Кто про что, а я все про смерть. Про нее всегда интересно. Это вранье, что человек ищет позитива. Наоборот, его влечет противоположное. Хоррору и мистике все возрасты покорны.
Так вот, тема модная, актуальная, особенно, когда все падает вокруг, и прагматичная, к тому же.
Ведь негатив порождает позитив, а не наоборот.
Ну, вы знаете… Литература умерла, а роман – нет. Писатели умерла, а авторов пруд-пруди. Умер и герой. А раз так, значит, есть, что-нибудь сказать этому в противовес. Герой умер, а кто-то жив.
Кто же этот кто-то? О ком пишут в книжках?
1) О себе. Самый популярный жанр. Писали «новые реалисты»: Прилепин, Сенчин, Шаргунов. Пишут молодые, юноши и девушки, те, что до «35+».
Но тут одна загвоздка. Быть в центре, в данном случае книги (у нас же литературный герой) не значит быть героем. Герой – категория эстетическая, этическая, аксиологическая, прежде всего. В самом абстрактном смысле он должен быть значим. А хорош ли он или плох – это уже дело десятое. Значимость сгодится любая. Главное, чтобы очевидны были весомость и объем, содержательность.
Авторское Я (или его двойник, поданный как Я) могут не проходить по всем этим параметрам. Конечно, значимость может стремиться к нулю, но никогда его не достигать. Но само собой предпочтительнее читать про большую значимость, чем про меньшую. Опять же, имеется в виду внутренний потенциал, а не ордена и медали.
Литература двигалась все время вглубь. Начинала с богов, потом перешла к собственно героям с доски почета, а затем обнаружила, что собственно-героическое и статусно-героическое может не совпадать. Далее вовсе выяснилось, что назначение в герои имеет произвольный волюнтаристский характер. Если так, то отчего же не произвести в этот ранг себя? Тем более, этические полюса поменялись. Раньше выставлять себя вперед было верхом нескромности, а теперь наоборот – сама застенчивость. Наоборот, нескромно решать за других, кто достоин внимания. А тут все на местах, как надо. Я себя знаю – я достоин. Провел среди себя голосование и демократическим путем определил.
Итак, чисто технически Я может быть в центре, а в сущностном отношении – на задворках. Некоторым особо прозорливым читателям, такое очень даже может быть очевидно. Отсюда разброс суждений про «автобиографизм» современного разлива от «зачем я читаю про этого дурака» до «на его месте мог быть каждый».
«Напьешься - будешь».
Почему же Я стал героем? От нигилизма. Сперва завалили героя высокого. Ахилл, какой-нибудь, теперь его срочно делают маленьким в перепевах греческой классики, как и других трагичных и комичных персонажей. Потом расправились с типическим («типичный представитель» - нужное вписать). И то, и другое – тоталитаризм.
Литература стала либо застенчива в своих притязаниях, пройдя курс дегуманизации, либо всех настолько уверили, что она про вранье, что писать-выдумывать героев стало неприлично.
У героя должна быть своя логика. Но она отменена или непознаваема. Есть только моя. У другого ничего своего быть не может. Да и разбираться в этом не только неприлично (препарировать, ковыряться в душе в духе карательной психиатрии), но и слишком хлопотно.
2) Безгеройные герои, рассказчики. Из чувства толерантности, надо чтоб герой был безликим. Чтоб к нему не возникло, не дай Бог, никакого сочувствия, чтоб не сложилось с ним у читателя никаких долгих отношений, которых, как известно, не бывает, быть не может и не должно. Эмпатию отменили как форму эмоционального рабства.
Стало быть, совестливый писатель должен понимать, что и себя нельзя сильно навяливать читателю. И герой отводит себе скромное место рассказчика, оказавшегося в лидирующей позиции случайно, волею судеб и обстоятельств. Эта книга не про меня, но я буду тут маячить, потому что кроме меня вам о случившемся больше никто не расскажет. Мне доверили постоять на воротах, ну я и встал. А вообще я не герой, конечно. Но что поделаешь. И далее пошло заунывное или болтливо-пустое.
3) Тени, манекены. Самая распространенная разновидность. Говорят, двигаются, заполняют пространство, загораживают дырки в повествовании. Больше ничего. Полная безликость. Иногда это просто от пустоты: написали им фамилию, а прикрутить даже биографию, не то чтоб мысли и чувства, позабыли. Вот и ходит такое поименованное нечто на главной сцене перед читателем. Чтобы было.
Однако возможны более сложные разновидности. Все они не новые, так что ничего нового не скажу, я вообще ничего нового не говорю, только обобщаю. Персонификация идеи. Тут от политики, до сложной мировоззренческой системы. Зонды. Герой для того и нужен, чтоб через него залезть в какую-нибудь эпоху или недосягаемую область профессиональной деятельности, показать чужую культуру или еще что-нибудь такое осветить. Единого в этих двух видах, что герои не более чем авторский инструмент, а сами не живут и ценности как таковые не имеют.
