Хочу поделиться историей о строительстве субмарины, едва не стоившей мне жизни.
Но вначале, представляю очередного моего напарника. Знакомьтесь, слесарь-судосборщик четвертого разряда, Лев Игоревич, которого все без исключения называли Львом Тигрычем. Лев Тигрыч был самым низкорослым в нашей бригаде, маленький и весьма шустрый, почти карлик, лет тридцати пяти, с очень подвижным лицом. Прозвище подкрепляла всегда лохматая грива кудрявых волос, какого-то серого, неопределенного цвета, а из-за смуглой кожи наш герой, напоминал карикатурное изображение помеси цыгана с евреем.
Итак, делали мы вентиляцию в турбинном отсеке нашей атомной красавицы. Отсек этот- однопалубный, только неглубокий трюм внизу. Всю середину высокого помещения занимает турбозубчатый агрегат «Сапфир», этакий драгоценный камень среднего машиностроения весом в десятки тонн, а по бокам металлические трапы образую проходы от носовой части отсека к корме. Спуск на них идет со своеобразного возвышения около передней переборки, на котором находятся органы управления турбиной. По стенам и потолку отсека развешено еще очень много чего.
Назначение некоторых агрегатов понятно, некоторых – совершенно неясно, и все это запутано в паутину кабелей, труб и коробов. Под самым потолком, или, вернее на потолке, невозможно определить, потому что корпус субмарины круглый, по правому борту прямо над проходом от носа к корме мы тащили разветвляющийся квадратный короб вентиляционной трубы. Ну самой, что ни на есть обычной металлической трубы, до боли похожей на трубу в любом цехе или в гараже, сечением миллиметров 200 на 200. Работать было неудобно, стремянку или леса там не поставишь: тесно, и лазали мы, как мартышки по загибающейся кверху стене, цепляясь за уже установленное оборудование, кабели, словом, за все, за что можно было зацепиться. Наверное, не на каждую коробку разрешалось вставать ногами, но нам было наплевать, поскольку дело шло туго, и все немного остервенились.
И вот, приходят наши слесари на следующий день к треклятому коробу, а том в ночную смену коллеги из соседней бригады приварили крепление для своей трубы, так, что оно свешивается прямо в открытый торец нашей вентиляции, которую мы должны были продолжать монтировать. Ну это гадство мы просто не могли стерпеть, во- первых, мы прицепили свой короб первые, а кто раньше встал, того и тапки, по законам советского судостроения. Во- вторых, эти животные даже не посоветовались с нами, да и, глядя в чертеж, мы убедились, что наше это место, и все тут. Конфликт разросся до жестокой ругани в верхах, которая продлилась весь день, и закончилась полной и безоговорочной капитуляцией наших противников.
Побежденный неприятель бежал с поля боя, но приваренное крепление оставил убирать нам. Я был в тот день во вторую смену, и задачу вырвать кронштейн, как гнилой зуб, поручили нам с Львом Тигрычем. Легко сказать - вырвать! Крепление было приварено к некоему подрамнику и являло собой толстенный угольник с полками 100 на 100 миллиметров из аустенитной нержавеющей стали. Была бы смена огневая, махнули бы мы его болгаркой, но нам не везло: смена огневой не была, а мастер приказал убрать заразу во что бы то ни стало. Ну и пошли мы в инструменталку за ножовкой. Полотна для ножовки выдавались счетом, сломанное принес – целое получил. Облазили мы все верстаки и столы, насобирали горсть обломков, те, что подлиннее, еще раз сломали, чтобы выдала нам кладовщица Нюра побольше расходного материала и пошли исполнять долг.
Маломагнитная нержавейка, из которой был кронштейн, пилится плохо, гораздо хуже черного металла. Полотно скользит по ней, как деревяшка по стеклу, а толку никакого. Полезли мы к угольнику вдвоем с одной ножовкой, чтобы пилить по очереди. Как бы сказал скалолаз, угол наклона нашей стены был отрицательный, градусов 30. Так что стоять было никак невозможно, только висеть, цепляясь, двумя ногами и одной рукой, а второй шаркать ножовкой по чертовой железке. Чуть надавил криво, и полотно, «хрусть, и пополам», как писал Булгаков. И лезешь вниз, вставлять следующее, потому что надо две руки, чтобы его запиндюрить.
