Масленица — древний славянский праздник весёлых проводов зимы достался нам от времён язычества Но проходило время, Русь обрела христианство, менялись поколения, а масленица до сих пор отмечается на Руси с размахом.
Древние историки полагают, что славяне праздновали масленицу с приходом весны в дни солнцеворота, а с началом христианства — стала предварять собой последнюю «жирную неделю», предваряющую Великий Пост. А известный этнограф прошлого века А.М.Снегирёв полагает, что масленица была связана с Велесовым днём, в честь языческого бога Велеса, покровителя скотоводства и земледелия. В эпоху христианства он отмечался 24 февраля (по новому стилю) и постепенно перерос в день святого Власия. Отсюда и поговорка — «У Власия и борода в масле», в честь обрядов подношения подарков Велесу-Власию.
Но главное — для славян масленица была символом встречи нового года, ведь вплоть до XIV века на Руси новый год встречали весной. И это естественно — новое солнце, весна, всё возрождается в природе, а значит и новый год. Потому и встречали его всегда широко и радостно, с сожжением чучела зимы, хороводами и песнями.
Лекарь царя Алексея Михайловича (Тишайшего) англичанин С.Коллинс в середине XVII века писал в своих заметках: «На масленице, перед Великим постом, русские предаются всякого рода увеселениям с необузданностью и на последней неделе (перед Великим постом) пьют так много, как будто им суждено пить в последний раз на веку своём». А вот, что писал в конце XII века путешественник в Россю саксонец Г.А.Шлейссингер «В это время пекут пирожки, калачи и тому подобное в масле и на яйцах, зазывают к себе гостей и упиваются медом, пивом и водкою до упаду и бесчувственности. По своей темпераментности московиты, пожалуй, сродни итальянцам: Масленица напоминает мне итальянский карнавал, который в то же время и почти таким же образом отправляется».
Масленица сопровождалась шумной ярмаркой, на которой сооружались качели и карусели, устраивались азартные игры и кулачные бои, где много пили и ели и от всего этого часто вредили себе, а то и вовсе погибали. Царские указы Алексея Михайловича рассылались по все городам и весям, но они почти не действовали. Однако и при Петре I, и при Елизавете Петровне, и при Екатерине II масленицу праздновали широко, в том числе и сами государи, участвовавшие в увеселениях по-царски, устраивая балы и маскарады.
Со временем вместе с кулачными боями и каруселями стали появляться и другие зимние забавы: катание с ледяной горы и катание на коньках. С горы скатывались на коньках, на подошве, а то на пятой точке, задирая ноги, чтобы не переломать их рискуя в хлам изодрать штаны. В петербурге, например, в начале XIX века славились горки купца Подозникова. Их строили на Неве и они достигали 25-30 метров высоту. Катание со специально залитых горок столило 1 копейку.
Возле горок разворачивалась бойкая торговля горячим чаем и сбитнем, блинами, баранками, пирогами и пирожками, леденцами и прочими сластями. Публику веселили скоморохи, акробаты и жонглёры, водили дрессированных медведей, а одним из любимых персонажей кукольных представлений, конечно, стал Петрушка.
Помимо кулачных боёв устраивались снежные городки, их возводили из снега и льда. Штурмовать снежные крепости собиралось не меньше желающих, чем померяться силой на кулачках.
А вот как описывает кулачные бои историк В.С.Максимов в своих «Очерках народного быта»: «В последний день масленицы <...> на базарную площадь еще с утра собираются все крестьяне, от мала до велика". Начинается с традиционной "стенки", когда выстраиваются друг против друга бойцы двух партий. А кончается тем, что "все дерутся, столпившись в одну кучу, не разбирая ни родных, ни друзей, ни знакомых. Издали эта куча барахтающихся людей очень походит на опьяненное чудовище, которое колышется, ревет, кричит и стонет от охватившей его страсти разрушения. До какой степени жарки бывают эти схватки, можно судить по тому, что многие бойцы уходят с поля битвы почти нагишом: и сорочки, и порты на них разодраны в клочья».
Но самым любимым и красивым развлечением народа было «катание на санях». Когда сани запрягались одной, а кто побогаче — и тройкой лошадей, и разъезжали по городу с песнями и смехом навстречу друг другу. Звенели бубенчики рысаков, неся богатые расписные сани, устланные коврами и медвежьими шкурами. Так катались богатые купцы.
Мальчишки с наслаждением дули в глиняные свистульки, выводя птичьи трели, даже не подозревая, что подражают птичьим голосам - остаткам языческих обрядов зазывания Весны-Красны. Эту светлую радость и праздничную пестроту красок донесли до нас картины Бориса Кустодиева, любившего рисовать русскую масленицу.
Главным угощением масленицы, конечно, были блины самые разные. Их поедали в огромных количествах. В трактирах блины подавали огромными стопками, которые опустошались с удивительной скоростью. Иноземцы поражались тому, как можно съедать столько теста. Пшённые и овсяные, гречневые и заварные, пористые и кружевные, с грибами, с клюквой, с сёмгой, с икрой, с яйцами и луком, с творогом, со сбитыми сливками, гурьевские и царские. А ещё были морковные, картофельные, свекольные, миндальные, кофейные, лимонные, ванильные, яблочные.
Любимая фрейлина императрицы Александры Фёдоровны А. О. Смирнова-Россет, в своих мемуарах упоминала «предмету самого глубокого чувства», чиновнику посольства в Париже Н. Д. Киселёву, о разнообразии блинов, в частности о крупичатых розовых блинах, которые делали со свёклой. «Пушкин съедал их 30 и после каждого блина — глоток воды и не испытывал ни малейшей тяжести в желудке».
Попытки иноземцев соревноваться с русскими в поедании блинов заканчивались не только курьёзами, но, порой, и смертью. Как в повести Н.С.Лескова «Железная воля», где герой — немецкий инженер Гуго Пекторалис поспорил с отцом Флавианом, что съест больше оного блинов. В итоге объелся и умер. А отец Флавиан перекрестился, вздохнул и, прошептав «с нами Бог» подвинул к себе новую кучку горячих блинков», подтвердив тем самым истинность русских пословиц: «Блин не клин, брюха не расколет» и «Что русскому здорово, то немцу смерть».
Но и с русскими любителями блинков тоже случались казусы, и не только можно было пострадать от обжёрства, но даже от самого предвкушения, как это случилось с надворным советником Семёном Петровичем Подтыкиным в рассказе А. П. Чехова «О бренности». Подтыкин «сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины...
Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами... <...> ... Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки... Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной... Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился... Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок сёмги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот...
Но тут его хватил апоплексический удар».
Фрагмент драмы Никиты Михалкова "Сибирский цирюльник" (1998)
Надеюсь, ничего подобного с вами не приключиться.
Не забывайте подписываться на канал, чтобы не пропустить самое интересное. Комментарии и мнения приветствуются!
Друзья, написать статью - большой труд, поставить лайк - мгновение!