4) Атомы. Такого в нашей нынешней литературе и вовсе не бывает. Хотя замечательный в своем роде поворот, такая борьба с антропоцентризмом. Здесь герои теряются в действительности. Это как бы нормально в некоторой степени, примета времени, философия. Но теперь ведь и бытие отменили, вместо него одно эмпирическое мельтешение. Так что послужить строительным материалом для чего-либо у героя не выйдет, поскольку строительство заморозили на неопределенное время. Опять же изготовление гвоздей из героев не поощряется. Негуманно. Использовать их для чего-то грех, а отменить героев вовсе за анахронизмом, пожалуйста. Кстати, об использовании…
5) Функции и маски. Герой – двигатель сюжета. Только эта функция за ним и остается. Вольно, конечно, сюжет тянуть через описания и размышления. Но так скучно и народ может не понять. Через героя это делать проще, попсовее, конкретнее. Сведение героя к функции заставляет нас думать о нем как о маске. Такой текст превращается в театр Карабаса Барабаса, где все расписано заранее и задано героем-функцией. Курс на отказ от творчества и новизны, на деиндивидуализацию здесь, однако довольно легко подтвердить ссылкой на традицию. В жанре такими героями оперировать легко, и детектив с фантастикой вплотную подкатил уже к этой границе, а значит и к гибели самого жанра, который требует оригинальности и какого-то подвыперта. Но где его взять. Поэтому хиреет, кстати, какой-нибудь Ким Стэнли Робинсон, романы которого мало различаются меж собой из-за типичных фигур, кочующих из одной книги в другую (политик, ученый, шпион, журналист или блогер, слесарь-технарь). Что уж говорить о современном типовом триллере, детективе или дамском романе. Там все расписано раз и навсегда.
6) Штампы. В принципе, это разновидность предыдущего. Но о такого рода герое все же стоит сказать особо. Потому что маска может быть продуктивной и на ней можно литературно поиграть, продолжить традицию, встроиться в нее, не изобретая велосипед, где это не нужно. Штамп – это не традиция, которая имеет какое-то отношение к реальному типажу. Штамп - это «так поступают все», давай-ка я спишу у них. Здесь тон задает не функция и не традиция, а совершенно внешнее и изменчивое требование моды, которая может быть и продолжительной. Чаще всего штампы проявляются в виде черты окрашивающей весь персонаж в целом – пьющий отвергнутый гений, святая проститутка, ребенок, родом из забитого детства, добрая бабушка, и так далее.
7) Психи и челдобаны. Раньше была такая категория героев – чудаки и чудики. Их сменили психи и челдобаны. С психами проще всего. Они примыкают к героям-штампам. Ссылка на психиатрию, я писал уже как-то, это лучший способ объяснять, ничего не объясняя. Он – псих, разве непонятно? Челдобаны – это эволюционировавшие чудики. То есть такие подопытные кролики в руках авторов определенного типа, из тех, что в детстве отрывали мухе крылья или привязывали консервную банку кому-нибудь к хвосту, садили клопа в банку или долго наблюдали тайную жизнь мокриц. Теперь они продолжают свои опыты литературно, с челдобанами, героями, которым можно, что-нибудь открутить или наоборот прикрутить, без всяких законов логики, а потому что просто так захотелось посмотреть, что будет.
8) Маргиналы, или герои-ничто. Тут еще одно объяснение общей смерти героя. Проблема с героями – неопределенность статусов. Возьмем среднестатистического героя недавней российской прозы: профессия неопределенная (она может быть даже названа, но статусность отсутствует, она никак не влияет на характер и особенности героя), семейное положение – не ясно. Маргинальность – основная, базовая характеристика современного героя. В переводе на русский это означает неясность, неопределенность, отсутствие целей и ориентиров фундаментального характера (бабки срубить, завести машину и бабу – это не цель). Конечно, многие в жизни потерялись. Но сомнительно, чтоб настолько же. Кроме того, у нас литература. Маргинальность, как состояние неопределенности не может быть интересно. Она хороша лишь тогда, когда знаменует движение, переход, от одного к другому. Здесь рождается сопереживание герою: упал, удастся ли подняться? Но нынче никто никуда не движется. Маргинальность из пограничного состояния превратилась в сущностное. В литературе это означает превращение в никакое. Может ли никакое быть интересно? Но нас заставляют любить именно его. Привычка к такого рода безликости – размывание всех ориентиров, программирование курса на повышение градуса неопределенности.
Героя нет и ждать его не приходится.
Между тем, неопределенность очень облегчает работу автора. Не надо напрягаться и выписывать всю ту сферу, которая задает четкость статусной позиции. Достаточно абстрактных штрихов («ну вы же знаете!», хотя никто никогда не знал и не знает до сих пор) и ничего не значащих эмоциональных восклицаний.
Итог. Мы читаем книги ни о ком.
И я с удивлением натыкаюсь на фразы, в которых меня уверяют в сочувствии и сопереживании современным литературным героям. Побойтесь Бога! Таких случаев по пальцам пересчитать. Да и не в наших пенатах. Попробуйте разобрать образную систему любого современного романа на уроке, также как с любой книжкой, написанной до 1980-х годов. Вам станет ясно, что герой умер.
Сергей Морозов