Одно из неистребимых заблуждений, связанных с научной фантастикой, — миф о том, что она обязана предсказывать облик будущего. На самом деле, вся история жанра твердит об обратном. Специально для Bookmate Journal книжный обозреватель Василий Владимирский рассказывает, почему прогнозы писателей-фантастов не сбываются.
Да, иногда фантасты могут угадать общий вектор развития, интуитивно уловить ветер перемен, даже описать какие-то второстепенные детали мира будущего. Но вообще-то не их это дело: он рассказывают истории, а не составляют гороскопы, и если для пущего драматизма автору надо, чтобы его герои прыгали с края плоской Земли и дышали флогистоном, — те будут прыгать и будут дышать. Писатель-фантаст — прежде всего писатель, а предсказаниями пусть занимаются рыночные гадалки.
Несмотря на статус профессионального футуролога, официального советника НАСА и ЦРУ, Вернор Виндж не исключение — его прогнозы не спешат сбываться. В романе 2006 года «Конец радуг» писатель попытался заглянуть вперед на 15 лет, то есть примерно в наши дни, и с размахом сел в лужу.
Полноценная дополненная реальность по сей день остается золотой мечтой гиков и фриков; вместо компьютеров, вшитых в одежду, мы по-прежнему носим громоздкие коробочки со светящимся экраном; серьезными научными изысканиями все еще занимаются университетские профессора и сотрудники крупных корпораций, а не любители-энтузиасты, разбросанные по всем миру.
Что делает урок еще нагляднее: опасно давать прогноз на ближайшие десятилетия, надежнее перенести действие книги на 100–200 лет вперед, в эпоху, до которой с гарантией не доживут ни читатели, ни автор.
Значит ли это, что «Конец радуг» — провальный роман? Скорее, наоборот. Описать материальную культуру и социальное устройство общества будущего у Винджа не получилось, зато ему удалось другое, куда более важное: рассказать увлекательную, поучительную и полную драматизма историю — и показать всю противоречивость литературной утопии как жанра.
Любимый прием писателей-фантастов — поместить нашего неизлечимо больного современника в криогенную камеру и зафутболить в далекое будущее, где уже найдено средство от его недуга. После этого чудом исцелившегося путешественника во времени можно отправить на прогулку по широким светлым проспектам, застроенным футуристическими зданиями из стекла и бетона: пусть глазеет на плоды торжества человеческого разума над косной природой и выслушивает духоподъемные лекции от каждого встречного. Для героя Винджа такой капсулой времени становится болезнь Альцгеймера. Величайший американский поэт последней четверти XX века Роберт Гу начал впадать в маразм где-то на рубеже тысячелетий, а пришел в себя в 2010–2020-х. За это время медицинские технологии взлетели до небес: героя не просто исцеляют от неизлечимой болезни, но и омолаживают с таким энтузиазмом, что 80-летний патриарх выглядит как 18-летний юноша — и проходит курс реабилитации в школе, где учится его внучка. Причем в коррекционном классе Гу-старшего полно таких же юных стариков, а по всему миру счет им идет на сотни тысяч, если не на миллионы.
Утопия, дань уважения оптимистичной и прекраснодушной фантастике начала XX века? Не совсем. Восстанавливая поврежденные нейроны, чудесные люди в белых халатах ненароком откромсали Роберту то, что составляло главное содержание его жизни — литературный талант, умение подбирать единственно верные слова, поражать и завораживать слушателей. Точнее, изменился тип дарования Гу: теперь герой обладает талантом интуитивно понимать устройство машин и механизмов, разбирается в сложных схемах и неочевидных взаимодействиях — но много ли с того проку бывшему первому поэту Америки?
Не все ладно и с обществом будущего. Если раньше оружие, способное уничтожить все человечество, могли позволить себе только сверхдержавы, то теперь благодаря мгновенному доступу к любым интеллектуальным ресурсам хорошо организованная тоталитарная секта или группа политических фанатиков может за несколько дней собрать термоядерную бомбу или распылить смертельный вирус, который убьет все живое на поверхности планеты.
И не далек тот час, когда Машину Судного дня сможет собрать любой головастый подросток в родительском гараже. Оборотная сторона прогресса: чем могущественнее становится человечество, тем выше шансы, что это могущество оно обратит против самого себя. Международные спецслужбы предотвращают один апокалипсис за другим, тихо, незаметно, без лишней шумихи в СМИ — но когда-нибудь оперативники не успеют заткнуть пусковую шахту, аналитики проморгают очередную угрозу, и история человечества прекратит течение свое.
