Первую часть статьи "Макс Вебер - изобретатель кризиса гуманитарных наук" см. по ссылке.
В труде «Работа ученого», более известном как «Наука как призвание» (впервые опубликована в 1919 году), Вебер утверждает, что для ответственной умственной и академической работы учёный должен признать верность пары утверждений. Во-первых, университеты не должны навязывать студентам нечто выходящее за рамки ограниченной моральной инструкции. Во-вторых, университеты не должны претендовать на формирование готовых мировоззрений;
Целью университетов является продвижение просвещения и обучение студентов путем открытой дискуссии. Высшие учебные заведения "выйдут за рамки предназначения, если они будут предоставлять не только знания и понимание, но убеждения и идеалы". Ученым приходится практиковать сдержанность и самодисциплину. В противном случае они будут нарушать профессиональную этику и подрывать легитимность академической свободы, что неминуемо разрушит развитие высших интеллектуальных и моральных способностей и обязательств.
Парадоксально, но для защиты особого нравственного воспитания, способного поддерживать призвание ученого в современном университете, необходима форма нравственного аскетизма. Названием, придуманным Вебером для этого аскетизма, стало слово Wertfreiheit, или «свобода ценности».
Этот термин часто переводится как «ценностный нейтралитет» и является привычным предметом для критики идей Вебера. Самого Вебера, интерпретируя Wertfreiheit, критики называют «эпистемологически наивным позитивистом» (ред. - это милое выражение можно интерпретировать как "оригинального чудака", который ошибочно ищет научную истину эмпирической индукцией, хотя стоит прибегнуть к испытанному методу философии науки, к дедукции; проще говоря, Вебера обозвали лжеучёным).
Тем не менее критика Вебера не имеет реальных оснований. Он сам высмеивал концепцию, что ученый может не отступать от идеи «пусть факты говорят сами за себя» или сохранять полный нейтралитет. Академическое познание требовало, по его мнению, определенных идеалов, ценностей и добродетелей.
Ценности, которые Вебер считал необходимыми для учёного, похожи на те, что сегодняшние сторонники нравственного воспитания противопоставляют научно-исследовательской подготовке: инклюзивность, интеллектуальная целостность, мужество, и принципиальная приверженность интеллектуальному и ценностному плюрализму. По словам же Вебера, научно-исследовательская подготовка должна включать в себя прививку тех ценностей, которые одновременно являются научными и моральными.
Вебер считал, что университеты достаточно хорошо оснащены для трансформации студентов в зрелых, независимых и саморефлексивных субъектов, «способных ясно мыслить и знать, чего им хочется». Университеты не должны уклоняться от формулирования ценностей, но должны научить студентов понимать, как их собственные моральные притязания и ценности будут противоречить нравственным требованиям других и как приверженность ценностям будет создавать социальные последствия.
Для того чтобы эта трансформация произошло в научном смысле, студентам и преподавателям университетов нужна «свобода ценности», то есть ответственность за свою свободу и, таким образом, за свои собственные конечные обязательства и ценности. Ни специализация, ни современный Веберу авторитарный университет не могли поддерживать высшие идеалы, любовь и милосердие. Другими словами, прежде чем заняться прикладной наукой студенту предстоит познать веру в идеалы и ценности. Простой научной дискуссией веру не заменить.
Объединение Вебером аскетизма, эмпирического подхода и ценностного плюрализма в «Работе ученого» вызвали немедленную критику современников. Но сегодня более заметной мишенью для критики стал рассказ Вебера об Entzauberung, то есть о разочаровании или, если быть точнее, об исчезновении розовых очков. Подобное разочарование он ставил в центр мировоззрения Запада.
Entzauberung стал своеобразным мемом в научных дискуссиях о цепком упорстве оккультизма, магии всех видов и религии в западной культуре. То есть, определяя суть существования людей, которые молятся или общаются с духами, ученые часто утверждают, что такие люди «тревожат» господствующий миф, в значительной степени обоснованный Вебером в «Работе ученого».
Однако Вебер не говорил, что разочарование было другим названием для секуляризации. Он писал в «Протестантской этике», что чрезмерно благочестивые кальвинисты XVI века помогли разочарованию западного мира, отрицая католические таинства и чудеса. Но аналогичным образом гуманитарные науки, например филология, стали наряду с естественными и физико-математическими дисциплинами «агентами разочарования», лишая литературу и поэзию таинства и мистицизма и разрушая веру во внутренний «божественный» смысл любого события или материального предмета.
Тем не менее часто упускается из виду, что Вебер, указывая на разочарование, также говорит о стремлении к повторному очарованию - трансцендентности и утопии - как внутри, так и за пределами университетов. По Веберу разнообразные «агенты разочарования» создали протест и стремление к реинкарнации очарования. Это, в свою очередь, привело к появлению культа «подлинного опыта» (ред. - позитивизма, то есть создания картины мира через эмпирический научный опыт), особенно среди культурных элит и интеллигенции.
