Бойцы открывали цинки с патронами, укладывали бумажные пачки в свои вещевые мешки. Просили дополнительные автоматные рожки у механиков и наводчиков боевых машин. Торопились. Утреннее небо светлело с каждой минутой. Рота пошла вперёд, растянувшись повзводно. Верещагин и Харитонов догнали лейтенанта и, поравнявшись с ним, сразу принялись задавать вопросы.
— Товарищ лейтенант, — спросил Саня, — вы хоть что-нибудь о станице знаете? Почему Червлёная? Чернозёмом богата, что ли?
— А вам страшно? — перебил Харитонов. — А можно станицу обойти как-нибудь и в кольцо взять? Зачем наступать-то, устроим им блокаду и всё. Пусть они на нас наступают, а мы окопаемся!
— Ну, во-первых, можно, Костя, только не в строю, конечно, — ответил взводный. — А во-вторых, по очереди с вопросами. И по сторонам не забывайте смотреть. Станица очень старая, — начал рассказывать офицер, — в своё время её посещали Толстой и Лермонтов. Основана много веков назад казаками нашими, и до первой войны жила и горя не знала. Промышляли вином да рыбой с Терека. Девушки-казачки очень красивые рождались, видимо, из-за смешения кровей. Но бойкие бабы были, огонь просто.
— Дрались что ли? — спросил Харитон.
— Да нет, — засмеялся Константин, — наравне с мужчинами воевали. Атаки чеченцев отбивали, которые с того берега нападали. Потому и бельё стирать ходили с винтовкой наперевес.
— Откуда это вы всё знаете? — удивился Верещагин.
— Историю люблю, — закурил на ходу лейтенант. — Мы вообще о Кавказе всё знать должны, если новых войн хотим избежать. Я как понимаю, сама станица не упёрлась нам никуда. Нам мост через Терек нужен. А он прямо за ней. Мостик федерального значения, который соединяет Ставрополье, Дагестан и Чечню. Так что впереди долгий путь у нас, ребята.
— Вас послушал, так вообще туда идти расхотелось, — вздохнул Харитон, — давайте сразу мост возьмём.
— А противник у нас в тылу останется? — взглянул на бойца взводный. — Так не пойдёт. А по поводу страха, — задумался Константин, — что вас людьми делает, а, бойцы?
— Умение думать, — с ходу выпалил Саня.
— Ещё что?
— Меня внешность, — засмеялся Николай.
— Чувства, — добавил лейтенант, — и одно из них — чувство страха. Не самое приятное, конечно, но полезное. Только с трусостью не путать. Трусость в бою — это продуманное предательство. У нас приказ, а приказы не обсуждаются.
10 минут до начала боя…
Расстояние неумолимо сокращалось, кровь стучала в висках в такт топоту армейских сапог. Взводы растянулись по всему левому краю, минуя ложбины и пригорки. Где-то там, с противоположной стороны, точно так же идут первая и вторая роты. Хотелось бы верить, что идут, что нас много и если понадобится, то будет ещё больше. Пропал визуальный контакт между взводами, но каждый знает и чувствует друг друга, будто есть некая связующая нить, которую не разорвать.
— Товарищ лейтенант, давайте виноградник глянем, — предложил пулемётчик Любимов. — Чтобы сбоку не надуло. А то всякое может быть…
— Согласен, тёзка, — кивнул Костя, — бери одно отделение и вперёд.
Дрогнули верхушки кустов, и посыпались спелые грозди на землю. Солдатские пальцы вцепились в сочные плоды, пачкая форму сладким виноградным соком.
— Хватит жрать, — зашипел на всё отделение Любимов, — отравитесь, кто воевать вместо вас будет? Чисто здесь — и слава богу. Бегом взвод догонять!
Вот уже белеют крыши домов. Торчат из-за желтеющих волнистых бугров огромного пастбища, не угрожают, не внушают страха. Крыши как крыши, дома как дома. Но что-то волнует, что-то заставляет сомневаться и перейти на бег трусцой, преодолевая последний рубеж.
— Вижу противника! К бою! — закричал во всю глотку пулемётчик, изготавливаясь к стрельбе.
Взору бойцов открылись траншеи боевиков, в которых терпеливо ждали свежей крови и теперь дождались. Началась стрельба по всем рубежам обороны. Свинец впивался в почву прямо под носом, бил по рукам и ногам тех, кто не успел вовремя залечь. Расчёт АГС попятился назад к ложбине, готовя гранатомёт. Бойцы дали несколько очередей, но гранатомёт заклинил. Всё поле свистело, жужжало и грохотало, разметая осколки и пули, не оставляя шансов на спасение. Негде было укрыться, не за что спрятаться и отползти.
— Блядь, не в станице они! — кричал раздражённо лейтенант. — Они тут окопов нарыли. Не поднимать головы, работать прицельно. Нужно разворотить их левый фланг, почему АГС молчит?
