На дворе пьянил сиренью июнь 1977 года. Она лежала в кресле у окна. Одна. Сына, которого родила только что без двадцати восемь вечера, унесли. Никто больше не приходил. Потом стало слышно, что в роддоме началась пересменка. Потом, по звукам стало понятно, что заступившая смена села пить чай в соседнем помещении.
Муся лежала, откинув голову, и приходила в себя от пережитого.
Были бы это вторые роды, то она давно подняла бы крик, призывая персонал. А тут, девчонка. Девятнадцать лет. Думала, так и положено. Передержка какая-нибудь. Вот и лежала, помалкивала.
Часов в десять вечера появились медики, приведя очередную роженицу.
- А это тут кто? – воскликнула одна из медичек.
Она подошла к девушке, посмотрела.
- Ещё и не зашита – повернулась она к другим.
Они подошли к ней и намазали смесью йода и медицинского спирта. Молодая мамочка захлебнулась от боли.
- Подуйте! – как маленькая девчонка заорала она.
- Может, ещё и лизнуть? – проворчала медичка.
Зашивание было на грани. Даже за гранью... Забыли! Про неё просто забыли. А потом пересменка.
Если бы сразу швы наложить, когда после родов болевой порог снижен, тогда бы девушка и не заметила даже, хоть и зашивают по живому без обезболивания.
При родах организм выделяет большое количество гормонов, которые на пару часов значительно снижают болевой порог. Но прошло более двух с половиной часов после её родов. Это был ад!
В палатах мест не было, и положили Мусю на одну из раскладушек, расположенных вдоль коридора. В палату перевели на освободившееся место только через три дня.
Помыть определённую часть тела было нереально – кругом были запреты и запоры. Но утром и вечером в коридоре слышалось слово-команда, однокоренное со словом «мыться», и все шли в одно помещение занимать очередь на кресло. Медичка направляла шланг и поливала водой, потом протирала какой-то ерундой прикреплённой к палке. Роженицы это приспособление между собой называли квачом.
Муся постоянно кричала медичке: «Не надо квачом! Не надо квачом!», настолько это было неприятно.
Никакое своё бельё в роддоме иметь было нельзя, поэтому после помывки им подавали стерильные пелёнки, и они шли по коридору, семеня, как утки, зажав эти пелёнки между ног, а торчащие сзади под больничными халатами концы пелёнок, как хвостики, по-утиному качались в такт семеняще-шаркающему шагу.
***
Теперь, конечно, всё по другому. Сейчас внучки тех рожениц, попав в роддом, даже и не представляют, что подобное когда-то могло происходить.