Сегодня стремление к реинкарнации очарования является наиболее явным среди представителей гуманитарных наук. Немецкая интеллигенция и ученые относительно недавно начали активно ссылаться на «гуманистические науки» в качестве единственной моральной компенсации для мира, потерявшего или ощущаемого как потерявший смысл и ценности.
Размышляя в 1930 году о дискуссии, спровоцированную работами Вебера, философ Эрик Волк охарактеризовал её «моделью кризиса современных гуманитарных наук». При этом Волк не имел в виду, что Вебер предложил образцовый анализ противоречий, которые характеризовали изучение искусства, истории, литературы и философии в университетах. Нет, он чётко подразумевал, что Вебер сам был «моделью кризиса», то есть кризисом персонифицированным.
Обдумывая то, что могут предложить современные дисциплинарные гуманитарные науки, Вебер описал их «трагически напряженный этос». Он превратил дисциплинированное, специализированное и аскетическое мышление учёного в моральный пример того, как нужно посвящать себя интеллектуальной работе. Он рассматривал противоречия кризиса гуманитарных наук одновременно как метод и нравственное совершенствование, как чистое знание и научных дух. Но для многих его современников упорствование Вебера в крайне ограниченном представлении о конце просвещения стало проблемой, неадекватной условиям кризиса.
В отличие от многих своих немецких современников Вебер не верил, что миру, полному разочарования и рационализма, не хватает смысла. Реальная проблема заключается не в отсутствии смысла, а в том, что он назвал "политеизмом ценностей", распространением и растущей близостью отдельных ценностей и ценностных порядков.
Подобно фрейдовскому «Недовольству культурой» Вебер приговаривает читателей к неразрешимости трудностей современной жизни. Он предлагает их принять и избегать «фиктивных» решений, которые сделали бы существующее положение вещей только хуже. Он говорит о профессорах, которые хотят превратиться в пророков в политических, социальных и классовых вопросах с целью «облагонравливания» университета и «осчастлививания» народа. Вместо этого он предлагает им набраться интеллектуальной зрелости и «мужественности» и принять мир со всеми его сложностями.
Но Вебер также предложил им видение просвещения как значимого и глубоко морального образа жизни. Он стремился объединить идеализм и реализм, чтобы сохранить этическую целостность и моральную легитимность стремления к знаниям и истине. Вебер неоднократно повторяет, что без глубокой внутренней страсти к знаниям работа в университете - в ужасных условиях современного Веберу авторитарного университета - теряет смысл для молодых людей.
Учитывая низкую заработную плату и непрозрачный процесс найма, карьерного роста и выбора специализации, профессия ученого должна генерировать «страсть», которая является не совсем рационализируемой верой в конечные идеалы просвещения. Условия труда могут быть мощными «агентами разочарования», и требуется повторное очарование, которое не может быть полностью учтено рациональным мышлением.
Вебер обращается к необходимости совокупности идеалов и эмпирически обоснованной оценке мира - внутренней страсти и реализма - путем адаптации термина религиозного рвения к современному времени. Он вводит слово Beruf, которое в немецком объединяет понятия специальность и призвание. Чтобы сформулировать парадоксальный смысл истинного призвания, Вебер опирается на анализ кальвинизма, который он представил в «Протестантской этике» и к которому возвращается на протяжении всей жизни.
Для Вебера «истинное призвание» имело два значения: традиционно религиозное (призвании от Бога) и профессиональное, как самоотдача на работе. Профессия у него относится как к индивидуальной форме специализации, так и к социальному или организационному выбору. В конечном счете, истинное призвание становится самоцелью. Человек работает не только ради денег, но и ради ощущения себя частью чего-то большего и важного.
Вести осмысленную жизнь на современном Западе означает вершить призвание и преображаться под его влиянием. Вебер считал работу учёного и работу политика двумя профессиями, которые наиболее наглядно требуют подобного подхода. Ученый и политик должны жить не только «от» своего призвания, зарабатывая им на жизнь, но «за» его воплощение в жизни. Тем самым эти профессии приобретают смысл и ценность.
Для большинства культурной элиты Германии веберовское видение политики и науки представляло собой мрачный и экзистенциальный либерализм, безнадежную капитуляцию перед реальностью, обоснованную героическим квазиреализмом. Вебер разворошил осиное гнездо, которое сформировалось в немецком мире на протяжении десятилетий. Он развязал дискуссию о возрождении, обновлении и восстановлении не только науки и политики, но о смысле и выборе в жизни и на работе. Он поставил ребром вопрос, что в современном мире может быть значимым и ценным.
Чем это всё аукнулось?
Американские социологи во главе с Талкоттом Парсонсом приняли концепцию «свободы ценностей», поскольку они стремились разработать научную и методологически строгую социальную науку, которая могла бы служить современному либеральному государству. Создав школу структурного функционализма и назвав Вебера её идейным основоположником, в угоду нейтральности они упустили веберовское требование к моральному образу жизни.
