24 тыс подписчиков

Налог

18 февраля 202018 фев 2020

2933

9 мин

предыдущая глава Наследство

Еля поднималась в школу чуть свет. Впопыхах надевала холщовое платье в красно-чёрную клетку, натягивала толстые вязаные чулки поверх тонких суконных. Мама возилась у печи, гремела вёдрами, громыхала чугунками. Заботливо заворачивала в тряпицу картофельные лепёшки и тяжело вздыхала:

– Это тебе на неделю, доченька. Только сразу не съедай. Уж как-нибудь растяни до субботы.

– Хорошо, мама.

– Курица не несётся совсем. И кормить бедную хромоножку нечем. Скоро придут заготовители. Где яйца взять? Ума не приложу. И Алька плохо доится. Всего три литра выцедила. Вон у старой Аграфены ни коровы, ни овцы, а налог всё равно должна сдавать.

Дочь слушала мамины причитания, торопливо собирала учебники и тетради в холщовый мешок. Раз в месяц, как часы, появлялся уполномоченный. Мама складывала на лавку невыделанные кургузые овечьи и козьи шкурки, обречённо отсчитывала яйца из ведёрка. Когда Еля была маленькой, то думала, что «налог» – это огромное прожорливое животное. Неведомое чудище живёт за горой и пожирает их мясо, яйца, молоко и шкурки. Не успевала мама подоить Альку, а за воротами уже поджидала тётка с молокомером. Она сливала в бочку и увозила их скромный надой для ненасытного «налога». Оттуда же из-за горы являлся заготовитель яиц. Мусолил важно во рту химический карандаш, ставил жирную галочку в своей тетрадке и выдавал Альтук квитанцию в обмен на диетический продукт.

– Еля, выходи! – барабанили в окно соседские мальчишки. – Айда в школу!
Еля на ходу накидывала овчинный полушубок, прихватывала недельную пайку лепёшек и выбегала на улицу. Мороз обжигал щёки. В их деревне была только начальная школа, и старшеклассники ходили в восьмилетку в Кош-Елгу, в соседний посёлок. Там набралось целых четыре пятых класса. Вместе с малышнёй, в одном классе, штудировали арифметику переростки восемнадцати лет. На переменках они сидели с учителем истории на деревянном крылечке и смолили козьи ножки из дешёвой махорки.

– Давай, Митька, выходи, в школу проспишь! – вопили мальчишки, поджидая очередного «Ломоносова», чтобы принять его в свои нестройные ряды.

Вся эта разновозрастная ватага, весело горланя, шла по бездорожью девять километров в Кош-Елгу. Первыми по сугробам, пробивая тропу в свежевыпавшем снегу, шли взрослые парни. За ними, след в след, топали с котомками за спинами все остальные.

Елечке шагалось легко. Ей нравилось идти вместе со всеми и думать о своём. Румянились щёки от быстрой ходьбы и мороза. Тёплый полушубок, перешитый из отцовского, согревал её в самые сильные морозы. Она примечала малейшие изменения в природе. Изучила каждую выбоину и ухабину просёлочной дороги. Уже знала, когда сеют в поле рожь, когда озимые. В ненастье её лапти увязали в жирной каше, замешанной на отборном чернозёме и приправленной дождевой или талой водой. Чёрная густая масса, как голодная злобная старуха, засасывала плохонькие обувки в беззубую пасть, чавкала, шамкала и, с сожалением, выплёвывала уже обмусоленные «черевички».

В бураны и метели, когда дороги полностью заносило высокими сугробами, Еля снимала угол у своей дальней родственницы. Денег за постой тётя не брала. В той же самой комнате теснились хозяева квартиры с грудничком и свекровью.
Еля доставала крошечный чугунок, ставила на огонь картошку. Чугунок ей достался от бабушки Марфы, в хорошие времена в нём топили сливочное масло для каши или блинов. Еля уже давно сливочного масла не ела. Да что масла, у неё даже хлеба не было. Мамины лепёшки из вареной картошки в мундирах она проглатывала ещё по дороге в школу, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

Вместе с ней квартировали Ванька и Толик из её деревни. Ванька выкладывал из своего мешка картошку, драгоценную муку и даже настоящий хлеб. Шестнадцатилетний паренёк примечал, что тоненькая и прозрачная Еля клюёт, как птичка, растягивая на весь день свой скромный паёк.

