"Земля" Михаила Елизарова это как лучший роман Набокова, родившегося в лихие 90-е. Биография молодого землекопа Владимира Кротышева, по мнению филолога А. Аствацатурова является романом предчувствием. Этим самым предчувствием были охвачены йенские романтики, воспевавшие и жизнь и смерть и их тайны. И как йенские романтики М. Елизаров пристально вглядывается в людей простого труда. Но тут уже не землекопы пытаются найти кристалл в сердце горы, а на передний план выходят гробовщики, присутствующие при тайне смерти, которые на самом деле и оказываются той невидимой элитой похоронного бизнеса.
Значительное место в романе занимает философия, и хотя главный герой только в начале пути, но он уже каждую ночь засыпает в обнимку с учебником философии (если вы понимаете о чем я). Женщинам в «Земле» уделено особое место. Образ Машеньки оказался одним из самых красивых и неповторимых в современной литературе. Это светлая Василиса премудрая, которая просто с неизбежностью должна вернуться в продолжении этого произведения. Темная же Алина ("и ребенок, и самка богомола, и философ, и ведьма, и жрица, и ритуальная жертва") покоряет своим кладбищенским бекграундом, что я не мог не вспомнить каких-то милых субкультурных шифров, которые так милы каждому кто любил кладбища больше чем его любят нормальные люди.
Есть такая профессия думать смерть и Михаил указывает на нее, заступается за ее псевдомаргинальный ореол. Линия производственного романа оттеняется борьбой начал Эроса и Танатоса, и я рад что второе из них большое.
Нельзя не добавить про неувядающую сектанскую тему у Елизарова. Все эти хлысты, бегуны, которые вернулись в 90-е в более грубой форме снова превращаюстся в глубинную линию или культурную интуицию русской культуры. Крикун иницировавший внутреннее ухо Кротышева пробудил и во мне много забытых теплых истин. Мне снова захотелось увидеть слегка безумных, но бесконечно душевных друзей без которых мы теряем что-то важное в своей средневвропейской идентичности.
Отмечаемая критиками многословность описаний (роман толстый в 780 стр.) в «Земле» преувеличена. Единственное, что избыточно, по моему мнению, это обсценный фольклор неполюбившегося гл. герою Гапона. В одной из презентаций (Нон-фикшн) М. Елизаров высказал очень близкую мне мысль о смехе и иронии, которая нивелирует любые, даже самые важные темы, но тему смерти титаны иронии не могут превозмочь. Именно поэтому шутки и прозекторский глумливый юмор воротил похоронного бизнеса кажутся таким мелким барахтаньем в корыте смыслов. Сам юмор Михаила Елизарова как автора книг и исполнителя песен собственного сочинения это единственный пример, когда обсценная лексика гармонична, и если вас не сильно расстраивает ее нетолерантный месседж, то сложно не увидеть в песнях акт истинного осознанного позора, который другие исполнители неумело и фальшиво прикрывают фиговыми листами трендов и стилей.