Макс Хоркхаймер, немецкий философ, социолог и значимый представитель неомарксисткой Франкфуртской школы, вспомнил Вебера в таком же ложном ключе. Отказ Вебера использовать свою научную хватку для построения лучшего общества, сказал Хоркхаймер в 1962 году (спустя десятилетия после лекции Вебера в Мюнхене - см. первую часть статьи), был результатом его приверженности «свободе ценностей». Это якобы заманило Вебера в ловушку ценностей либерального «буржуазного общества».
Влиятельная американская критика слева в лице немецкого эмигранта Ганса Герта и молодого социолога Чарльза Миллса напротив называет Вебера «ностальгистом». В своем вступительном слове к переведенному на английский сборнику лекций Вебера по социологии они предположили, что Вебер недолюбливая техническую рациональность. В конечном счете, он был назван ими «старомодным либералом», для которого «упадок гуманизма и власть эксперта» были еще одними признаком «уменьшенных шансов на свободу» на Западе.
Все эти мнения сложно признать верными. Они неправильно понимают напряженность в центре «Работы ученого» и «Работы политика». Эта напряженность является двойным связыванием реальности, которое проявляется одновременно через тяжёлое бремя и вдохновляющую возможность жить в «разочарованном мире».
В современном мире, который изобилует конкурирующими ценностями и моральными притязаниями («политеизмом ценностей»), интеллектуальная работа приобретает первостепенное значение. Если что-то связывает людей через пространство и время, то это, по словам Вебера, их способность создавать смысл. Цель интеллектуальной работы состоит в том, чтобы помочь сделать возможными значимые формы жизни для этого мира.
Через сто лет после смерти философа, социолога и экономиста в 1920 году, Вебер продолжает оставаться актуальным. Когда либеральные институты оказались не столь прочными и когда набирают силу ультраправые движения, поддерживаемые ростом неравенства, бесконечными войнами и безрассудными культурными и политическими элитами, нужно напомнить о моральной важности трезвого, негламурного, дисциплинированного мышления во время кризиса
Невидимая рука рынка, история или просвещение не смогли привести нас к всеобщему миру и процветанию. Читать лекции Вебера сегодня – это помнить его слова в "Работе политика", что этика часто "используется морально катастрофическим способом" в академической и политической повестке. Тем самым мы отвергаем честный и ответственный расчет с миром, в котором мы пробуем найти своё призвание.
В кампусах современных университетов студенческие активисты выдвигают моральные требования и защищают идеалы. Но они это делают в основном за пределами лекционных залов, при этом оставаясь по сути в рамках бюрократической системы нравственного управления.
В то время как некоторые ученые пытаются адаптировать систему высшего образования, многие другие просто хотят сохранения своих рабочих мест на пожизненном контракте. Большинство ректоров ведущих университетов мира всего лишь делают церемониальные признания прошлых целей своих университетов, в реальности прислуживая транснациональным корпорациям. Кто ,кроме блаженных, продолжает верить, что просвещение является призванием?
Прочитать «Работа ученого» - это осознать, что наши собственные университеты стали для многих негостеприимным и даже враждебным местом для проведения подлинной интеллектуальной работы в раках истинного призвания. Поскольку наш долг как ученых, подытоживают Пол Рейттер и Чад Веллмон, заключается в осознании нынешних условий и намерении брать на себя ответственность за свое будущее, мы должны честно ответить на вопросы реорганизации университетов.
Заключение
Эта статья была несомненно довольно сложной для читателя. Возможно, американские учёные излишне затянули изложение своего призыва, пытаясь обосновать его наиболее научным способом. Но наше заключение будет очень коротким. В России около 15 ректоров имеют годовой доход 20-200 млн руб. Дело не в абсолютной цифре.
Как писал РБК, когда оценивал доходы российских ректоров за 2018 год, «[типичный ректор] участвует в целом ряде научных и консалтинговых проектов, а также состоит в органах управления нескольких крупных компаний. Эта деятельность, разумеется, оплачивается. Вся необходимая информация о доходах предоставляется в соответствии с российским законодательством». Кому служат ректоры, если львиная часть их дохода не связана напрямую с ВУЗом?
При этом преподавательский состав в подчинении этих самых ректоров в подавляющем большинстве получает весь доход исключительно в рамках ВУЗов. В ряде российских учебных заведений в трудовые контракты преподавателей включена и обязанность зарабатывать деньги для ВУЗа: организация коммерческих курсов, получение грантов и так далее. О существовании академической свободы или прозрачного учебного плана, есть подозрение, в системе высшего образования вообще слышали только пару идеалистов.
Бедные и несчастные преподаватели? Частично. А вот полностью бедными и несчастными являются почти все студенты (будущее страны), так как преподаватели зачастую дают им знания без должной мотивации (бубнят под нос ерунду). В придачу студентам самостоятельно даже прожить сложно, если сосредоточиться на учёбе.
Читайте подробности: