Я мёртв уже почти пять недель. Но не так, как вы подумали.
Разумеется, на самом деле я жив. Иначе как бы я сейчас набирал этот текст? Труп я только по документам. Если вас объявили мёртвым, доказать обратное совсем не так просто, как может показаться.
Моя “смерть” наступила три месяца назад. В тот вечер я торопился на поздний рейс из округа Уильямсон в Сент-Луис. Отслужив в армии, я устроился страховым следователем, и по работе облетал всю Америку. Помнится, за год у меня набиралось по меньшей мере двести пятьдесят перелётов. Логично, что я довольно много времени проводил в небольших провинциальных аэропортах. Уильямсон можно отнести к их числу, хоть это и не самый мелкий из аэропортов, в которых мне довелось побывать.
В 18:00 я был в аэропорту. Вылет в 21:45 — а значит, времени выше крыши. Я купил себе сэндвич в одном из ресторанчиков, ответил на пару-тройку звонков, обменялся парочкой сообщений с одним из админов. В аэропорту царила относительная тишина, но небольшие скопления людей там всё же присутствовали. Учитывая эту деталь, то, что произошло дальше, вызывает у меня ещё большее недоумение.
Прозвучало объявление о том, что мой рейс отложен “по техническим обстоятельствам”. Задержки не были для меня редкостью — я достал электронную книгу и начал читать. Наверное, в какой-то момент я уснул.
— Сэр, прошу прощения.
— Что? — подорвался я. Передо мной стояла напомаженная стюардесса. От неё веяло приторным запахом духов.
— Извините за беспокойство, но мы начинаем посадку на рейс в Сент-Луис.
— Отлично, спасибо, — я огляделся. Аэропорт совсем затих: света почти нет, рольставни магазинов и кафешек были опущены. Часы показывали 23:53 — гораздо позднее, чем я ожидал.
Когда я зашёл в самолёт, в нём никого не было. То есть вообще. Бывало, конечно, такое, что я летал с одним-двумя пассажирами, но чтобы целый самолёт был предоставлен только мне — это что-то новенькое.
Назойливая, как и полагается, стюардесса зачем-то указала мне на моё место, хотя в этом не было абсолютно никакого смысла. Я мог сесть где угодно. Перед тем, как устроиться, я небрежно закинул куртку и сумку в ящик для ручной клади. Пока бортпроводница без особого энтузиазма рассказывала инструктаж по технике безопасности, я уткнулся в книгу.
Отрыв от земли был плавным. Когда мы поднялись на заданную высоту, я ощутил знакомое чувство давления в ушах и сглотнул. Каждый из нас сталкивался с этим чувством, но в этот раз оно было одновременно привычным и абсолютно иным.
— Сэр, вам нужно пристегнуть ремень, — сказал кто-то чётко, но почти шёпотом.
Я повернулся в сторону голоса, ожидая увидеть позади бортпроводницу, но её там не было. Она всё так же стояла в передней части самолёта. Я был всего в шести рядах от неё, так что, полагаю, я бы услышал, если бы она что-то сказала. Но я был точно уверен, что голос шел сзади.
Я списал это на особую акустику самолета. Казалось, моё сердцебиение эхом отражается от переборок пустого салона, но когда я опустил взгляд, то увидел, что световое табло с ремнём не горит. Я пожал плечами и вернулся к чтению.
Полёт прошел без особых приключений. Гудение кондиционера сочеталось с моей усталостью и тусклым освещением, так что почти всю дорогу я дремал.
Когда мы начали снижаться, мои уши снова заложило.
— Мисс, что происходит? — шёпотом спросил другой голос, на этот раз мужской, откуда-то сбоку. Происходящее начало не на шутку меня волновать.
— Вам не о чем беспокоиться, сэр. Просто пристегните ремень и сохраняйте спокойствие. Всего лишь небольшая турбулентность.
Самолёт в самом деле немного затрясся, выходя на посадку.
