В любой семье есть документы, вещи, принадлежащие отцам, дедам, родственникам, воевавшим на фронтах Великой Отечественной войны или трудившимся в тылу. В нашем домашнем архиве таких реликвий, пожалуй, всего две. Это мамина школьная фотография 1942 года и тетрадка более поздних времён, исписанная чернилами с редкими пометками карандашом.
Оккупанты и варвары
Мама рассказывала, что о начале войны она узнала в пионерском лагере села Нижневартовского. Учителя и вожатые привели ребят к сельскому клубу, на деревянную трибуну поднялся человек, и все услышали, как он говорил: «Война!». Смысл сказанного стал понятен ей позднее, когда к осени 1941 года родная деревня Былино осталась почти без мужчин. Ушёл на фронт мамин отец Георгий Тарасович Руднев, или как его называли в семье – тятя, работавший в колхозе полеводом. В доме на попечении жены осталось пятеро детей – от полугода до 14 лет.
На избах деревни расклеивались листовки: «Всё для фронта, всё для Победы!», «Смерть немецким оккупантам!», «Сметём с лица земли фашистских варваров!». Мама вспоминала, что отдельные слова дети не понимали, например, что такое «оккупанты»? Слово «варвары» вообще произносили с ударением на второй слог. Учительница Софья Ефимовна Пилипенко разъясняла ребятишкам, что это означает, читала сводки Информбюро из «Пионерской правды», районной газеты «Стахановец». Агроном Фёдор Жуков прямо в лодке, когда школьники выезжали на полевые работы, проводил своеобразные политинформации, говорил о превосходстве нашей военной мощи, заверял, что, несмотря на временные поражения, страна всё-таки одолеет врага. Дети верили, что так и будет: в клубе крутили военные киносборники, в которых немцы были представлены в карикатурном виде, поэтому думали: «Ну, и как с такими не справиться?» Спустя какое-то время в Былино стали приходить солдатские треугольники, серые извещения-похоронки. Каждого погибшего оплакивали всей деревней, воспринимали смерть человека как личную трагедию.
Чернила трёх цветов
Мама говорила, что радио в деревне не было, настенные часы с гирьками ходили у кого как, наручные имелись только у Софьи Ефимовны, и когда она поднимала над школой красный флаг – дети понимали, что пора на уроки. Писали школьники на обратной стороне архивных бумаг, взятых в правлении колхоза. В качестве чернил использовали разведённую сажу, вываренную чагу, чернила из которой были коричневого цвета, или свекольный сок. Керосиновая лампа считалась роскошью, избы освещались чаще всего жировушкой в виде блюдечка с рыбьим жиром и примитивным фитильком. Все пообносились, брюки мальчишек уже нельзя было латать, и тогда матери просили у председателя колхоза холщовый мешок, чтобы сшить из него шаровары. Дрова для школы ребятишки заготавливали вместе с учителем. Валили небольшие деревца, распиливали на чурки и кололи.
– От отца мы часто получали письма с передовой, он был пулемётчиком, дважды ранен, лежал в госпиталях. Когда попал в окружение, нам сразу отказали в пособии, которое получала каждая красноармейская семья, – вспоминала мама. – Долгое время от него не было известий. Потом получили весточку, что отец пережил ужасы фашистского лагеря, вместе с другими военнопленными бежал, на родине его ждал советский лагерь, затем папу отправили на строительство газопровода «Куйбышев-Саратов».
В 1950 году мама закончила 3-й курс Ханты-Мансийского педучилища и съездила к отцу в Куйбышевскую область на станцию Похвистнево. Прожила у него всё лето. Говорила, что он ежемесячно должен был отмечаться в комендатуре. Домой в Былино вернулся только после смерти Сталина. К тому времени его здоровье было совсем разрушенным. Через четыре года мой дедушка, которого я никогда не видела, скончался.
Частые гости школы – фронтовики
Директором здесь была моя мама, Вера Георгиевна Черепанова. Ко Дню Советской Армии она готовила программу, которую читала по проводному поселковому радио, а сведения о фронтовиках собирали школьники. Понятно, что они всех знали наперечёт. Участники войны были постоянными гостями наших пионерских сборов, классных часов, но ребята всё равно обходили все дворы и тщательно записывали, кто, где воевал, каких наград был удостоен, и отдельно делали пометку карандашом, какую песню в подарок хотел бы услышать ветеран по радио. До 1965 года День Победы в стране не отмечался, поэтому День Советской Армии и Военно-Морского Флота считался в нашем посёлке лесозаготовителей большим праздником.
Бывшие фронтовики приходили в школу в парадных костюмах, на них блистели ордена и медали. Рассказывали о войне скупо, некоторые мужчины говорили с трудом, и было заметно, что в глазах стоят слёзы. Однажды Антон Клемчук, испытавший ужасы фашистского концлагеря, и вовсе наотрез отказался приходить в школу, и все понимали, почему. Запомнила, как на общешкольном сборе мы слушали Александра Захарова, начинавшего военную службу простым солдатом ещё во время финской войны, а в годы Великой Отечественной воевавшего в звании лейтенанта. Александр Никитович говорил, как попал в окружение и был вывезен на пароходе в концентрационный лагерь в Норвегию, откуда бежал вместе с поляками. Всех тогда поймали и в наказание подвесили вверх ногами, но они потом снова бежали. Дядя Саша даже дома своим детям не рассказывал, что он пережил тогда, и они узнавали об этом на школьном сборе. Такое общение с ветеранами ещё больше сплачивало ребят, всем хотелось быть такими же героями. На стенах школьного коридора висели портреты пионеров-партизан, подпольщиков, и мы часто ставили себя на их место. Заслушивались радиопередачей Агнии Барто «Найти человека», помогавшей семьям найти своих детей, потерявшихся в годы войны. Мужчины нам, конечно, не говорили, что некоторые из них оказывались после войны в Сибири не по своей воле и что причиной всему был плен. Об этом мы догадывались сами уже будучи взрослыми.