"При Сталине не было коррупции" - это могут говорить или дураки, или потомки партийно-хозяйственных взяточников, которым завидны нынешние безнаказанные масштабы коррупции.
После окончания Великой Отечественной войны страну поразила коррупция в советских, партийных и хозяйственных органах. "Ленинградское дело" вошло в историю как политическое только из-за того, что обвинить в элементарной коррупции и воровстве крупных коммунистов без политического подтекста было невозможно. Что же это за "ум, честь и совесть эпохи", которая не гнушается обирать блокадников, инвалидов и фронтовиков.
Легенда о «порядке при Сталине» противоречит советским же открытым документам времен Сталина, которые свидетельствуют о том, что система была с верху до низу поражена коррупцией, кумовством и неэффективностью.
Историк Игорь Говоров [1], работавший с ленинградскими архивами послевоенного периода, показывает, что наиболее массовой формой коррупции в 1945-1953 годы являлось так называемое «самоснабжение», то есть получение дополнительных льгот и привилегий, не положенных данному представителю «номенклатуры» по статусу. На большинстве предприятий и учреждений это превратилось в повседневное явление. Объективная проверка любого учреждения выявляла массовые факты злоупотреблений со стороны представителей его руководства.
Вот что, например, показали результаты ревизий предприятий по торфодобыче Ленинградской области в 1946 году. В условиях, когда работники предприятий страдали от отсутствия нормальных социально-бытовых условий, низкой зарплаты и плохой еды, их директора в полной мере использовали возможности своего служебного положения. Так, на торфопредприятии, расположенном в Шувалово, в течение января-июня 1946 года на банкеты, угощения проверяющих, самоснабжение было разбазарено 778,5 кг хлеба, 336,2 кг крупы, 55,9 кг сахара, 29,4 кг мяса, которые были списаны, как выделенные на дополнительное питание рабочим.
На эти же цели было израсходовано 135 л водки, предназначенной для поддержки грузчиков торфа во время сильных морозов (100 г. на человека в сутки).
Директор торфопредприятия Махов и главный инженер Аганин выкупили из подсобного хозяйства две коровы по цене в 10 раз ниже балансовой. По таким же ценам коровы были проданы председателю обкома союза торфяников, начальнику транспортного отдела треста «Торфснаб» и т.д. В качестве главного экономиста на предприятии Махов оформил свою жену, которая жила в Ленинграде. Она не приезжала даже за зарплатой (деньги и карточки ей перевозили в Ленинград). Трёх человек, оформленных как рабочие на предприятии, Махов использовал в качестве домашней прислуги.
Именно в форме «самоснабжения» происходил и процесс по формулировкам тех лет «сращивания партийных и хозяйственных кадров», под которым руководство страны понимало ситуацию, когда региональная партийно-советская номенклатура действует не в интересах государства, а в интересах местных хозяйственников.
Инструктор Ленинградского горкома ВКП(б) Ведёркин в 1944 году получил новую квартиру, сфабриковав липовую справку о том, что его прежняя квартира разрушена. В результате он обладал двумя квартирами (по 2 и 4 комнаты каждая). Семье же, которой ранее принадлежала полученная Ведеркиным квартира (вдове фронтовика, её больной матери и ребёнку), была предоставлена по возвращении из эвакуации замена — комната в коммуналке (бывшая кухня).
Атмосфера повсеместных злоупотреблений и мелких поборов создавала ситуацию, когда начался процесс, как писала в то время специалист по экономическим уголовным делам, адвокат Э. Эвельсон, сращивания мелкого кустарно-фабричного производства с интересами государственных и плановых организаций. Результатом стало принципиально новое явление — превращение многих предприятий торговли, снабжения и производства товаров широкого потребления в теневые коррупционные системы, которые, формально оставаясь государственными и общественными учреждениями, фактически служили удовлетворению частных интересов их руководителей и сотрудников.
С другой стороны, на работу в артели и магазины, в том числе и на руководящие должности, охотно назначались лица с богатым криминальным прошлым. По сведениям органов милиции, в начале 1950-х судимость имели 69 заведующих ленинградскими магазинами и их заместителей (в основном за хищения).
Бдительные граждане, которые сообщали "куда следует" не ради получения квартир и должностей репрессированных, как большинство доносчиков, сами страдали от своей жажды справедливости и законности. Что там рядовые граждане, когда те же архивы "Ленинградского дела" свидетельствуют, что сотрудники милиции и прокуратуры, вступившие в конфликт с высокопоставленными коррупционерами, должны были быть готовы к перспективе не только лишиться должности, но и самим попасть под суд. Так, прокурор Оятского района области Верёвкин, возбудивший уголовное дело о злоупотреблениях заведующего торговым отделом райисполкома Малышева, был обвинен секретарём райкома ВКП(б) в изнасиловании в своем служебном кабинете свидетельницы по уголовному делу. Проверка, проведённая областной прокуратурой и райотделом НКГБ, показала, что все эти обвинения были сфальсифицированы с участием некоторых районных руководителей (включая председателя райисполкома). Малышев в итоге предстал перед судом по обвинению в злоупотреблении служебным положением и был осужден на два года лишения свободы условно, другие махинаторы остались безнаказанными. Верёвкин же получил выговор за неумение наладить контакт с районным руководством.
Так что борьба с коррупцией скорее декларировалась, чем велась на самом деле, а антикоррупционные кампании, провозглашенные властью, несли политический подтекст.
Сталин, безусловно, понимал, что усиление региональной номенклатуры может привести к ослаблению власти центра и усилению коррупции. Однако попытка исправить эти негативные факторы превратилась, в соответствии с внутренней логикой сталинского режима, в массовые политические репрессии и шумные кампании, которые не затрагивали основу номенклатурной коррупции — систему власти и распределения благ в советском обществе.
Согласно установкам советской пропаганды, для такого явления как коррупция в стране не существовало социально-экономического фундамента, поскольку ключевыми признаками социалистической модели являлись обеспечение благосостояния для всех членов общества, общенародная собственность на средства производства, получение доходов исключительно по труду, плановый характер экономики, централизация управления народным хозяйством, ограниченный характер товарно-денежных отношений и т. д.
А вот историки Марина Клинова и Андрей Трофимов, работавшие с советскими открытыми архивами послевоенного времени (то есть власть и правоохранительные органы и не скрывали коррупционных дел) [2], выявили, что в 1930—1940-е гг. в СССР сложилась разветвленная нелегальная система торговли, производства и посредничества, охватившая все сферы изготовления и сбыта товаров народного потребления и оказания услуг населению, действовавшая параллельно с официальными государственными структурами и находясь с ними в тесной связи. Именно в этот период коррупция в СССР приобрела системный характер. В различных формах (самоснабжение, злоупотребления, взятки) в нее была вовлечена значительная часть партийногосударственной и хозяйственной номенклатуры.
Советская «теневая экономика» удовлетворяла те потребности граждан, которые не могла обеспечить плановая экономика. Она могла существовать, лишь паразитируя на официальных хозяйственных структурах, коррумпируя власть и подрывая принципы экономической системы в целом.
Ранее мы писали:
Коррупция в Молотове при Сталине
Источники:
[1] Игорь Говоров, «Коррупция в условиях послевоенного сталинизма» – журнал «Новейшая история России», №1, 2011
[2] Марина Клинова, Андрей Трофимов. Феномен коррупции в послевоенном Советском Союзе: теоретические подходы и исследовательские практики // Вестник ЮУрГУ. Серия: Социально-гуманитарные науки. 2018. №4