про деда
Мы с ним были заядлыми грибниками. Сколько помню себя в детстве, собирали их в немереном количестве. Помню, что в такие дни он будил меня затемно. Выйдешь на улицу – а там темень, пасмурно, зябко... Смотришь по сторонам – все безлюдное, беззвучное... и бегом за дедом, через городской парк Пушкина до ж/д вокзала. Он еще и шагу прибавит («надо успеть, Лена, электричка ждать не станет»). Пока добежишь – жарко покажется. В вагоне, наполовину заполненном такими же грибоманами, можно и отдохнуть, и сны досмотреть. Потом, обгоняя попутчиков, через лесочки и просеки, одному деду известными путями - дорожками, широким шагом – к заветным полянкам. Деду доставляло большое удовольствие видеть, как я первый груздь под листвой обнаружу. И ведь всегда я с ним первая оказывалась! Хитрец, сейчас-то понимаю… И всегда домой вовремя поворачивал, мне казалось – эх, еще бы поискать, хоть и корзинка уже полная! Вот снова на самом интересном месте уходим ведь! Но сил хватало ровно на то, чтобы добраться до электрички, рухнуть на скамью, осознать – устала, до капельки. И как он мою меру сил чувствовал? На всех семейных праздниках, на которые к ним к бабушкой набивалось нас столько, что за раздвижной стол в большой восемнадцатиметровой гостиной мы садились по очереди, только и разговоров было, как невероятно здорово внучка Леночка по грибы ходит. «Как она их видит - то, ну ни одного груздочка, даже малюсенького, не пропустит,» - и так при этом смотрел на меня, что и никакого ордена или медали там золотой мне не надо было, и так распирало от гордости и от радости.
ДЕД всю жизнь собирал книги. Любил мемуары, художественную литературу. Записывался во всевозможные очереди, чтобы получить редкую (а они все такими были) подписку. Это – единственный случай, когда он пользовался льготами инвалида 2-й группы и участника ВОВ. Библиотеку собрал немыслимую по размерам. Все стены трехкомнатной «брежневки» были заставлены книжными шкафами. И меня к чтению приохотил. Помню, как понравился мне «Последний из могикан» Фенимора Купера. Читала запоем, головы не поднимая. Помню, влюбилась и в героя, и даже в обложку этой книги влюбилась – запомнила ее до мельчайших подробностей - потертостей… Принесла деду возвращать. Отдаю – а сама глаз от книги не отвожу. Не могу, и все тут! Смеется, шутит: «Так понравилась? Докажи, подарю». А чем доказать-то? Словами несерьезно как-то. И рада была, что в школе тогда сочинение подвернулось – про любимого автора. Принесла деду тетрадь с пятеркой . Прочитал (читал с удовольствием, не торопился, вдумчиво). Уже на полном серьезе, молча вынес мне книгу. «Держи. Твоя».
ДЕД отлично рисовал. Карандашом. Ну, не так чтобы любил и все свободное время посвящал, а проговорился мне – мол, было дело, по молодости. До войны он художником мечтал стать. Как услышала – насела на него с мольбами нарисовать портрет Чайковского. Мне доклад читать – а как без иллюстрации - то? Кряхтел, вздыхал, отбивался («Леночка, ну куда я такой рукой?»). Потом сел и нарисовал. Полдня работал над копией изображения с блеклой марки, которую я в качестве образца ему предложила. Портрет получился один в один, до мельчайших подробностей – и на огромном ватмане. Нарисовал он Петра Чайковского так здорово, что портрет этот в нашей музыкальной школе еще несколько лет потом висел. Дед смеялся: «Вот ведь, думал, что не смогу уже. Так нет, эта мертвого достанет». Видно, что доволен был несказанно. Гордился результатами нашей с ним авантюры (так он это называл). Я после «мастер-класса» деда несколько лет увлеченно рисовала.
ПРО РУКУ.
Правая у него всегда на погоду сильно болела. В такие дни он ее аккуратно придерживал, поглаживал, успокоить пытался. А я приставала с расспросами – понятно ведь, что воевал, что это – последствия боевого ранения. Но про войну он молчал, ничего почти не рассказывал. А про руку однажды рассказал. И то – благодаря бабушке, она первая по слову проговариваться начала. Он уж тогда дополнил. Так я узнала, что после тяжелого ранения на фронте руку у деда должны были ампутировать. И когда хирург это решения высказал, то дед взвился – «не дам»! Только чудом всё гангреной не закончилось. Дед рассказывал, как он уже в госпитале, когда жар спал – сразу стал больную руку тяжестями нагружать. Как на фронт хотел вернуться. Как он одной простреленной рукой стул за самый низ ножки поднимал, как отжимался выздоравливающей рукой сначала от душки кровати, потом - от пола, как учился подтягиваться. Ему 19 лет всего было в 43-м, когда ранили! 19! Восстановился, на фронт вернулся. Хотя должны были комиссовать. А он воевал еще два года, вернулся - с Орденом Славы III степени, вся грудь - в медалях. Внешне посмотришь на него - ни за что не подумаешь, что дефект есть какой у человека. В саду лопатой так махал, что здоровому не угнаться. А рубашку снимет – видишь, что чуть ниже плеча и до локтя "мяса" на руке нет. Совсем нет. Только кость, кожей обтянутая. Так и не наросло ничего, даже десятилетия спустя.
Мужа мне дед выбрал. То есть, конечно, изначально это мой выбор был. Но дед нашей свадьбе сильно поспособствовал. Дело так было. Привожу я к нему однажды сокурсника. Дед с ним поговорил, посмотрел на нас внимательно, и через полчаса после знакомства и мирной беседы под чаек про батьку - Ермака (кавалер мой из Пермских краев оказался), вдруг и водочки достал (это был, кстати, первый тревожный звонок – я с дедом никогда не выпивала), и тост озвучил: «Валера, нефиг время тянуть, делай нашей Леночке предложение. Чокнемся, за вашу свадьбу». Я от неожиданности не знала, что и сказать. Глаза выпучила, смеясь, еле слова выговаривала:«Дед, ты что творишь»? Спутник мой заметно обрадовался, приободрился как-то сразу, хоть и смущен был тоже. Когда проводили гостя, сказала: "Никак от тебя такого не ожидала". Ответил: «Вы – пара». И ведь прав мой дед оказался. Ведь если бы я впервые к нему парня привела, так нет же. Всегда вел себя прилично. А тут - как подменили!
Он ничего так и не рассказал мне о войне, о том, как воевал. Не любил этой темы. Как и на дух не переносил немецкой речи и художественных фильмов о войне. Объяснял прямо – «фашисты», «вранье». При этом я - то в немецкой спецшколе училась, и довольно хорошо немецкий знала. Любила язык, старалась деда переубедить, Гете ему вслух в подлиннике читала. Он стоял на своем: «Не могу я эту речь слушать, Леночка. Наслушался».
PS Леной меня назвал дед. Хотя родители совсем другое имя дали. Уперся, и стоял на своем - Лена она. А вслед за ним так стали называть все родные и близкие, даже мама.
Этот наградной лист из архива ЦАМО мне помог достать корреспондент газеты "Челябинский рабочий" Александр Чирков. Случайно. Смотрю на этот документ, заполненный от руки - и глазам не верю. Сохранилось ведь, не потерялось. И такое чувство, будто мы снова увиделись.
Не знаю, зачем это сюда пишу. Не уверена, надо ли. Интересно ли это кому-нибудь, кроме меня...
Чтобы помнили. Евгений Андреевич Ткач. 21 февраля 1925 года рождения — 19 ноября 2003.
Эвелина Григорьева