Просматривая газеты времен Первой мировой войны, можно встретить огромное количество статей против немцев.
Условные русские подданные. Всякой благости есть предел, и за зарубежными немцами должен быть установлен строгий надзор. Поэтому присутствие и оставление на свободе германцев и австрийцев в столице и в городах России не может быть терпимо. Одинаково надо теперь же начать высылать на Восток всех так называемых условных русских подданных, которые, приняв наше подданство, в то же время с благословения императора Вильгельма считаются и германскими подданными. Исключений — никому. «Новое время», 2 августа 1914 года
Это было лишь каплей в море антигерманской истерии, возникшей в общественном сознании с началом Первой мировой войны. Вскоре после этого, 18 августа, произошло еще более значимое по масштабам событие – Санкт-Петербург указом российского императора был переименован в Петроград.
В условиях войны, конечно, подобные настроения неудивительны. Любой гражданин вражеского государства (и даже любой представитель его нации) воспринимается как враг, а все, что хоть как-то ассоциируется с противником, подвергается бойкоту и осуждению. Такое отношение воспринимается как доказательство преданности и сочувствия Родине.
Правительство воспользовалась довольно естественной и искренней реакцией общества и подключило свою пропаганду, чтобы отвлечь народное недовольство от себя на внешнего и внутреннего врага – типичный прием, используемый и сегодня. Но в России начала XX в. это возымело самые серьезные последствия.
Российские немцы под ударом германофобии
Дело в том, что подозрения в преступном тяготении к своему отечеству пали на ту немалую часть населения, представители которой, имея российское подданство, являлись этническими немцами, причем в большинстве своем уже не в первом поколении. В категорию т.н. «враждебных подданных» попадали крупные диаспоры поволжских, украинских и прибалтийских немцев. А главное – под подозрением была и элита германского происхождения, со времен Петра I оседавшая в России на государственной службе.
С началом войны шпиономания захватила воображение всего российского общества. Народ, вышедший на улицы и ослепленный страхом и ненавистью, был готов увидеть пятую колонну в любом человеке с немецкой фамилией. Какой-нибудь портной, чьи предки приехали в Россию при Екатерине Великой, вполне мог оказаться в глазах толпы осведомителем вражеского генштаба, а беззащитной немецкой гувернантке, вовремя не «сообразившей», что она на самом деле латышка или лифляндка, лучше было и вовсе не появляться на людях.
Отдельной проблемой было то, что часть офицерского состава русской армии также состояла из немцев, особенно в высшем командовании, где за многие десятилетия сформировались известные военные династии. Немецкие фамилии командиров внушали простым солдатам недоверие, и было легко списывать неудачи на фронте на пособничество с их стороны войскам противника.
К чему привела антинемецкая пропаганда
Правительство в этой ситуации оказалось перед сложным выбором. Формально оно не разрешало акты насилия, но и не предприняло мер по их предотвращению, давая народу выпустить пар и тем самым надеясь понизить градус напряжения в обществе. Под давлением правых сил оно попустительствовало конфискации имущества «предателей»: все это проходило под лозунгами избавления от засилья немецких швейных машинок, ну а если серьезно, то в результате этого пострадали очень важные и доходные отрасли промышленности, где было сильно немецкое присутствие.
Эту кампанию активно лоббировали русские промышленники, которые пользовались моментом и хотели избавиться от конкуренции со стороны немцев, но в условиях военного времени это возымело самые печальные последствия для российской экономики.
Была проведена и другая, не менее губительная для экономики кампания по переселению вражеских подданных во внутренние губернии. Самой драматичной страницей этой истории стало выселение немецких колонистов. Повсеместно оно проходило в западной части страны, где была высокой вероятность вражеской оккупации, но отдельные случаи были и во внутренних губерниях. Земля немцев подвергалась конфискации, и наиболее эффективные, технически оснащенные хозяйства колонистов оставались заброшенными до конца войны, что стало одной из причин хлебного дефицита в империи.
Другим последствием насильственного переселения стало разжигание новых межнациональных конфликтов в местах, где принимали бывших колонистов. Во-первых, сам факт их этнической принадлежности вызывал опасения относительно шпионажа. Во-вторых, колонисты не снабжались властями материальной помощью и создавали конкуренцию местным предпринимателям и наемным рабочим. Наконец, после тяжелого путешествия переселенцы неизбежно привозили с собой болезни, которые распространялись среди местного населения, считавшего это намеренным вредительством. Результатом всего этого стала новая волна погромов и манифестаций.
Вышесказанное показывает непоследовательность власти по отношению к немцам. С одной стороны, она сама провоцировала «патриотическую» германофобию, а с другой, общество выходило из-под контроля, в лучшем случае требуя конфискаций, что было губительно для экономики, а в худшем совершая погромы, грабежи и самосуды над «подозрительными».
Нарушив гарантии прав частной собственности, государство отвернуло от себя финансовую элиту. Кроме того, Россия оказалась единственной страной, отказавшей вражеским подданным в праве судебной защиты – и потеряла поддержка культурной элиты и умеренной оппозиции (особенно кадетов), мечтавших о создании правового государства.
Германофобия и падение монархии
Когда правительство наконец осознало, к чему привело поощрение антинемецкой истерии в обществе, и попыталось прекратить ее особенно зловещие, абсурдные и беззаконные формы, и в интересах экономики остановить передел немецкой собственности, оно сразу же потеряло поддержку той самой квазипатриотически настроенной части подданных, которые восприняли это как предательство национальных интересов.
На фоне поражений русской армии на фронтах войны в обывательском сознании, наконец, прояснилась картина происходящего. Император оказался первым изменником, чему находились тысячи подтверждений – припомнили и то, что императрица является немкой, и что у самого Николая II русской крови едва ли больше, чем у его супруги. Слухи о царской измене лишили императора общенародной поддержки, и наступивший 1917-ый год разразился Февральской революцией и падением монархии.