ЛЕБЕДЬ ВО ЛЬДУ
Памяти моего друга П.А. Касаткина.
- Лебедь вмерз в лед! Представляешь? Это действительно бывает! Как такое возможно? - Паша встряхнул своей шевелюрой и смотрел на меня глазами, в которых удивление, недоверие, восторг.
- Конечно представляю. Я же тебе это и рассказал. Такое бывает. Лебеди засыпают на воде. Не знаю, почему некоторые из них не улетают. Остаются в маленьких озёрах. Зимой им не очень-то уютно. Ну вот, они засыпают, а ночной мороз прихватывает воду - и вот они в ловушке.
- В ловушке, - повторил Паша и почему-то улыбнулся. Улыбка у него была совершенно детская. Расстерянная и мальчишеская. Такая, будто он немного стесняется улыбаться и спрашивает: «Ведь и мне можно улыбаться, да?».
Паша возник в моей жизни ниоткуда. Нет-нет, я конечно помню, как именно мы познакомились. И откуда он появился.
Неожиданным было то, как моментально он вдруг стал значимой частью моей жизни. Он пришел в наш театр-студию на главную роль и первые репетиции провел гениально. Когда я пишу «гениально», я имею ввиду именно это слово, именно в первоначальном его смысле. Первые его пробы показали нам, кто мы, репетировавшие до его прихода, есть на самом деле.
Репетировал он ярко. Настолько, что работавший в одной с ним роли актер даже не обиделся, когда плавно перешёл во второй состав.
Правда длилось это недолго. И Паша из театра исчез. Просто перестал ходить на репетиции. А в театре все устаканилось, вторые опять стали первыми, а звёзды местного значения опять засияли как красные гиганты.
Незадолго до исчезновения из студии Паша поселился у меня. После свадьбы, на которую Паша, приглашенный мною в первую очередь, почему-то не явился, мы с женой жили в трёхкомнатной квартире моих родителей. Те уехали работать в Америку , а мы , молодая семья и Паша остались, предоставленные самим себе. Жена начала училась в Щепке, а я во ВГИКе. Паша же, который к тому времени блестяще закончил ГИТИС, искал работу в театре и репетировал со мной будущий фильм, который мы готовились снять вместе. Он актер, я режиссер. Эти репетиции были не утомительны и редки. Днём мы вообще с Пашей редко общались. Я был в институте или делал срочные работы, а он спал. Вставал Паша вечером и бодрствовал всю ночь до утра. Пил кофе и курил, курил...
Иногда я под утро находил на кухне две пустых пачки из-под сигарет...
Мне все казалось, что ему не слишком удобно у нас дома. И что он вполне может переехать к какой-нибудь из тех многочисленных женщин, что вели за ним охоту. Да, он им нравился, но жить с женщинами видимо не хотел или не умел. Знакомился, флиртовал, вел какие-то внутренние свои сражения, выигрывал их, но пленных не брал. Оставался один. Уходил от женщин, бросал. Исчезал.
Тоже самое происходило и с театрами. Он не приживался нигде. Как-то вдруг устроился в один модный Московский театр. Там правил режиссер с актерскими амбициями. Талантливый, завистливый и злой. Пройти мимо такого актера, как Павел, он не смог. И с самого начала, взяв его в труппу, начал уничтожать, вероятнее всего - из зависти. В прекрасном мире театра это настолько распространено, что давно стало общим местом. В конце концов он предложил Паше поработать осветителем. Паше улыбнулся и ушел.
Он все так же курил ночами. Что-то бормотал себе под нос по-французски, что-то записывал в толстую тетрадь и ходил, ходил, ходил из угла в угол. Точно в ловушке.
Мы продолжали общаться. Я восхищался его талантом. Мы репетировали Гамсуна. Паша придирчиво, с каким-то даже фанатизмом, играл этюды, пробовал. Сценарий был закончен, дошло дело до фотопроб. Мы сняли фотографии «в образе», в обычной фотостудии где-то на севере Москвы...
Они получились великолепные. Видимо, этюды не прошли даром. С фотографий на меня смотрел мой друг Паша, но все же не совсем. Что-то едва уловимое изменилось в нем. Это был тот же Паша плюс герой Гамсуна.
Однажды, во время наших репетиций, перебив какие-то очередные мои рассуждения, Паша спросил:
- Помнишь, ты про лебедя рассказывал? Которого бабки из льда доставали.
- Помню.
- А вот скажи, - Паша посмотрел на меня, тем самым своим светлым то ли грустным, то ли смеющимся взглядом, - а если бы лебедя не спасли люди, он смог бы вырваться?
- Не знаю, - ответил я, - вряд ли. Он уже рвался. Но не смог.
- Но если бы очень постарался, смог бы?
- Ну, если очень, то, наверное, да.
- Хорошо ведь? - Паша взял очередную сигарету и закурил.
- Хорошо.
- Я думаю он вырвался бы и полетел в небо. Потому что он думал, что уже не сможет летать, и взлетел. Это настоящая свобода понимаешь?! Улетел и исчез.
Мы курили и репетировали. Это было лучшее время нашей дружбы.
Павел был скрытен. Я не знал ничего про его родителей в Ульяновске, ровным счётом ничего. Услышав мои вопросы, он легко отклонялся от темы.
