Найти в Дзене
Артём З

Володя-Якут легенда Первой чеченской войны

Володя-Якут — вымышленный российский снайпер, герой одноимённой городской легенды о Первой чеченской войне, который прославился своей высокой результативностью. Предполагаемое настоящее имя — Владимир Максимович Колотов, хотя в легенде он называется именно Володя. По профессии — охотник-промысловик из Якутии (якут или эвенк по национальности, известный под позывным «Якут»).

Согласно легенде, 18-летний Владимир Колотов прибыл в начале войны в Чечне на встречу к генералу Л.Я.Рохлину и изъявил своё желание отправиться в Чечню как доброволец, предоставив паспорт и справку от военкомата. В качестве оружия Владимир выбрал старый охотничий карабин Мосина с оптическим прицелом от немецкого Mauser 98k, отказавшись от более мощной СВД и попросив солдат лишь регулярно в тайнике оставлять ему патроны, запасы продовольствия и воды. Из последовавших радиоперехватов русские радисты узнали, что Колотов действует в Грозном на площади Минутка, убивая от 16 до 30 человек за день, причём у всех погибших были зафиксированы смертельные попадания в глаз. Шамиль Басаев обещал наградить орденами ЧРИ того, кто убьёт Колотова, а Аслан Масхадов предлагал и денежное вознаграждение. Однако добровольцы, несмотря на поиски снайпера, погибали от его выстрелов.

Вскоре Басаев вызвал на помощь из учебного лагеря арабского наёмника Абубакара, инструктора по подготовке стрелков, участвовавшего в грузино-абхазской и карабахской войнах. В ходе одной из ночных стычек Абубакар, вооружённый британской винтовкой «Ли-Энфилд», ранил Колотова в руку, выследив того в ПНВ (якобы российский камуфляж был виден в ПНВ, а чеченский — нет, поскольку чеченцы пропитывали его каким-то секретным составом). Раненый Колотов решил ввести чеченцев в заблуждение по поводу своей смерти и прекратить отстреливать боевиков, занявшись попутно поисками Абубакара. Через неделю Владимир уничтожил Абубакара недалеко от Президентского дворца Грозного и затем перебил ещё 16 человек, пытавшихся унести тело араба и похоронить того до захода солнца. На следующий день он вернулся в штаб и доложил Рохлину, что должен уже по срокам вернуться домой (военком отпустил того лишь на два месяца). В разговоре с Рохлиным Колотов упомянул о 362 убитых им боевиках. Через полгода после возвращения на родину в Якутию Колотов был награждён Орденом Мужества.

По «официальной» версии, легенда заканчивается упоминанием сообщения об убийстве Рохлина и последующем запое Колотова, из которого тот с трудом вышел, даже на время потеряв рассудок, но с тех пор отказался носить орден Мужества. Существуют также и два других окончания: по одной версии, Колотов был убит в 2000 году неизвестным (вероятно — бывшим чеченским боевиком), которому кто-то продал личные данные Колотова; по другой — остался работать охотником-промысловиком и якобы удостоился встречи с Президентом РФ Д.А.Медведевым в 2009 году.


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии