Военно-судебный архив о самой крупной катастрофе в истории российского подводного флота.
Оправдательный приговор, вынесенный 22 июня 1962 года военным трибуналом Северного флота по делу капитана 2 ранга А.С. Бегебы, командира взорвавшейся в Полярном подлодки Б-37, по своему эффекту тоже был подобен мощному взрыву. Такого приговора никто не ожидал. В воспитательных целях судебный процесс планировался как «образцово-показательный» и должен был завершиться суровым наказанием Бегебы. Ведь к тому времени министр обороны СССР Малиновский уже доложил на самый верх, что в случившемся виноват и отдан под суд командир подлодки…
До сего времени ни одна из катастроф с субмаринами по числу погибших не сравнится с той, которая произошла 11 января 1962 года на дизельной подлодке Б-37, мирно стоявшей у пирса Екатерининской гавани в Полярном. Общее число жертв составило 122 человека.
В 8 часов 22 минуты на лодке взорвался весь боезапас – 12 боевых торпед. Этому предшествовало проводимое по плану проворачивание оружия и технических средств. Сначала раздался хлопок и из верхнего рубочного люка повалил черный дым. Анатолий Бегеба, который в это время находился наверху, решил, что произошло короткое замыкание. Но вскоре взрыв страшной силы разрушил субмарину по носовую переборку третьего отсека и она затонула. Искореженные обломки металла позже находили на расстоянии километра от эпицентра взрыва. Во многих домах вылетели стекла. Взрывом разворотило корпус стоявшей рядом подлодки С-350 и убило часть ее экипажа. Командир этой лодки капитан I ранга в отставке Абрамов вспоминал, что сделанные из особо прочной стали торпедные аппараты оказались смятыми, как листы обычной бумаги. Погибли люди, находившиеся на пирсе и торпедно-технической базе.
Причины катастрофы пытались установить специальная государственная комиссия во главе с Главкомом ВМФ Горшковым, а также следственные органы.
Разрушения оказались чудовищными, поэтому версий было много. В процессе работы их количество сократилось с 24-х до 4-х, но к единому мнению так и не пришли. Члены комиссии смогли назвать лишь наиболее вероятную, на их взгляд, версию, которая и была положена в основу обвинения: причина катастрофы связана с тем, что в считанные минуты до взрыва на лодке произошел объемный пожар. А вот точного ответа на вопрос – почему он произошел? – получить не удалось. Возможно, какая-то из боевых торпед в процессе производившейся перед этим загрузки получила механические повреждения и воспламенилась в отсеке, где могли проводиться вблизи работы с открытым огнем (сварка, паяльная лампа). Не исключено, что зарядка аккумуляторных батарей, производившаяся всю ночь на лодке, сопровождалась обильным выделением водорода и в замкнутом отсеке скопилась взрывоопасная смесь, которая воспламенилась от искры и привела к детонации торпед. Впрочем, объемный пожар, в эпицентре которого оказались торпеды, мог произойти и по другой, неустановленной причине…
Между тем, по результатам расследования, которое длилось более трех месяцев, Главком и следователи прокуратуры пришли к выводу, что место командира субмарины на скамье подсудимых – по причине «преступно-халатного отношения к исполнению обязанностей».
Анатолий Степанович Бегеба отказался от адвоката и решил защищать себя сам, поскольку был уверен в своей невиновности. По мере ознакомления с материалами шеститомного уголовного дела к такому же выводу постепенно пришел и военный трибунал Северного флота под председательством полковника юстиции Федора Дмитриевича Титова. Но поначалу ничто не предвещало подобного поворота дела.
Судебный процесс был закрытым и проходил в городе Полярном. Обвинение Бегебы в совершении преступления, предусмотренного п. «а» ст. 260 УК РСФСР, звучало грозно: «Во время возникшего на подводной лодке пожара не выполнил долг командира, как это предусмотрено ст. 156 Корабельного Устава и ст. 13 Наставления по борьбе за живучесть ПЛ. В нарушение ст. 126 Корабельного Устава недостаточно осуществлял контроль за боевой подготовкой личного состава, за состоянием организации службы, оружия и технических средств…»[1].