- А друзья есть в Ульяновске, остались?
- Были. А вот помнишь, у тебя из окна героиня запускает самолётик?
- Помню.
- А что если множество самолётиков?
-Это наверное не в моем сценарии.
- А я напишу свой.
- Напиши.
И он написал. Потом написал пьесу. И кажется не одну.
Я их читал. Это были интересно. Прошло много лет, и я конечно помню плохо их содержание...
Подписывал он пьесы странными псевдонимами. Мне они казались выпендрежными и безвкусными.
Одна например, была подписана : Алис А. Алис.
- Зачем? - спрашиваю.
- Я не хочу чтобы знали, что я это написал.
Этого я просто не мог понять.
- Как?! Это же твоя работа? А вдруг поставят? И там на афише будет какой-то Алис. Глупо. Давай, зачеркни и подпиши...
Вдруг глаза его сделались злыми и колючими как наледь.
- Я же сказал - нет! Я не хочу!
- Ну, нет так нет. Хейфецу-то показал.
- Показал. Но, по-моему, он просто не стал читать. Сказал, что первую хорошую пьесу автор может написать только после сорока.
Я выругался. Паша улыбнулся своей ребяческой улыбкой.
- Ну может быть всякое. Когда...
- Когда что?
- Когда застрял во льду. Давай репетировать.
И мы репетировали . Он бился над ролью ради какой-то мне неведомой цели. Хотя, я думаю, догадывался, что никакого фильма по Гамсуну я не сниму. Потом так же репетировал со мной отрывок во ВГИКе. Работал самозабвенно, что-то постоянно писал, курил, курил, курил.
Отрывок мой не получался. Я не мог справиться с его талантом. Вскоре стало понятно, что к сессии работы у меня не будет. Если...
- Паш, наверное, мне придется тебя заменить. Не справляюсь.
- Да? - спросил он и улыбнулся.
- Это я виноват. Но следующий отрывок мы сделаем с тобой! Обязательно.
- Я могу исчезнуть, - сказал он.
- Как?
- Просто вдруг пропаду. Не удивляйся.
- Женишься? - хотел пошутить я.
- Все может быть. Надо хоть попытаться. Хотя, наверное, нет. Не знаю.
В его словах не было ни тени обиды. Он действительно вскоре исчез. Уехал из Москвы, работал - и успешно - в Ульяновске. Потом появился ненадолго. Вроде бы говорил об учебе в литинституте... Оставил почитать хороший рассказ.
Гамсуна помнишь? - спросил он. И я кивнул. - Много самолётиков.
- Помню. Слушай, Пашк, я нашел отличную песню. Знаешь про кого?
- Про кого?
- Про лебедя. Это такой бард, эмигрант, поет. Нам бы с тобой для спектакля подошло.
- Ну-ка, ну-ка!
Я завел на двухкасетнике песню Хвостенко.
"Улетел он белым лебедем,
Тот кого я люблю"...
Паша посмотрел на меня:
- Все-таки улетел?
Я тоже улыбнулся. Потому что мы понимали друг друга без слов. И вдруг мне показалось, что вот сейчас он заплачет, и слезы светлые, даже блестящие потекут по его щекам, и нам всем, и мне, и ему прежде всего станет легче.
Он не заплакал.
Больше мы с ним не виделись.
Время прошло.
Я не стал режиссером. Думаю, я не стал им именно тогда, когда не справился с Пашиным талантом.
В социальных сетях его не было. Хотя я периодически принимался его искать. Так писатель-неудачник вытаскивает иногда свои старые рукописи, чтобы полистать их и отправить обратно, в коробку на антресоль...
Но недавно я нашел сообщение о нем. И видео. Павел умер в 2018 году в Ульяновске. Он был актером и режиссером. Вот пожалуйста, я нашел его.
Рак лёгких четвертой стадии, который сначала принимали за воспаление, потом за туберкулёз....
В том городе, в том театре в Стерлитамаке, где он провел последние годы, его уважали и любили. Считали учителем даже. А он жил один в съемной квартире. Курил. Смотрел новости на французском языке и для всех оставался загадкой. Как и для меня.
Однажды, его самая близкая подруга и коллега сказала:
- Вот ты, как атеист, что думаешь по этому поводу?
- А почему ты решила, что я атеист? Потому что я никогда не говорил об этом?
Он никогда не говорил об этом. Не говорил о себе, о ролях, об успехах. О своей вере.
Запретил вешать парадное фото в фойе театра, где работал.
За три месяца до смерти он уехал домой. Помирился с сестрой. Бросил курить. И ни дня не был лежачим больным. Брился. Готовил еду...
Помнил ли он меня? Его подруга прислала мне фотографии. Это были те самые московские фотопробы. Он их сохранил.
Говорят незадолго до смерти, он заплакал . И те самые светлые слезы, слезы души катились по его щекам.
Первое, что я подумал, когда узнал обо всем этом, был ответ на шутливый вопрос.
Бывает ли так, что вмерзший в лед лебедь вырывается сам и улетает в небо?
Теперь я знаю ответ.
Бывает. Лед трескается, и лебедь, потеряв перья, летит, летит, летит и исчезает в небе.
Он исчез, как и обещал. Улетел белым лебедем.
Тот кого я люблю.
©Борис Мирза