Промышленный городок N в глубинке, обыкновенный. Таких по пальцам не пересчитаешь и пальцем по карте с первого раза и не сыщешь. Он живёт своей обыкновенной моногородской промышленной жизнью: тысячи его жителей рано утром встают и выходят и выезжают (тут у кого как получается) в сторону градообразующего металлургического предприятия, чтобы вечером, уже в обратном порядке действий, вернуться на первоначальную стадию, чтобы целостность производственного цикла не нарушалась. Маятниковая миграция пролетария. Туда-сюда-туда-сюда, никуда больше и не надо. Движутся они челноками, от станка до стакана.
Одной февральской ночью происходило нечто, но его, конечно же, пропустили. Простите, но если отвлекаться по ночам на эти “нечто”, то и драгоценные минуты сна к чертям на куличики покатятся! Но и ладно, это мы не туда, вернёмся же сюда. Вот, происходило нечто и ночью его никто не увидел. А утром это уже было видно. Точнее, от того и скрыться было некуда. Ведь февральские пейзажи, а тем более русские, зимние, снежные, как-то по умолчанию всегда белые и пушистые. Даже самые убогие и хмурые, до боли депрессивные спальные районы под зимним пейзажем выглядят даже уютно и даже эстетично, если подходить к ним с особой точки зрения. Так всегда было и вряд ли глобальное потепление сильно такие порядки пошатнёт. Но не сегодня. Вместе белоснежных просторов N виделась одна чернота. Черноснежные просторы. Каким-то чудесным образом всё покрылось сажей: дороги, обочины, немножко дома и снег. Снег везде лежал чёрной непонятной массой, окрасив собой городские просторы. Быть может, это ночное небо обрушилось оземь. Всё черно, всё темно. На этом фоне голые обрубленные деревья выглядят совсем кладбищенскими. Единственным белым пятном в округе виднеются только белоснежные стены православной часовенки, чей позолоченный купол освещает округу лучами восходящего солнца.