В общем, типичная ситуация, когда кто-то должен был стать крайним и ответить за случившееся.
Государственный обвинитель был уверен в исходе дела. Некоторую обеспокоенность он начал проявлять лишь после того, как суд назначил проведение еще одной экспертизы. Выводы экспертов гласили, что «действия Бегебы как в части личного доклада командованию о пожаре, так и в целом последовательность его действий в процессе пожара являются правильными». Оказалось, что и все остальные пункты обвинения неконкретны, а перечень якобы допущенных Бегебой нарушений не подкрепляется конкретными доказательствами. Отдельные нарушения, которые при желании можно найти в действиях (бездействии) любого командира, не находились в причинной связи с катастрофой и никак не тянули на уголовно-наказуемые деяния. При таких обстоятельствах военный трибунал Северного флота вынес 22 июня 1962 года оправдательный приговор.
Ф.Д. Титов, который председательствовал на этом суде, вспоминал, как на следующий день его вызвал к себе командующий флотом адмирал Касатонов:
«Я еще не успел толком доложить о своем прибытии, как адмирал, стуча кулаком по столу, набросился на меня:
- Вы что, решили Президиум ЦК учить?! Вы выбили у меня из рук рычаг, с помощью которого я хотел повернуть всю работу командиров по искоренению серьезных недостатков в службе, укрепить дисциплину! Вы что, решили быть умнее тех, кто был в госкомиссии, умнее прокуратуры флота, проводившей следствие по делу?!
Эту тираду командующий закончил тем, что заявил: такой приговор не соответствует действительности и по протесту военной прокуратуры флота будет отменен, а Бегеба все же будет осужден…»[2].
Лишь в конце 1963 года, когда Титов уезжал к новому месту службы, командующий Северным флотом признал на прощальном ужине, что оправдательный приговор по делу Бегебы является обоснованным. Но до этого председателю трибунала флота пришлось пережить немало треволнений и «разборок» при отстаивании правоты принятого решения.
Ф.Д. Титов вспоминал, как узнал о решении Военной коллегии по этому делу, находясь в Кисловодске: «Мой отпуск подходил к концу, и, несмотря на отличное питание, я потерял в весе несколько килограммов. И вот накануне отъезда я сидел на лавочке у спального корпуса и читал книгу. В эти минуты ко мне подошла сотрудница санатория, протянула уже распечатанную телеграмму. Когда я прочел ее, по щекам у меня невольно покатились слезы. Заметив это, женщина спросила:
- Вас судили, что ли?
- Нет, судил я…
В тексте телеграммы было: «Оправдательный приговор оставлен в силе. Рад за правосудие. Поздравляю. Маслов»[3].
Отклоняя кассационный протест прокурора, Военная коллегия под председатeльcтвом генерал-лейтенанта юстиции В.В. Борисоглебского указала: «Военный трибунал правильно признал, что, хотя Бегеба и допускал отдельные нарушения требований Корабельною устава, однако эти нарушения не являются результатом преступно-халатною отношения Бегебы к исполнению служебных обязанностей».
Между тем, Анатолия Степановича Бегебу после случившегося все же списали с плавсостава в возрасте тридцати пяти лет и отправили на преподавательскую работу в Бакинское высшее военно-морское училище имени Кирова. Он стал капитаном первого ранга, после увольнения в запас остался в Баку, впоследствии вернулся в Полярный, проживал в Санкт-Петербурге, где скончался в 2002 году.
Номер взорвавшейся Б-37 был присвоен другой лодке, после чего за ней закрепилась репутация «проклятой» – при переходе в Полярный она столкнулась у берегов Скандинавии с танкером, затем на учениях ее протаранил эсминец…
[1] Здесь и далее цит. по: Надзорное производство Военной коллегии №2-0307 по делу А.С. Бегебы.
[2]Воспоминания Ф.Д. Титова приведены в книге О.Б. Химаныча «Сталинский «бандит» в Молотовске». Северодвинск. 2004. с. 157-168.
[3]Там же. с. 162-168.