Голоса стали громче, и их стало больше. Невидимые пассажиры начали нервничать.
— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и оставайтесь на местах, — громко объявила бортпроводница, пытаясь пересилить своим голосом нарастающий гам.
Коллективный шёпот превратился в отчаянные крики, рыдания и мольбы.
Прямо за мной кто-то торопливо молился, взывая к беспощадному Богу, чтобы тот услышал и не дал слуге Его погибнуть таким молодым, так и не познав прелестей жизни.
Заливалась слезами мать, пытаясь успокоить рыдающего младенца. Слова утешения не скрывали ужаса в её голосе.
Чем ниже был самолёт, тем громче и истошнее становились голоса, смешавшиеся в единый вихрь.
— Не-е-е-ет!
— А-а-а-а-а!
— Господи!
Шасси коснулись земли, и звуки сразу утихли. Я сидел весь в холодном поту, вжавшись руками в подлокотники и будучи не в силах унять ускорившееся до предела дыхание.
Пройдя сквозь безлюдный аэропорт, совсем скоро я без сил повалился на кровать в отеле без имени. Лёжа в тишине, я смог объяснить себе произошедшее: паническая атака. Вполне естественно, учитывая, как часто я переживаю процесс взлёта-посадки. Этого было достаточно, чтобы убедить самого себя, и я уснул.
Во сне ко мне снова вернулись безудержные крики и плач, полные боли и страдания. А затем стало тихо.
Утро меня немного успокоило, создав иллюзию нормальной жизни. Я зашёл в лифт и поехал на первый этаж позавтракать.
— Здесь так холодно.
Я подскочил и развернулся в сторону практически незаметного шёпота, заведомо зная, что в лифте никого больше нет.
В дороге на очередную деловую встречу по радио арендованного автомобиля передавали новости о недавней авиакатастрофе. Разбился утренний рейс компании Кейп-Эйр из округа Уильямсон в Сент-Луис. На борту было двадцать семь пассажиров. Не выжил никто.
— Где ты? — призрачный голос как будто прозвучал с заднего сиденья, а не из колонок. Я глянул в зеркало заднего вида — ничего. То и дело оглядываясь через плечо, я чуть не слетел с дороги.
Прибыв в аэропорт Сент-Луиса тем вечером, я понял, что потерял паспорт. К счастью, для внутренних перелётов было достаточно моего водительского удостоверения, но заниматься восстановлением паспорта мне совсем не хотелось.
Вернувшись домой на следующий день, первым делом я позвонил в отель в Сент-Луисе. Они мне посочувствовали и сообщили, что горничные не находили утерянных документов. В последний раз я доставал паспорт на регистрации в Уильямсоне, так что оставался только один вариант: я оставил его в самолёте.
Я позвонил в аэропорт.
— Алло. Кажется, два дня назад я забыл в самолёте паспорт.
— Ты должен быть здесь, с нами. Здесь так холодно, — прошептали из трубки.
— Что?
— Сэр, я перенаправлю вас в наше бюро находок, — повторила оператор.
— Добрый день, вы позвонили в бюро находок Кейп-Эйр. Чем я могу вам помочь?
— Здравствуйте. Меня зовут Капитан Лайонел Синклер. Похоже, два дня назад я забыл на вашем рейсе паспорт.
— Поняла вас, сэр. Каким рейсом летели?
— Рейс в 21:45 из Уильямсона до Сент-Луиса. Номер рейса 9K1114.
— Ты должен быть с нами.
— Прошу прощения?
— Сэр, подождите минутку, я сверяю вашу информацию с нашей базой данных, — последовала долгая пауза. На фоне был слышен стук клавиш. — Сэр, вы не могли бы повторить дату вашего рейса?
— 21 марта, среда, рейс в 21:45 из Уильямсона в Сент-Луис, номер рейса 9K1114, — повторил я.
— Секундочку.
— Здесь так холодно, а ты такой тёплый.