«Конец радуг» не самый известный роман Винджа, но, пожалуй, самый сложносоставной, многоуровневый, насыщенный конфликтами разной степени сложности. Мир висит на волоске, но сам об этом не подозревает. Поэт, получивший вторую жизнь, готов продать душу дьяволу, чтобы вернуть свой дар. Фаустовские мотивы мешаются с эсхатологическими, шпионская интрига по-новому подсвечивает проблему отцов и детей, трудноразрешимые этические дилеммы множатся в геометрической прогрессии — и все это на фоне деконструкции традиционной утопии XX века. Футурология и прогностика бесследно тонут в пестром водовороте: читая эту книгу, легко забыть, что будущее, предсказанное американским фантастом, так и не наступило — да и, наверное, не наступит уже никогда. И это, безусловно, к лучшему, если вспомнить, какую судьбу предрекает Виндж нашему биологическому виду.
Роман, сплетающий виртуальную реальность, шумерскую мифологию, хипстеров и киберпанк. Награжден премией Артура Кларка
Нил Стивенсон — Лавина
Пальцем в небо попал со своими прогнозами и другой живой классик научной фантастики Нил Стивенсон. В его посткиберпанковской «Лавине» страны Европы, Азии и обеих Америк давно распались на франшизы, «государства в государстве», объединяющие людей по расовому, религиозному, профессиональному принципу. Централизованная власть одряхлела, впала в старческую немощь, и франшизы фактически взяли на себя ее основные функции: они обеспечивают своим гражданам защиту, работу и кров, карают и милуют, заключают союзнические пакты и развязывают друг с другом войны. Экс-полицейские из «Стражей порядка» предлагают услуги охранников, миссионеры из «Жемчужных врат» проповедуют новую мировую религию, Центральная разведывательная корпорация (бывшее ЦРУ) торгует информацией, итальянская мафия делает бешеные деньги на сверхскоростной доставке пиццы.
В этом «мире на спидах» живут главные герои романа: чернокожий хакер по прозвищу Хиро Протагонист, безупречно владеющий компьютерной декой и японским мечом, и юная скейтерша-курьер И. В. — персонажи, мягко говоря, эксцентричные, но для Стивенсона не столь уж уникальные.
Его герои постоянно устраивают какую-то безумную движуху: прыгают без парашюта с летящего вертолета, в одиночку штурмуют авианосцы, играют на заброшенных свалках атомный рок-н-ролл, от которого темнеет в глазах и сносит крышу.
Нейролингвистические хакеры, овладевшие древними шумерским кодами, взламывают глубинные структуры человеческого мозга, а один из самых могущественных людей Северной Америки на старости лет участвует в драке на ножах с двухметровым алеутом-убийцей на взлетной полосе лос-анджелесского аэропорта. Здесь не место Акакиям Акакиевичам: маленькие люди во вселенной Стивенсона, наверное, существуют, но взгляд автора на них почти не задерживается.
Как и в «Конце радуг», действие «Лавины» разворачивается в наши дни — и эта либертарианская утопия/антиутопия сегодня настолько же далека от воплощения, как и общество, описанное Винджем. Чистой фантазией остаются и многие детали: от высокотехнологичной экипировки уличных скейтеров до виртуального города в Метавселенной, где трудятся айтишники и развлекаются обыватели. Но делает ли это роман Стивенсона хуже? Определенно нет. Просто его книга о другом и для другого, не стоит требовать от автора того, что изначально не входило в круг его задач.
В 1992 году «Лавина» стала бомбой, произвела настоящий фурор и заставила самых упертых скептиков признать, что киберпанк не так мертв, как казалось. При этом Стивенсон выворачивает наизнанку всю идеологию своих предшественников, проводит ревизию жанра, созданного в 1980-х Уильямом Гибсоном, Брюсом Стерлингом, Руди Рюкером и Ко. Самые важные события в «Лавине» происходят не в виртуальном пространстве киберспейса, «высокотехнологичной консенсуальной галлюцинации», а в грубой реальности, не в метафизическом, а в физическом плане. Да и сами по себе технологии завтрашнего дня интересуют автора довольно слабо — то есть еще меньше, чем отцов-основателей киберпанка. Его взгляд отчасти устремлен в прошлое: «Лавина» (Snow Crash) — ментальный вирус, которым человеческая культура заражена задолго до вавилонского смешения языков; в эпоху вездесущих СМИ и высокоскоростных компьютерных сетей он лишь получил новую, как никогда обильную питательную среду.
По сути, Стивенсон использует терминологию хакеров, язык молодежных субкультур и образ распавшейся Америки будущего, чтобы поговорить совсем о другом.
Например, о путях распространения вирусных идей (вроде нацизма или моды на футболки с принтом Барта Симпсона), о сходстве человеческого мозга с компьютерной программой и об уязвимости строго иерархического общества с четко выраженной властной вертикалью. То есть о вещах универсальных, вневременных, не привязанных к определенному уровню технологического развития.
Именно поэтому «Лавина» жива до сих пор, почти через 30 лет после первого издания, когда все сроки, отведенные на реализацию прогнозов, давно истекли. Ее переиздают, читают, изучают в университетах по обе стороны Атлантики и защищают по ней диссертации. И никто не спешит тыкать пальцем в автора с радостным хохотом: «Смотрите, Акела промахнулся!»
Автор материала: Василий Владимирский