Герой Советского Союза Василий Яковлевич Петренко вспоминал:
«Об отношении немцев к евреям я читал в листовках, но в них ничего не говорилось об уничтожении детей, женщин и стариков. О судьбе евреев Европы я узнал уже в Освенциме. Я приехал туда 29 января 1945 года.
Меня встретил начальник штаба полка полковник Дегтярёв. Он сказал, что вчера здесь похоронили семьдесят восемь убитых наших солдат и офицеров.
По территории лагеря ходили заключенные в полосатых робах. Двое из них остановились, начали улыбаться, хлопать в ладоши, глядя на мою Звезду Героя Советского Союза.
Я спросил:
— Ну как, рады что сейчас свобода? Куда вы идете? Кто вы такие?
Они, как оказалось, были из Бельгии. Я записал их фамилии. Помню еще двух женщин. Они подошли ко мне, обнимали, целовали. Это были люди, которые могли еще улыбаться. А были и такие, которые только могли молча стоять — не человек, а живой скелет.
В Освенциме мне показали барак. Барак для женщин, отдельный. На полу кровь, испражнения, лежат трупы, страшная картина. Там больше пяти минут находиться было невозможно, такой ужасный запах разлагающихся тел.
Я постоял возле дверей, сказал:
— Да, тут долго не постоишь...
В год десятилетия освобождения Освенцима премьер-министр Польши Юзеф Циранкевич мне рассказал, что и он был узником этого лагеря и показал место на нарах, на втором ярусе, где он тогда лежал:
— Чтобы могло уместиться больше народу, каждому выделялось на нарах не больше, чем пятьдесят сантиметров по ширине. Это невозможно, вы же видите какой я.
И действительно, он был высокий, здоровый. Рассказал, как его заталкивали на нары и стягивали с них.
В тот день, когда я приехал в Освенцим, там насчитали семь с половиной тысяч оставшихся в живых.
Нормальных людей я не видел. Немцы там оставили немощных, остальных угнали 18 января — всех, кто мог ходить. Больных, ослабевших оставили; как нам сказали — всего было более десяти тысяч. Немногие — те, что могли ходить, — убежали, когда наша армия подошла к лагерю.
Наши переправили на территорию лагеря санитарные части 108-й, 322-й и моей 107-й дивизии, медсанбаты этих трех дивизий развернули помывочные: таков был приказ по армии. Питание организовали тоже эти дивизии. Туда направили походные кухни. На второй день пришел запасной армейский полк и наших стали освобождать.
Я заходил не только в бараки, потрясшие меня своим видом, мне показали также и помещение, где отравляли газом у входа в крематорий. Сам крематорий и газовая камера были взорваны.
Потом я увидел детей... Жуткая картина: вздутые от голода животы, блуждающие глаза; руки как плети, тоненькие ножки; голова огромная, а все остальное как бы не человеческое — как будто пришито. Ребятишки молчали и показывали только номера, вытатуированные на руке. Слез у этих людей уже не было.
Я видел, они пытаются утереть глаза, а глаза оставались сухими...»