— Добрый день, это мистер Синклер? — спросил новый женский голос.
— Капитан Синклер, — поправил я с нетерпением.
— Извините, Капитан Синклер. Можете ещё раз повторить детали вашего авиарейса?
— Конечно, — сказал я и, с трудом сдерживая раздражение, повторил необходимую информацию.
— Капитан Синклер, боюсь, рейс 21 марта был отменён в связи с техническими неполадками на воздушном судне. Вы не могли находиться на этом рейсе. Может быть, вы перепутали день?
— Ты должен быть с нами.
— Ничего я не перепутал. У меня на руках обрывок посадочного талона, а ещё два чека. Один — из ресторана в аэропорте Уильямсона, другой — из отеля в Сент-Луисе, и оба я получил в одну и ту же ночь. Это было бы невозможно, если бы я не полетел тем рейсом, — сказал я, теряя терпение.
— Но сэр, вечерний рейс был отменён, а самолёт, который для него предназначался, потерпел крушение следующим утром. Вы, должно быть, слышали об этом в новостях? Вас никак не могло быть на этом рейсе.
После небольшой словесной перепалки разговор прекратился.
В тот же день в мой дом заявилась полиция. Офицеры пришли сообщить моей жене, что её муж был зарегистрирован на потерпевший авиакрушение рейс, что среди обломков нашли мой обгоревший паспорт и что единственное неопознанное тело на борту, скорее всего, принадлежало мне. Представьте их удивление, когда они меня увидели.
— Они знают, что ты должен быть с нами, — нашёптывал мне на ухо голос во время беседы с полицейскими.
Так началась неразбериха: жив я или нет?
Слепок зубов на найденных останках совпадал с моим. Несмотря на то, что у меня всё ещё есть водительские права, фотография на них достаточно старая, и поэтому полиция не стала её рассматривать.
Записи с камер видеонаблюдения аэропорта тоже мало чем помогли. На них видно, как я захожу в здание, но не видно, как я покидаю его после объявления об отмене рейса.
Я множество раз ездил в местный полицейский участок и спрашивал о возможности отослать мой обрывок билета в Кейп-Эйр на проверку. Они были озадачены — билет не был поддельным — но всё равно настаивали на том, что полёта не было.
Спустя семь недель пришли результаты теста ДНК. Моя ДНК находилась в базе данных со времён службы в армии, так что я надеялся на скорое решение в мою пользу. Но увы — результат был безнадёжный. Моя ДНК и ДНК останков совпали с военным образцом. Причём моя совпала на 95%, а ДНК трупа — на 99%.
Из-за этого 15 мая 2018, во вторник, меня признали юридически мёртвым, и полиция возбудила дело, чтобы выяснить, кто я такой на самом деле.
С тех пор, как я официально умер, голоса стали звучать чаще и отчётливей. Их интонация изменилась.
— Живым ты больше не нужен.
— Теперь ты можешь быть с нами.
— Мы скоро придём за тобой.
— Нам нужно твоё тепло. Здесь так холодно.
Я много смеюсь — в жалких попытках не впасть в истерику и сохранить рассудок. Мир считает, что я мёртв, в моей голове непрерывно шепчут голоса. Жена как-то странно на меня смотрит. В её глазах нетрудно различить тень сомнения.
Всё зашло дальше. Я не только слышу голоса, но вижу движения в тенях и отражения в зеркалах — это обуглившиеся мертвецы, дрожащие от холода.
Есть несколько вещей, которые меня беспокоят и едва ли не сводят с ума. Кому принадлежат таинственные останки? Чей отпечаток ДНК оказался ближе к моему, чем мой собственный? Как доказать, что я жив, и что я — это я?
Но больше всего меня пугает другое. Юридический статус усопшего означает, что если кто-то меня убьёт, то невозможно завести уголовное дело и даже начать расследование. Тем временем голоса продолжают шептать, что придут за мной. Совсем скоро.