Если Бы Любовь Никогда Не Пришла ...
Мы ждали этого с самого начала взрослой жизни. Мы интуитивно понимали любовь задолго до того, как она стала возможной на практике. Мы знали, что это связано с чувством глубокого понимания и, наконец, способности сказать все, не боясь осуждения или осуждения. Любовь - это заговор двух людей против всех остальных, слишком тупых или свинцовых, чтобы понять "это", истинную природу жизни. Это было связано с полным увлечением кем-то и удивлением, что они могут увлечься тобой, до такой степени, что ты можешь сделать с ними все, что угодно, например, положить палец им в рот и попросить сильно укусить. Мы с самого начала вообразили, что любовь может быть лучшей частью жизни – и не ошиблись.
Во имя любви мы ставим себя в чрезвычайные ситуации. Мы выходили гораздо чаще, чем нам хотелось бы. Мы покупали модную одежду, мы думали о своей прическе и беспокоились о своих прыщах, мы пили интенсивно окрашенные коктейли, мы заканчивали на рассвете в чужих частях города, в спальнях людей, которые, как мы знали, были не правы, но это, по крайней мере, в некотором роде было прогрессом в деле. Мы соглашались на свидания с людьми, которые, как мы знали, были проблематичными, потому что мы не хотели окостенеть или вырасти слишком необычными. Это не всегда было правильно, на самом деле, это было почти всегда неправильно, но мы поддерживали наше настроение и говорили себе, что в конечном счете все будет хорошо, как они любезно заверили нас, что это будет.
Но время шло, шли десятилетия. Мы были вовлечены в некоторые очень тревожные ситуации, которые выглядели как любовь со стороны, но были чем угодно, но только не любовью. Мы слишком долго пытались освободиться и обрести голос. И в какой-то момент мы начали осознавать то, с чем до сих пор боремся, вероятно, поздно ночью, потому что такие вещи нелегко увидеть при дневном свете: вероятность того, что любовь, несмотря на все наши усилия и озарения, никогда не придет к нам. Мы умрем, так и не познав любви, к которой стремимся.
Причины этого многочисленны и по-своему совершенно банальны. Потому что наше прошлое слишком запутано; наше недоверие слишком глубоко; мы слишком уродливы; мы слишком неуверенны; мы не встречаем нужных людей; наша удача слишком слаба; Надежда кажется слишком рискованной. Хотя мы стараемся, больше, чем что-либо другое, мы не можем сделать это. У нас ничего не получится.
Послом для этой мрачной великой истины могло быть объективно довольно безобидное разочарование: возможно, еще одно свидание, которое в конце концов – несмотря на очень обнадеживающую стадию вокруг десерта – прошло не так, как должно, или еще один человек, который не перезвонил. Они, ангел романтической смерти, не могли знать, что они делают с нами, и, конечно, не хотели этого (мы не можем ненавидеть их ни на мгновение, к сожалению), но из-за отсутствия желания, они инициировали нас в идею, которая теперь угрожает взорвать наше здравомыслие.
За закрытыми дверями сцены не очень хороши. Слава богу, что уединение защищает моралистический мир от сцен, которые нужно забыть. Будут часы самого неотвязного отчаяния: слезы, горькие обличения всех и вся, жалостливые и мстительные разглагольствования: это слишком, я больше не могу, это несправедливо сверх меры. Ночью мы прорываемся сквозь разрушительные барьеры обычной надежды. Мы собираемся покончить с собой. Они пожалеют о нас, им будет нас не хватать. Но мы, конечно, не будем делать глупостей. Это просто ум делает свою нормальную работу, приспосабливаясь к еще одной зияющей пропасти между тем, как мы хотели бы, чтобы все было, и тем ужасным, как оно есть. Мы договорились. В конце концов, мы-существа, которые знают, как умирать. Мы думаем, что не знаем, как это сделать, но мы неизменно это делаем, несмотря на яростную ярость. Мы можем переварить практически любой вердикт. Мы говорим себе, что никогда не сможем говорить или потерять кишечник, но затем врачи говорят нам, что должно быть, и мы миримся с питательной трубкой и мешком и можем общаться только через дрожащее веко. Это всегда лучше, чем альтернатива.
Поэтому, конечно, мы имеем дело с катастрофическим отсутствием любви. Наступает рассвет, холодный и суровый, но все же успокаивающий своей трезвой мрачностью. Мы застилаем постель, избавляемся от отчаяния и идем дальше.
Есть несколько утешений. Во-первых и в первую очередь, опустошенное возмущенное неповиновение, нахуй вселенную и всех тех, кто торгует сентиментальной чепухой, которая не соответствует нашей реальности. Это тоже своего рода произведения искусства, созданные неустрашимыми гениями-реалистами, которые прошли через такое же одиночество, как и мы, которые поняли нашу печаль раньше времени, горестными мастерами, такими как Бодлер и Леопарди, Пессоа и Паскаль, которые могут выразить нашу мелкую домашнюю печаль в могучих трансцендентальных терминах и привести нас к самому достойному виду сожаления. Они тоже были там и самым абстрактным образом говорили нам: "я знаю". И у нас есть дружба, не такая, которая уничтожает одиночество, но которая позволяет нам общаться вокруг него. Мы не можем помочь друг другу напрямую, мы больше похожи на группу умирающих в хосписе, которые не могут искоренить конец, но знают, что они по крайней мере не одиноки с ним. Мы также лучше понимаем статистику: то, что это нормально для нас, невежественных, - это нормально. Мы принадлежим к важной партии меньшинства в парламенте человеческих страданий.
Отсутствие любви будет нашим главным бременем, горем, которое мы переживали с подросткового возраста до конца, проблемой, которая должна была уйти и никогда не уходила. На нашем тайном надгробии должно было быть написано: "Любовь не сработала для них, и как они жаждали, чтобы это произошло: эпитафия, чтобы напугать детей и успокоить наших эмоциональных преемников". То, что должно было стать фазой, превратилось в самую истинную вещь о нас: что мы жаждали любви – и что она никогда не приходила, истина тем более искупительная, что была выражена наконец с редкой спокойной непоколебимой честностью.