Алла Лескова об оптике любви.
Сразу скажу: не претендую.
Не претендую на то, что знакома со всем, что написано, рассказано, показано об Иосифе Бродском. Не потому, что не люблю или равнодушна, скорее, наоборот.
Боюсь приближаться близко к тому, что люблю. Особенно если это небожитель.
Опыт приближения к небожителям нерадостный. Чаще огорчает.
Поэтому. Небожитель уж лучше пусть там и живет, в виде светила, в виде написанного, сыгранного, спетого… Там его место, где звезды, много звезд. Пусть светят недостижимо, пусть греют. Восхищают пусть. Издалека. Оттуда они прекрасны и поцелованы Богом. И хорошо пахнут.
Но стоит к ним приблизиться, что-то узнать, прочитать о них незвездное, человеческое вполне, людское, а еще если наяву, лицом к лицу, вот он, приобнимает даже… Не снится ли это мне? ОН – какую-то меня…
Нет, лучше бы продолжала не знать. Лучше бы и дальше — только читала. Талантливые, с вкраплениями гениальности, строки. Смотрела бы — прекрасные полотна. Слушала бы — музыку с небес, но не ближе, не ближе.
Где эти строки (полотна, звуки) – и где они сами, в виде людей?
Галактика между ними. Неизбывная тема…
КТО ТЕБЯ ВЫДУМАЛ, ЗВЕЗДНАЯ СТРАНА? Мы и выдумали.
Интернет подарил много хорошего и плохого.
Из плохого.
Сколько мыльных пузырей полопалось здесь!
Завистливые, тщеславные, оплевывающие братьев и сестер по цеху. Чаще за глаза, но и прямо так, публично, пусть все читают, что ЭН бездарь…И все читают.
Поэтому боюсь близко. Боюсь ЗНАТЬ.
НО ВОТ ВЗЯЛА В РУКИ УДИВИТЕЛЬНУЮ КНИГУ.
«Удивительная» здесь не штамп. Значение слова в данном случае равно радостному удивлению.
Удивило, что книга Юрия Лепского «Бродский только что ушел» стала неожиданно для меня единственной за последние годы, которую я взяла в руки и долго не открывала. Просто смотрела на завораживающую, стильную, черное на сером, обложку… Любовалась, поглаживала рукой ее твердь, какой-то непривычный формат… И название это.
БРОДСКИЙ ТОЛЬКО ЧТО УШЕЛ.
Название не красивости ради, хотя многослойность присутствует, а приближенное к прямому смыслу.
Только что ушел, в прямом смысле, ногами. Из этого места, потом из другого, пятого…И автор — по его еще теплым следам как будто. Везде побывал, со всеми поговорил, почувствовал за поэта, вместе с поэтом, очень старался почувствовать. ОЧЕНЬ.
Иосиф много где бывал, когда покинул родину, и Юрию Лепскому удалось невероятное — побывать во всех местах, городах, странах, где был Поэт, и при этом не натянуть одеяло на себя, не пополнить серию «Я И БРОДСКИЙ», полюбить не себя в Бродском, а Бродского в себе.
Нет, не так. Не в себе. Там как будто вообще нет себя как автора.
ПРОСТО ЛЮБИТЬ.
Поэтому стать его тенью, незаметной, будто нет автора, будто сама книга написалась, эфиром… И текст, максимально плотный, но невесомый, в хорошем смысле скромный, стал вдруг мощным прожектором, который высветил не автора, как водится, а только героя. И много фотографий, приоткрывающих… Много прекрасных фотографий про всю его жизнь.
Юрий Лепский мощно высветил душу Бродского, ДУШУ, да. Без всякой бытовухи, приоткрываний шкафов и вываливания скелетов. И душа эта явилась мне прекрасной в своей маете.
Фамилии, как ни крути, вещь говорящая.
Бродский. Бродит. Мается, мается, бродит, брожение, возвращается, уходит, возвращается, бродит, не возвращается…
Мается в своей непроходящей тоске по городу детства и молодости, по единственно любимой женщине, которая там осталась… Не зря поэт так часто бывал потом в Швеции. Не зря любил Венецию, где и теперь… Не случайно вдруг застыл однажды в окне башенной комнаты Тильской галереи…
«… Бродский быстро осмотрел графические листы Мунка, на минуту задержался у маски и подошел к окну. Взглянул в окно и замер, просто застыл, не в силах оторвать взгляд от того, что было перед ним. Жена Линде ( директор музея Ульф Линде – А.Л.) пыталась напомнить ему, что ужин готов и стол накрыт… Он не реагировал на эти напоминания, словно даже не слышал того, что ему говорили. Когда он, наконец, очнулся, то быстро в последний раз взглянул в окно, кивнул, соглашаясь с чем-то, и повернулся к друзьям.» ( отрывок из главы СВЕТ.СЛУЧАЙ В ТИЛЬСКОЙ ГАЛЕРЕЕ).
Предметом интереса автора книги стало с того момента только одно: что было там за окном? Что заставило неотрывно смотреть?
Оказалось, там был обычный северный пейзаж с низкими облаками, залив с островами и белый пароходик….
«Главное – водичка и все остальное – знакомого цвета и пошиба. Весь город – сплошная Петроградская сторона…». Это Бродский уже о Швеции в письме Якову Гордину.
Вот что он всю жизнь в эмиграции искал. То, от чего вынудили уехать.
Так жадно ищут всю жизнь потерянную, единственно милую, находя любимые и родные черты ее в самых разных женщинах. Принимая их за нее…
А кто это, Юрий Лепский, спросите вы? Не скрою, я тоже задала себе этот вопрос, пусть простит меня Юрий Михайлович.
Кто этот автор, который, в отличие от многих, знавших близко или не близко Бродского (поди теперь проверь!) и писавших в духе «я и Бродский», сумел соткать невидимой нитью прекрасный текст о любви к поэту, далеко не совершенному Иосифу. И разве можно любить совершенство!
Но только когда любишь, видишь самое-самое лучшее в человеке, самое укрытое от обычных «объективных» глаз, самое пронзающее, сокровенное в нем. И все говорят вокруг – как такого можно любить?!
Журналисту, писателю Лепскому это удалось, он умеет любить, забыв о себе. В случаях с великими это особенно трудная задача, невыполнимая практически.
А получилось.
Спасибо ему за это, за то, что я переступила через вечный страх, рискнула приблизиться, но не обожглась, по обыкновению, а полюбила.
Не стихи, они вне моих комментариев.
Человека Иосифа Бродского полюбила.