Я росла счастливым ребенком. Наверное. А тогда мне часто казалось, что я никому не нужна. Игра была у меня: папа смотрит телевизор вечером, я подойду, скажу, что ухожу к маме на кухню, он буркнет: «Хорошо», иду к маме на кухню и говорю, что я ушла в туалет. Сама прячусь за шторой в детской и жду, пока меня искать начнут. Проходит много-много времени, а меня никто не ищет, папа ушел в свой кабинет, мама вяжет, а я давлюсь слезами в темной комнате под шторкой… И ужасное чувство детской обиды на свою ненужность! Мне было тогда лет пять-шесть.
Я очень не любила колготки. В прошлом веке это был необходимый атрибут детской одежды, особенно девочек, и мальчики носили тоже колготы. Они были в основном хлопковые, после стирки грубые, и однажды мне так противно было их напяливать на ноги, что я раскапризничалась и стала стягивать их обратно, жалуясь и причитая. И вот тут впервые схлопотала от мамки – она выхватила эти колготки у меня из рук и отхлестала ими почем попала: по голове, по спине, по рукам! Ну конечно, с перепугу истерику я прекратила, от боли и неожиданности заткнулась. Мать ушла, а я молча натянула их на ноги, утерла слезы и поняла на всю следующую жизнь – не скулить!
Я была нянькой для своего племянника, пока сестра работала, а мать занималась по дому, и учила его разговаривать – мне шесть лет, ему полтора. Мы играли в куче песка во дворе, с лопатками, машинками, формочками, деревяшками, и все, что я брала в руку – ему показывала, проговаривала, он повторял. Бежала, рассказывала мама об этом и получала подзатыльники за то, что его оставила одного во дворе. А потом и ему надоело повторять – взял ведерко (тогда делали их из металла, детские такие для песочницы) – и как долбанет меня с размаху по голове! Слезы, шишка, ссадина до крови, и очередной подзатыльник: «Сама виновата, не дразнила бы!»
Моя любимая подружка пошла в школу, она была на год старше, и еще ее записали на класс по скрипке в музыкальную школу. Ну конечно: «Мама, мама! Я тоже хочу на музыку!». «Еще рано», - был ответ. Прошел год, подружка пиликала на скрипке из открытого окна многоэтажки, важно ходила мимо на занятия с настоящим чемоданчиком для инструмента, и мы уже играли не так часто вместе. И мне скоро в школу, в 1 класс. «Мам, а когда можно на музыку?» - «Какую музыку? Уже поздно, не принимают». Больше я не задавала вопроса, но однажды случайно, спустя год или два, подслушала, как мать рассказывала соседке со смехом, как я просилась в музыкальную школу, и когда та удивленно спросила, почему же меня не отдали туда учиться, я услышала: «Еще чего! Будет у меня тут пиликать с утра до ночи!»
Я любила рисовать, папа купил мне краски, карандаши, альбомы. Но я не знала, как ими пользоваться. В Доме культуры был кружок рисования, я походила туда месяца два, меня хвалили, мы рисовали с натуры шары, кувшины, неплохо получалось. Потом преподаватель попросил оплатить обучение – краски, карандаши, бумагу нам выдавали. «Мам, мне три рубля надо на кружок!» - «Нету». Я конечно больше не пошла. Мне было лет восемь. И папа работал в шахте, денег было, но я не знала, что можно просить у папы.
На танцевальный кружок приглашали бесплатно, я долго туда ходила, мне очень нравился наш класс с зеркалами на всю стену, наши занятия. Иногда мы выступали на сцене, и я так этого боялась! Я мечтала, что буду танцевать как девочки из старшей группы. Но мне предстояло стать спортсменкой.
…Но об этом в другой раз. Спасибо за прочтение!