В феврале старший советник юстиции в отставке Александр Аполлонов отметил свой 73-й день рождения. Не один десяток лет он отдал военной прокуратуре, из которых почти два года провел в Афганистане.
«В декабре 1979-го в Афганистан вошли советские войска, — вспоминает Александр Аполлонов. — Я в то время был старшим следователем военной прокуратуры Пензенского гарнизона. И как раз после командировки подхватил бронхит. Врачи предложили лечь в стационар. Я с этой справкой к начальству, и тут меня огорошивают — собирай вещи, отправляешься в Афганистан! Я говорю, у меня же бронхит, дайте хоть подлечиться. "Ничего, в дороге подлечишься», — отвечают.
В общем, прилетел я в Ташкент, а там уже собрали помощников и замов с прокуратур всех округов — мы прошли подготовку по работе с местным населением Афганистана.
Меня и еще одного следователя отправили с колонной техники в Кабул. Машина была новой, но загрузили сверх нормы, стал двигатель греться, в итоге, когда уже пересекли границу, встали. Мы шли в хвосте колонны, которая ушла без нас.
Темнеет, любимое время, когда душманы начинают охотиться на русских. Первую машину торможу, прошу до блок-поста довезти — не берут. Потом колонна танков прошла. Совсем стемнело, и тут идет колонна с боеприпасами, впереди и сзади по танку, в середине два БТР, остальные грузовики. Прицепили нас к одному «Уралу».
Только выехали с плато — с гор начали стрелять. Я сидел в кабине, хорошо, что пули летели чуть выше. А потом догнали колонну, с которой мы выходили из Термеза. Она стояла в ущелье, несколько машин горели — попали в засаду. Не сломайся наш грузовик — кто знает, возможно, среди погибших оказался бы и я.
Конечно, столько ребят гибло в этих засадах — жуткие цифры! Особенно обидно, что часто погибали по нерассудительности. Вспомнить хотя бы, как на перевале Саланг душманы перекрыли тоннель с двух сторон, устроив обвалы. А зима, двигатели не выключали, чтобы согреться, вот и задохнулись в этом тоннеле 120 солдат.
В Афганистане мы занимались тем же, чем и в Союзе — расследовали правонарушения в армии. Причем нам зарплату перечисляли в военный банк, а второй оклад выдавали ежемесячно — офицерам и прапорщикам по 345 чеков. В основном мы еду покупали, тратились на фрукты и овощи, тушенку-то и мясо нам из Союза поставляли. Конечно, кто-то откладывал на импортную аудио- и видеотехнику или одежду.
Самый большой процент правонарушений составляли автопроисшествия. Тут нам приходилось заменять ГАИ. Потом шло неосторожное обращение с оружием. Магазин забывали отсоединить или патрон в патроннике оставляли, ранили или убивали сослуживцев. С обеих сторон оборотистые торговцы в чалмах и погонах налаживали каналы сбыта, прекрасно договаривались и вели немудреный бизнес, обменивая в том или ином соотношении бочку солярки на магнитофоны «Шарп» и джинсы. Не брезговали некоторые офицеры с прапорщиками и мародерством. Колонну, например, разбили, а они под шумок «приватизировали» имущество, списывая его как уничтоженное при нападении.
Сначала арестованных в Союз отправляли, где им грозил условный срок, я же потом предложил оставлять их в частях и направлять на самые опасные участки. Ну а что! Они условным отделаются, а тут ребята под пулями гибнут, так лучше пусть кровью смывают свои преступления.
Самострелы тоже случались. Один узбек из трофейного пистолета ладонь себе якобы нечаянно прострелил. Четыре месяца разбирались, тот говорит, что русский не понимает, хотя университет окончил. Я приказываю пустить его на машине впереди колонны, а если будет прятаться — пристрелить, спишем на душманов. Тот сразу по-русски: «Да вы права не имеете!» В общем, отделался он лишним полугодом службы.
Самые «отмороженные» торговали оружием, из которого потом душманы наших же ребят и расстреливали. Как-то у врагов объявились новые АК, которые еще только поступили на оружейные склады. Оказалось, торговали автоматами двое прапорщиков. Когда их брали, они подорвались на гранате. Понимали, что до суда не доживут, за такие деяния их свои же растерзают…
Довелось встречаться и с будущим генералом Лебедем. Он тогда еще майором был, командиром батальона. Его гарнизон обстреляли душманы, возникли пожары, сгорела оружейка. Я разбирался, почему не закрыли оружейку. Лебедь пробурчал: «Разберемся». Ему явно не хотелось со мной общаться. Но на следующий день успокоился, и мы с ним нормально поговорили.
Довелось как-то и политруком поработать. Одну автомобильную роту никак не демобилизовали, хотя все, кто с ними призывался, уже ушли домой. Вот ребята и взбунтовались: не поведем колонну из Термеза в Афган, хоть стреляйте нас. Я тогда оставался за прокурора, делать нечего, нацепил орден «За службу Родине в Вооруженных силах», прихожу к ним, говорю, мол, сейчас привезли молодых ребят, они при первой же стрельбе с перепугу разбегутся. А если вы с ними поедете, то с вашим опытом поможете им остаться в живых. Уговорил, провели колонну, вернулись только с одним раненым, а так бы неопытные мальчишки погибли.
В Кабуле и Джелалабаде мы жили в палатках на окраине, и в обоих случаях неподалеку находились системы тропосферной радиосвязи. А это облучение, там я начал терять волосы, а кто-то одними волосами не отделался. Заканчивал службу в селении Пули-Хумри на севере Афганистана. Там тоже жили в палатках, а рядом скотомогильники — вся пыль оттуда на нас. В результате почти все переболели желтухой, включая меня. В некоторых гарнизонах до 70% личного состава заразилось. Из тех четверых, кто сидел со мной за одним столом в офицерской столовой, я один живой остался. Остальные решили лечиться народными средствами и умерли от цирроза печени.
Меня же после 20 месяцев в Афганистане отправили в пензенский военный госпиталь. Потом предлагали разные места, в частности в Прибалтике. Я до этого был там в командировке, знал, что они относятся к русским плохо. Да как, собственно, и в других республиках. В том же Узбекистане в 1979-м, помню, шли по улице — нет гербов на почтовых ящиках. Все содрали местные жители.
С 1987 по 1992 год уже в звании подполковника я преподавал в артучилище административное расследование и дознание. Затем работал в областной прокуратуре в отделе по обеспечению участия прокуроров в поддержании гособвинений. Потом был замом у прокурора области Кошлевского, а в 60 лет вышел на пенсию. Вплоть до 2015 года занимался общественной деятельностью.
Сейчас увлекаюсь дачей.
Сын, окончив ПВАИУ, стал военным. И, что интересно, родившись в Пензе, сейчас он с семьей живет в моей родной Казани, куда его забросила судьба военного».
Автор: Яков Белкин
Если вам понравился материал, пожалуйста, поделитесь им в социальных сетях с помощью кнопок внизу. Также не забывайте ставить лайки и оставлять комментарии. Для нас это важно ;)
Подписывайтесь на наш канал.