подвергается какой-то тотальной трансформации в связи с наличием цифровой среды бытования. Эти феномены скорее начинают обсуждаться по-новому, люди, вовлеченные в пользование интернет-инструментами, могут использовать другие поведенческие паттерны, фреймы для описания этих феноменов и реагирования на них.
То, как наличие цифровых технологий и репрезентаций влияет на смерть, есть отражение важнейших характеристик самого мира digital: в его пространстве любые действия потенциально могут быть программируемы, управляемы и любая манипуляция не должна быть чересчур затруднительна. Упрощение и автоматизация любой деятельности – вот отчасти то, на чем держатся представления об удобстве пользования этими технологиями.
Что происходит со смертью в цифровой эпохе? Она становится частью множественных репрезентаций: в компьютерных играх, мемах, стикерах. Появляясь там, из несколько сакрального и «неудобного» (потому что непреодолимого) события смерть превращается во что-то обыденное и профанное, по крайней мере, для экранного существования. Если мы можем просто нажать совокупность клавиш для того, чтобы игровой персонаж выразил нечто, считываемое в игре как демонстрация скорби, значит, как минимум в момент игры мы можем де-сакрализовать сам факт внешнего выражения горя.
Смерть становится и предметом планирования. Сейчас существует довольно много программ, которые работают в логике end-of-life сервисов: можно при жизни продумать сценарий собственных похорон, записать прощальные и/или памятные речи для родственников, создать завещания для цифровых активов. Так смерть становится вызовом культуре планирования, из внезапного события превращается в одну из задач, с решением которой можно справится при наличии хорошего time management.
Наконец, есть стартапы, разрабатывающие возможности создания цифровых двойников, чат-ботов, которые продолжат вести социальную жизнь (попросту говоря, общаться: постить сообщения в социальных медиа, переписываться с друзьями и родными, если те подобного захотят) по смерти своего владельца. Такие предложения по созданию цифровых эманаций выглядят криповато, но факт остается фактом: на бета-тестирования таких «игрушек» в очередях стоят десятки тысяч пользователей. Значит, люди не просто не хотят умирать. Они не готовы стать мертвыми в сознании тех, кто их окружает. И потому, наверное, даже готовы передать презумпцию навечно живого цифровой вещи – например, чат-боту.
Впрочем, есть еще один способ ответить на ваш вопрос. В мировой культуре нет никакого единого взгляда на концепт смерти. А в цифровой среде нет самой смерти – есть лишь репрезентации. Так что смерти как непостижимому для живого феномену и опыту ничего не грозит – ведь человечество играет с ее репрезентациями. Да еще и в том пространстве, которое доступно не каждому и далеко не всегда имеет что-то общее с историко-культурными традициями.
— Не ведет ли, на ваш взгляд, распространение идеи «цифрового бессмертия» к тому, что человек в прямом смысле слова ощущает себя бессмертным, меньше рефлексирует на тему конечности своей жизни, жизни близких? Не является ли это попыткой просто проигнорировать смерть, отгородиться от ее реальности?
— В культурных исследованиях с определенной периодичностью возникают рассуждения о радикальном влиянии каких-нибудь объектов массовой культуры на переживание человеком опыта реальной жизни. В какой-то момент возникли переживания о том, что экшн-кинематограф обязательно должен повлиять на уровень агрессии его зрителей. Потом досталось видео/компьютерным играм – их тоже обвиняли в провокации всяких деструктивных поведенческих проявлений. Теперь достается безобидным планировщикам похорон, конструкторам цифровых завещаний, посмертных напутствий и социальным сетям/алгоритмам, позволяющим создавать аватаров на основе данных пользователей.
Мы не можем утверждать, каковы интенции, какова мотивация всех людей, начинающих пользоваться приложениями, регламентирующими уход из жизни. Возможно, ими движет желание превратить смерть из пугающего, неясного события в некую обыденность, которой можно управлять. Возможно, это попытка отстранить и устранить смерть и, вероятно, как-то трансформировать ее реальность в нечто более «приемлемое». Но чего совершенно точно нельзя увидеть в этих действиях, так это такого уровня эскапизма, который предполагает уйти от размышлений о смерти. Подумайте: если вы проводите некоторое время за созданием сценария похорон или кремации, записываете прощальные видео для близких, программируете посмертные статусы для своих социальных медиа, можно ли сказать, что вы игнорируете факт смерти? Или что вы не рефлексируете о собственной бренности? Напротив, в эти моменты вы (хотя, может, и не всерьез) сосредоточены как раз на управлении и проектировании того момента, когда жизнь закончится.
Кстати, важно помнить, что любые обещания «цифрового бессмертия» не выглядят как обещания вечной физической жизни. Пользователям лишь предлагают создать «цифровые вещи», двойников, которые будут вести «социальную жизнь» в тот момент, когда сам человек уже покинет этот мир. Соответственно, если кто-то и соглашается озаботиться вопросами цифрового бессмертия, то не ради себя, а ради других – тех, кто останется жить. Это они будут ожидаемо переживать, это их надо успокоить. И один из способов такого успокоения и терапевтирования – это хотя бы на время предстать в виде «призрака», обладающего при этом теми же социальными компетенциями, привычками, что и покойный.