– Еля, помоги нам суп сварить, – хитрил он. – Я лапшу делать не умею.

– Не могу. У меня муки нет.

– У меня муки полно! На всех хватит, правда, Толик? – подмигивал он товарищу.– Мой папка зарабатывает хороший паёк за валяние валенок, а Толькина сестра работает в больнице, ей тоже полагается продовольственный паёк.

Дочь Альтук сдавалась настойчивым уговорам, но ощущала горький осадок на душе. Такое же неприятное чувство она испытывала, когда Нина, её новая подружка, отсыпала ей тайком от матери горсть сейки в носовой платочек. Еля не понимала: почему у Ваньки с Толиком хлеб есть? Почему у Нины в кладовке полно муки и зерна и её мамка печёт пряники? Еля слизывала медленно сладчайшую розовую глазурь, отщипывала по крошке, растягивая удовольствие, но пряник всё равно кончался. А они, Тимофеевы, даже пенсию за отца не получали. Мама категорически отказывалась хлопотать об этом.

– Альтук, тебе ведь пособие на детей положено от государства. Ведь твой Микки на войне голову сложил! – говорила Мария.

– Не надо трогать Микки! Пусть он лежит в земле спокойно! – повторяла мама, как заклинание. – Не буду ни перед кем умоляться! Не надо тревожить дух усопшего мужа ни мыслями, ни делами. Грех это.

По выходным дочери Альтук торговали на базаре табаком-самосадом. Топали пешком пять километров до Аксакова. Продавали табак стаканами, как семечки. С вечера его рубили, просеивали, нюхательный табак фасовали отдельно. Самосад был такой ядрёный, что у коммерсанток слёзы лились градом. Нюхательный табак хорошо расходился, его прикупали вместо средства от насморка, ещё лучше он действовал, если нос был заложен. Некоторые покупатели хитрили:

– Откуда табачок, хозяйки? Небось, слабенький?

– Хороший табачок, дяденька! – бойко говорила Таня. – Пока рубили и фасовали вчера, начихались и наплакались до одурения. Вот какой крепкий табачок.

– Дочка, дай щепотку на пробу, – подставлял ладонь дедок. – Надо распробовать. Сыпани в газетку! – скручивал он самокрутку, закуривал с наслаждением. – Хороший, крепкий! – и, уходил, не заплатив.

– Ещё один пряник ушёл, – грустно вздыхала Таня.

Мама откладывала эти копейки на чёрный день. Из пятаков и гривенников, политых слезами, платила налоги. Налоговый агент мог нагрянуть в любое время. Он собирал деньги на лотереи, заём, страховки на скотину, налог на землю. Где не давали, выбивал силой. Его прихода опасались пуще огня. Прятали от чужого глаза скотину, укрывали в подполе новорождённых ягнят. То в одном, то в другом дворе голосили хозяйки, беспомощно глядя, как уводят их животину. Визит агента становился для должников бедой. Перед ним заискивали, подносили стопочку самогона, собирали на стол угощение. Жизнь колхозника подчинялась государственным разнарядкам. Облагали налогом молоко, яйца, мясо, шкурки овец и коз. В год семья Тимофеевых была обязана сдать государству двести литров цельного молока, двести яиц, сорок кило мяса и шесть овчин. Если колхозник вовремя не платил, то создавали комиссии, и, при свидетелях, устраивали обыски у должников, а обнаруженные «ценности» забирали в счёт налогов.