Раздались первые крики раненых по всему полю. И слева, и справа, и сзади кричали, стонали, матерились, и вместе с людьми стонала земля. Короткими перебежками от бугорка к бугорку, сокращая дистанцию, ползли взмокшие спины ребят.
— Ближе нужно к ним, ближе! — кричал Харитон первому номеру. — Чтобы не могли они подствольниками работать. А мы их — гранатами.
— Где же я укрытие найду? — кричал гранатомётчик. — Одно дерево в поле.
— Так давай туда добежать попробуем, — неуверенно произнёс Коля.
— Давай, — согласился Арбуз. — Костя, прикрой нас длинными.
— Не вопрос, — подмигнул Любимов, приподнявшись на локти.
Застучал пулемёт очередями, посылая свинец, сшибая с ног небритых и правоверных. И бегом во весь рост понеслись бойцы к дереву, метр за метром. Вдруг замолк пулемёт позади. Тело Любимова лежит неподвижно, глаза открыты, из пробитой головы в землю впитывается кровь.
— Сука, снайпер где-то работает, — тяжело дыша и вытирая пот на лбу кепкой, сказал Харитонов. — Сможешь вон до той землянки достать, а, Арбуз? Хотя бы по касательной в навес им попади.
— Попробую, давай «карандаш», — изготовился гранатомётчик.
Граната пошла, тяжело разорвавшись на позициях врага, за ней вторая и третья. Хлопнули пули, впиваясь в дерево, брызгая щепками.
— Отходим назад, быстрее, Арбузик, — улыбаясь, крикнул Харитон. — Хорошо поработали. Теперь я налегке.
Времени больше не существовало. Большое количество раненых и убитых в первые мгновения захлебнули атаку роты. Взводный носился по полю, вытаскивая пацанов, не обращая внимания на свинец, летящий над головой. То же самое делали и бойцы, не прекращая отстреливаться. Тела стаскивали с пригорка в низину, укладывая рядом живых и мёртвых. Руки и ноги не слушались, пальцы тряслись, набивая патронами пустые магазины. Крик и стоны вводили в ступор. Кто-то из лейтенантов упал на колени и принялся рыть окоп штык-ножом, потеряв управление взводом. Пытаясь перегруппироваться под огнём на открытом участке, рота перемешалась полностью. Боевики воспользовались этим мгновенно, обходя солдат по флангу, образуя кольцо.
— Тройка! Старшему! У нас большие потери! — кричал офицер первого взвода по связи. — Есть «двухсотые», много раненых. Личный состав роты на глазах тает. Вы меня слышите, блядь, нет? Где броня? Нужна срочная эвакуация раненых. Сколько? Почему час? Я повторяю, пацаны кровью истекут просто…
Доклады штурмующих были абсолютно идентичны. Стрельба не смолкала и при манёврах взводов лишь усиливалась, продолжая счёт новым раненым и убитым. Тело Любимова тащили Верещагин и Паролин, с трудом перебирая локтями и коленями. На небе рассеялись тучи, предательски освещая поле боя осенними лучами солнца. Второй час не отступая назад, бойцы пытались войти в станицу, и второй час подряд им оказывали упорное сопротивление. Офицеры наконец сообразили, что все переговоры слушает противник. От взвода ГРВ, не пугаясь пуль, без бронежилета в полный рост выскочил парень. Мчался что есть сил, падал, запинаясь, и снова вставал, пока полностью не скрылся из виду.
— Это что за сайгак пролетел и куда? — удивился Харитонов.
— Денис Вышатыцкий вроде его зовут, — ответил Арбузов. — В тыл бежит, частоту диапазона на рациях меняем. Да и доложит всё как есть, надеюсь.
— А где у нас тыл? И почему я вообще тут командира роты не наблюдаю? Бросили нас, суки, под замес.
— Не паникуй, братишка, идёт подмога, идёт. Одиночными бей! «Чехи» в атаку пойдут и положат нас как пить дать. Нельзя их подпускать.
— У меня два магазина осталось, — выложил боекомплект перед собой Харитон.
В этот момент раздался мощный и оглушительный залп. Бойцы оглянулись назад и увидели танк. Харитонов вскочил, улыбаясь, взмахнув рукой в порыве секундной радости, и неведомая сила сбила бойца с ног. Пуля пробила голову, и Николай рухнул всем телом на своего друга.
Танк вылетел на пригорок, работая боекомплектом. Противник ударил гранатомётами, дважды попав в башню. Машина медленно сдала назад в ложбину. Раненые так и остались лежать между противником и бойцами третьей роты. Весь этот участок простреливался и был под наблюдением снайперов. Они не добивали раненых, чтобы подстрелить тех, кто окажет им помощь. Появление второго танка воодушевило бойцов, но машины вели огонь из низин. Меткими выстрелами обрушили башню в станице, с которой, по всей видимости, бил снайпер. Вместе со второй машиной в бой ввязалась девятая рота третьего батальона, попав в огневую вилку под огонь своих и чужих. Один из бойцов залез на броню, умоляя командира машины помочь и прикрыть отход раненых. Но офицер пытался объяснить пехоте, что танк не предназначен для этого. И всё же принял единственно правильное в тот момент решение — помочь. В башню попали не менее пяти раз. Экипаж спасла активная броня, но, повернувшись к противнику задом, машина подставила под огонь пулеметов свои наполнительные баки с топливом. Броня вспыхнула, поднимаясь на пригорок. Экипажу нужно было покидать танк, но у механика заклинило люк, и офицер с трудом вытащил его за несколько минут до взрыва боекомплекта. Своими действиями лейтенант обеспечил отход бойцов девятой роты на более безопасные позиции.
