Маруся, помнишь, Шурка была самой красивой невестой в деревне. Высокая ( рост Шурки был выше 180 см), стройная, с выразительными серыми глазами и черной косой ниже пояса весёлая работящая хохотушка сводила парней с ума. Чего только не делали парни ради ее улыбки. Завидущие подружки по поводу её высокого роста и недюжинной работоспособности злословили: “Делали на мужика. а получилась - баба.” Шурка только смеялась в ответ. Как же ахнула вся деревня, когда узнала, что Шурке приглянулся приезжий в деревню по комсомольской путевке откуда-то из-под Питера механизатор, сопровождавший технику для хозяйства. Механизатора звали Юра, был он старше Шурки на два года. Но он был такой внешне невзрачный, худющий, белобрысый, что про его внешность Шуркины подруги сказали так: ”Это не парень, а “ Худая Белая Моль”, нас его два мосла и кружка крови совсем не впечатляют." Что только не делали Шуркины родители: и дома её под замок сажали, и ремнём отец по заднице отходил, и на коленях перед ней стояли, и даже втихаря батюшку из церкви приводили... Через месяц Худая Белая Моль жила у Шурки дома в качестве её мужа и зятя; жила, к ужасу и великому стыду родителей, радости деревенских сплетниц, недоумению подруг без росписи и даже без тайного венчания. Вся деревня от мала до велика с интересом наблюдала, когда Шурка со своей Молью шли куда-нибудь. Все, видевшие их, не могли удержаться от смеха: Худая Белая Моль ростом была Шурке чуть выше плеча и приблизительно наполовину худее. Несмотря на свою худобу, Юрка был, как говорят, двужильным, жадным до работы отличным работником, надёжным помощником в крепком хозяйстве Шуркиных родителей, нежным и любящим мужем. Рано потеряв родителей, воспитываясь в детском доме, Юрка расцвёл в этой большой семье, поправился, похорошел внешне и относился ко всем с большим уважением. Это был 1939 год. А ранней весной 1941 года Юрка утонул на речке, спасая двух пацанов, ушедших под лёд, решивших сократить дорогу из школы домой. Войну Шурка встретила с маленькой дочкой на руках,беременная.
К появлению немцев в деревне готовились: все, кто мог, ушли в лес.Остались безногий сторож Игнат с мечущимся в горячке сильно простывшим внуком пятнадцатилетним Васькой, несколько древних старух и Шурка теперь уже с двумя маленькими дочками. Её привязали к дому корова и две козы, которые до леса просто не дошли бы, а больше кормить грудничков было нечем. Деревня выглядела мёртвой. Единственные два дома, где дымились трубы - это были дом Игната и Шурки, но Шуркин дом стоял на самом краю деревни, а дом Игната - у центральной дороги.
Игнат даже со стула не приподнялся, когда услышал за окном рёв моторов и стрёкот немецких мотоциклов. Что он мог сделать? Ничего...Когда открылась дверь, два немецких солдата бережно внесли завёрнутое в шинель тело, а сопровождавший офицер на чистом русском языке сказал:" Нужно вылечить. Заберём через неделю. Иначе - капут!" Отдав приказ, офицер вышел. Развернув шинель, Игнат увидел очень худого, точнее сказать, отощавшего молодого, очень молодого светловолосого парня в бреду. Немецкая колонна двигалась дальше. Нечем им было поживиться холодной русской зимой в покинутой людьми деревне.
Игнат поступил так, как на тот момент сообразил: собрав в кулак всё своё мужество и физические силы, поплёлся на другой конец деревни к моей бабке Груне Макарихе - зимой она жила не в лесу, а у сестры в деревне. Груня согласилась осмотреть парня. Закончив осмотр, Груня сказала, что форму он носит меньше месяца, он не воин, он никого не убил, он здесь потому, что хорошо знает языки, он выживет и выздоровеет. Также она обнадёжила, что за ним никто никогда сюда не приедет. И уж совсем удивила предсказав, что парень останется здесь жить, будет иметь семью, принесет много пользы людям, а лет ему сейчас восемнадцать.
Оставшимся в деревне немощным старухам бабка Груня с Игнатом порешили ничего не говорить, дабы лишний раз не пугать. За неделю до этого при отступлении наших войск деревенские находили в лесу и живых, и мёртвых. Живым помогали добраться до районного центра, мёртвых, как могли, хоронили. Документы были не у всех. Поэтому ещё один найденный полуживой пацан ни у кого ни удивления, ни подозрения не вызвал. Так как в деревне корова и козы оставались только у Шурки по причине двух малолетних дочек, то обоих ребят ("найденного", не мудрствуя лукаво, назвали Григорием - Гришей в честь святого Григория по святцам, потому, что обрели его 6 декабря) Гришу и Ваську, внука Игната, погрузили на сани и кое-как доволокли до Шуркиного дома. Шурке всё объяснили. Ей, горемычной, было не до сантиментов - она обрадовалась прибившимся к хозяйству мужским рукам, благо кормить было чем: у запасливых Шуркиных родителей далеко не один погреб под завязку был забит картошкой, капустой, свёклой, морковкой; дубовые бочки и берёзовые туеса радовали соленьями и вареньями, сушёные яблоки, груши, сливы и грибы свисали в летней кухне красивыми, радующими глаз, аккуратными гирляндами рядом с косами из чеснока и лука, а в дальней закуте весело похрюкивали два поросёнка и хлопотали несколько кур - не поднялась рука Шуркиных родителей забить последнюю живность... Односельчанам же решили сказать, что пареньку пятнадцать лет, ну, а что длинный вымахал, так это бывает...По просьбам Игната и Шурки моя бабка Груня Макариха жила в Шуркином доме и помогала выхаживать ребят. Когда, очнувшись от забытья, Гриша первый раз открыл глаза, он увидел бабку Груню. Та тихо сказала ему всего несколько слов. Так в деревне появился пятнадцатилетний паренёк из Беларуси, сбежавший на войну, подружившийся с Васькой и оставшийся жить по причине, что некуда возвращаться. Посланные запросы возвращались без ответа - некому было отвечать…