Альтук даже как-то выступала свидетельницей. Трофимовы жили на соседней улице в покосившемся, ветхом домишке. Ограду и ворота несчастные спалили в лютые холода. Нежданных гостей встретила хозяйка, злая и неопрятная баба лет пятидесяти. Холщовое платье совсем износилось. Через истлевшую материю местами просвечивало измождённое, худое тело. На печке жались от холода и страха истощённые, полураздетые дети. Младшенький беспрестанно поскуливал и просил есть.

Агент раскрыл знакомую папку, ненавистную всем должникам:

– Хозяйка, пора платить налоги!

– В моём сарае даже мыши не водятся! Жрать им там нечего! – запальчиво произнесла черноволосая хозяйка. – На ферме свиней кормили мясом дохлой коровы. Ляжку стащила, чтобы детей голодных накормить.

Комиссия обшарила подпол, спустилась в погреб, обыскала сарай. «Ценностей» в нём, кроме закаменелых овечьих какашек, не нашли.

– Коли не держите скотину, значит, лентяи и тунеядцы! – самодовольно изрёк агент, любовно разглядывая носок своего нового кирзового сапога. – Выкупай свою норму у соседа за деньги и сдавай заготовителям. За каждую овцу отдай две шкурки. Можно одну козью. Она дороже.

– Последнюю овцу ещё осенью зарезали! – кричала истерично баба. – Даже копыт не осталось! Начальник, кто тебе сказал, что земля бесплатна! А налог на землю, на картофельное поле, на дом! Страховые на скотину заплати! Заёмные заплати! А деньги где взять? Если в колхозе только палки дают за работу!? Кто сказал, что заёмные – дело добровольное? Согнали в клуб силком, заставили расписаться! Это поначалу добровольно ставишь подпись, а расплачиваешься-то своими кровными!

– Договоришься у меня, старая карга! Прикуси язык, – сказал агент.

– Она того, немного помешанная, – объяснил местный депутат агенту. – Не обращайте внимания.

Альтук смотрела на сытое, надменное лицо представителя власти, и сердце её наполнялось болью. Сама она старалась платить налоги изо всех сил. Отнимала у детей и несла на базар всё, что можно было скормить и сбыть на стол горожанину: масло, сливки, сметану, творог, яйца. Летом в ход шла ягода, осенью небольшую выручку приносили грибы. Деньги в колхозе не платили, зарплату насчитывали трудоднями. Уйти из колхоза добровольно не разрешалось, паспортов не было, поэтому бедным крестьянам оставалось только обливаться слезами и платить налоги...

И у Тимофеевых дела стали уж совсем никудышными: по двору ковыляла одна курица, а в сарае одинёшенько подпирала стены хромоногая корова. Бедность, нищета и скудность пёрли из всех щелей старого дома, дети ходили в обносках. Как-то вечерком к ним заглянул председатель сельского Совета Михаил Фадеевич Тимофеев и затребовал у вдовы мужнины письма с фронта:

– Альтук, дай-ка мне письма Микки.

– Зачем это они понадобились?

– Надо умную бумагу составить, прошение на пенсию.
Он сел за стол, поморщился, читая жуткие подробности фронтовой жизни своего земляка: «Перевозим продукты через Волховскую переправу в блокадный Ленинград. В городе народа уже не видно. В домах находим много снасильничанных и убитых женщин… В Ленинграде поели всех котов и собак, в городе остались одни старики…» Переписал кое-какие данные в свою тетрадку.

– Вот, Альтук, забирай свои письма, – сказал председатель, возвращая надежду и веру в справедливость в семью фронтовика. – Будем твоим детям пенсию хлопотать. Полине и Пантелею не положено. Взрослые они уже. А вот Тане с Елей отцовы деньги будут подспорьем.

Содержание книги "Цвета холодных лет":

Глава 1. Как нас раскулачивали

Глава 2. Стражник

Глава 3. Утро

Глава 4 Фотография перед смертью

Глава 5. Надежда

Глава 6. Мечта

Глава 7. Как женщины выживали в войну

Глава 8. Посылка для папы

Глава 9 Сёстры

Глава 10. Три ведра водки

Глава 11. Христинка