— Как человек новой цифровой эпохи готовится к смерти?
— Я могу только сказать, какие цифровые возможности подготовки к смерти существуют. Можно начать с подготовки завещания, которое будет включать оговоренные схемы передачи цифровых активов (доступа к онлайн-кинотеатрам, прокаченным персонажам в играх, библиотекам), наследование которых не всегда удается регламентировать без вмешательства специалистов по «цифровому праву». Потом можно озаботиться вопросами обустройства ухода из жизни – начиная с подготовки специальных указаний для ближайшего круга посвященных на случай экстренной кончины и заканчивая описанием похоронных мероприятий. Параллельно можно настроить работу цифрового двойника, например, подцепив его к профилю в Facebook. Строго говоря, существуют сервисы под любые задачи, которые необходимо решить субъекту до собственно смерти, его ближайшему кругу непосредственно в момент ухода из жизни и после кончины. Некоторые специалисты в области Digital Death Studies специально ведут учет подобных сервисов с тем, чтобы не упустить новые тренды в цифровой регламентации смерти.
— Каким образом цифровая среда влияет на культуру памяти об умершем, практики скорби и траура?
— Я бы сказала, что в первую очередь цифровая среда умножает «нормы» скорби и траура. Поскольку с приходом массовых коммуникационных сервисов смерть вообще становится более публичной (например, часто демонстрируемой посредством памятных аккаунтов или RIP статусов в социальных медиа), то и демонстрация скорби становится более откровенной и заметной. И при этом разнообразной: в одном пространстве горевания могут столкнуться те, кто считает должным менять аватары в случае любого трагического события; те, кто полагает достаточным написать «RIP» без особенных пояснений; те, кто искренне верит, что «press F to pay respects», – это прекрасная формула для выражения любого горевания; и, наконец, те, кто полагает, что публичная демонстрация скорби по тому или иному поводу работает как метод атрибуции человека как «правильного», «своего». Когда сталкивается так много нормативных (для разных пространств и ситуаций) моделей горевания, людям приходится воспитывать изрядную долю толерантности к чужим практикам и привычкам. Ну либо ругаться по поводу того, что кто-то «неправильно» скорбит.
На самом деле увидеть, как именно влияет дигитализация смерти (по крайней мере, концептуально) на культуру отношения к умершим или феноменологию траура, можно будет несколько позже: когда значительное количество людей будут считать цифровое управление ситуацией end-of-life естественным процессом. До тех пор мы можем говорить, что желание существовать в пределах цифровой среды, которая обладает качеством танатосенситивности, присуще совсем немногим. И их наличие не может существенным образом повлиять на фундаментальные отношения человека со смертью и ее последствиями. А вот сам факт опубличивания смерти, публичной фиксации ее как события, означающего рекомбинацию состояний (было живым – стало мертвым), может несколько расшатать устойчивость культурных традиций и породить множественный фьюжн отношения к смерти. Что, в общем, и неплохо: конкурентным преимуществом сегодня обладает тот, кто может демонстрировать гибкий взгляд на мир.
— Как соотносятся друг с другом две идеи нового времени: цифрового бессмертия и физического, например, концепции трансгуманизма или крионики?
— Как я говорила ранее, цифровое бессмертие не связано с обещанием вечной физической жизни. Пока разработчики бьются над созданием танатосенситивной цифровой среды, сервис и пространства которой будут позволять одним настраивать посмертное социальное существование, а другим – скорбеть удобным способом.
Борьба за вечную жизнь, против старения не входит в планы сторонников концепции digital afterlife. В первую очередь потому, что они мыслят цифровую среду как пространство обитания человека, нечто внешнее для человеческого субъекта. Значит, они оказываются заняты строительством самой среды, а не перестройкой человека как живого существа. Возможно, если пытаться помыслить такое будущее, где существует полноценная гибридизация digital-инструментов и человека, то концепции вечной физической жизни и репрезентации социального бессмертия сблизятся. Но пока такого не происходит, вероятно, потому что инженеры и IT-специалисты видят границу своих компетенций в создании интерфейсов и репрезентаций смерти, а не в борьбе с ее сущностностью. И, пожалуй, это верно – такую борьбу еще никто не выигрывал.
Автор: Надежда Горшенина
P.S. Увидеть этот материал с красивой версткой можно вот тут:
http://project1863600.tilda.ws/
!!! Бросаю клич о помощи.
Дорогие смертные, мы запустили новый проект о табуированных темах в России. Пожалуйста, поддержите подпиской - это очень важно для нас.
Спасибо!
Телеграм-канал нового проекта: @scaredtosay
"Яндекс-Дзен": https://zen.yandex.ru/id/5e4ace0b69980506e84440b0