— Ты командира роты видел? — крикнул Верещагин.
— Нет, — ответил Селютин.
— Странно, а кто тогда командует?
— Никто, сами по себе мы здесь, неужели неясно.
За пригорком раздался ещё один сильный взрыв, оторвав башню танка от ходовой части машины.
— Боекомплект рванул! — крикнул Селютин. — Надеюсь, танкисты успели.
— Успели, — приподнялся Саня, дав короткую очередь от бедра, — я видел, как они к нашим отошли.
Благодаря бойцу ГРВ и смене частот на станциях связи к артиллеристам поступили более точные данные о расположении противника на участке фронта. К общей какофонии боя теперь прибавились и разрывы артиллерийских снарядов. У «чехов» возникла паника, и Селютин воспользовался моментом, работая по целям. При смене позиции Серёга и Саня получили ранения почти одновременно. Это увидели два бойца — Степан и Чипа. Рванули к товарищам, помогая отползти с линии огня. Взводный грамотно наложил повязки и жгуты, обработав руки Селютина и ногу Верещагина. Шёл четвёртый час боя.
— Лежите здесь, навоевались, скоро БМП придут, — успокаивал офицер раненых. — Слышите, как артиллеристы долбят.
— Как же так, парни, — скатился с пригорка Арбузов, — не углядел я за вами, и Харитонова больше нет. Я твой магазин возьму, Саня?
— Бери, — скрипя зубами от боли, ответил Верещагин, — один мне оставь. Руки-то у меня целы.
И только сейчас, будучи раненым, бесцельно глядя в пасмурное небо, Саня почувствовал, как сильно устал. Арбуз больше не отходил от парней, лишь бил короткими очередями, покрикивая матом в сторону боевиков. Его неумелые попытки ободрить раненых и в самом деле помогали в эти минуты беспомощности и обиды. Теперь слёзы на щеках бойцов не вызывали смущение и стыд. Слёзы вызывали гордость и жажду мщения. Оттого и капали с ресниц на багровую от крови землю.
— Нужны «коробочки» поменьше, не вывозят положение танки, — пытались объяснить в штаб командиры взводов. — Тяжелораненые умирают, тут одними словами никому не поможешь. Машины нужны, а не слова поддержки, чёрт побери.
Наконец послышался знакомый рокот БМП. Одна проскочила вперёд, прикрывая огнём пушки ту, которая принимала раненых. Появился санинструктор, присутствие которого по уставу необходимо каждой роте. Подошла МТЛБ медицины, их транспортёр попал под обстрел, но эвакуация всё-таки началась. Прогремел ещё один взрыв. Боевикам удалось подбить машину прикрытия, но экипаж уцелел. Верещагина загрузили в десант, сверху на него положили труп Кости Любимова, так и везли, пока не перегрузили в другую машину. То, что творилось четвёртого октября под Червлёной, удачным штурмом не назвать. Расположение командования от зоны боевых действий в радиусе километра вызывает недоумение и злость. Отсутствие разведданных о количестве боевиков, открытая местность и наступление пехоты без поддержки брони сыграли роковую роль в первые минуты боя. Отсутствие плана наступательных действий и неопытность командиров взводов — всё это легло в основу разыгравшейся в то утро трагедии. Но всё вышеперечисленное никак не повлияло на смелость и мужество восемнадцатилетних пацанов, которые ценой своей жизни выполнили поставленную задачу.
Вертушка. Моздок. Госпиталь
Вертолёт медленно садился на место посадки. Шасси ещё не коснулось площадки, а к нему уже на всех парах летела машина скорой помощи. Затем подъехала вторая и третья. Крепкие руки медбратьев укладывали раненых на носилки. Погибших грузили отдельно. Многие бойцы от потери крови в пути потеряли сознание. Худые и бледные лица с закрытыми глазами. Глядя на это, неопытная медсестра легко могла перепутать живого с погибшим. Так получилось с Верещагиным. На его голое тело в одних окровавленных брюках накинули плёнку, предназначенную для покойных, оставив на тележке без внимания. Боец очнулся от жажды и, услышав стук женских каблуков, просто попросил воды, подняв руку. Девушка вскрикнула от неожиданности, но быстро пришла в себя.
— Андрей Александрович! — крикнула она в палату, где производили осмотр врачи. — Этот живой, оказывается. Может, мы его к остальным переведём?
Автор: Олег Палежин, журнал "Болевой порог"