А потом наверх, Excelsior, все выше, так сказать, где свисает, как лохматый орангутан- твой напарник Лев Тигрыч. И заново, швырк –швырк. Все мы оптимисты перед началом работы, думаем раз – и готово. Так и считали, что полчаса, и рухнет поверженный враг на трап отсека, а хрен вам – овощ. Уже час мы бились, и все руки оттянулись, как у горилл, полотен наломали, как дров в лесу, а процарапали бороздку только на половину глубины на одной стороне угольника.
- Нам бы только одну полку пропилить, а там мы его кувалдой, туда-сюда и отломаем, - так говаривали мы друг другу, обливаясь потом. Внутри лодки обычно жарко, если бы не вентиляция, то вообще – капец, а уж под потолком в вовсе тропики. Мы сразу разделись по пояс, но помогало это мало. Главное, что мне мешало наверху — это каска, которая упиралась в какую-то металлическую коробку, и наклоняла голову вбок. С непокрытой головой, конечно, на любой стройке никто не ходит, каска - вещь обязательная и спасительная, но тут меня она просто достала. И я, нарушая и преступая, решил ее снять.
Снял и, под одобрительное кивание Тигрыча, повесил рядом на какой – то кабель. Голова сразу затиснулась между коробкой и бортом, задубевшая спина под выпрямилась, и я усердно зашаркал ножовкой с новой силой. Даже угольник на моих глазах как-то съежился от страха. - Что, негодяй, конец тебе! - мысленно вскричал я. И тут империя, т.е. подлая сущность вещей, нанесла ответный удар: от слишком резкого нажима полотно лопнуло, все тело провалилось вперед, и я незащищенной и глупой своей головой что есть силы впечатался в острую грань коробки. В глазах мелькнули звезды, я на миллисекунду отключился, но враз ослабевшие ноги соскользнули с трубы, на которой я стоял, и ваш покорный слуга полетел с высоты метров пять на рифленый металлический трап.
Я не знаю, за что Бог меня спас, потому что такие падения бывают только в кино. То ли из-за того это было, что я падал в отключке и тело было расслаблено, как у пьяного, то ли потому, что на излете я собрал трубопроводы уже на нажнем закруглении борта, а уж потом докатился до трапа. Я не могу понять, но, видимо, просто в Божественных планах на тот день моя смерть не значилась.
От страшного удара я вырубился надолго. Сознанье возвращалось неохотно, хотя Лев Тигрыч тряс меня, и орал, как безумный. На заказе вечером было немного народу, но все, кто услышал, конечно сбежались. «Парень, ты как? Ты как, парень?!», и размазанные лица не в фокусе — это было первое, что я осознал. И, о чудо, крылья моего ангела-хранителя опустили меня так мягко, что я ничего не сломал! Кроме общего потрясения и боли, у меня остался вкус крови во рту и забавные причудливые синяки по спине и боку от выступов на трапе, словно безумная татуировка.
Посидев, а, потом, постояв, качаясь, я под дружеские крики соратников, очухался, но лезть наверх уже не мог: ноги дрожали и разум протестовал. Лев Тигрыч сам допилил кронштейн до половины, благо оставалось совсем немного. И, под резкие удары кувалды, враг согнулся, а, потом, со звоном приземлился у моих ног. Я смотрел на этот килограмм железа, как святой Георгий на убитого дракона, устало и задумчиво смотрел, медленно осознавая, что все кончилось, и не мог наглядеться. В эту, и еще несколько ночей, мне было больно спать и лениво трудиться днем, а, в остальном, все закончилось благополучно, о происшествии никто, кроме очевидцев, не узнал. Нас похвалили за доблестный труд и отправили к новым свершениям.