Поезд отстукивает километры, минуты и запахи. Пару роллтонов назад я отъезжал от Москвы, а вот уже скоро и Архангельск, Пермь или Воронеж. Гипотетический Воронеж, потому что никуда я, конечно, не еду, а сижу в своем кресле и представляю.
Бывают такие дни, когда это становится особенно важно - представлять, что можешь так просто встать, и не собирая чемодана, выйти из привычной и уютной в сущности квартирки навсегда. Бывают такие дни, да.
Тут останется зубная щетка со слегка помятой по левому краю щетинкой, останутся тапки, останутся книги и старые черно-белые фотографии, останется дети, жена и все то, что принято называть семьей и устроенным бытом. Останется даже кот, хоть он давно и живет не в этой квартире, но память о нем тоже останется тут, а я возьму и уеду.
Уеду...
Дети бегают и требуют поиграть в пиратов, или драконов, или кубики, а ко мне подходит гипотетическая проводница и выдает белье. У проводницы мешковатая форма, ей лет под пятьдесят, но такие крепкие пятьдесят, и когда она улыбается из её рта на меня смотрит золотой зуб. Настоящий золотой зуб.
Я беру белье, губами улыбаюсь в ответ и начинаю застилать кровать. Хороший поезд, хороший вагон. Почти новые матрацы и подушки, да и пластик с дерматином почти новые. Это сразу чувствуется. Они еще не шероховатые от бесконечных человеческих планов, надежд, разочарований и запахов. Этот вагон ещё можно удивить собой.
Где-то далеко - в другой Вселенной - жена говорит, что нужно съездить за краской и новой кроваткой, а у меня в вагоне попутчик опасливо озирается по сторонам и наливает под столиком Столичную. Немного. Всего три булька в пластиковый стакан. Но это уже не первые за сегодня три булька, и у мужичка раскраснелись щеки и слова слетают все веселее и охотнее. Он рассказывает про то, как служил тридцать лет назад в Чите, и как там цвел багульник весной. Рассказывает про свой завод, старенькую Волгу, на которой только что поменял аккумулятор и картошку на огороде. Я слушаю и любуюсь тому, как у него все просто и понятно. А у меня...
А у меня работает телевизор и рассказывает про санкции и новые достижения на мировой арене, но это не важно, потому что поезд снова стучит и мужичок вышел, а напротив меня уже сидит девушка с серыми большими глазами. Она смотрит в окно и думает о чем-то очень важном и главном. А я смотрю на нее и надеюсь. Надеюсь, что девушка не заговорит и магия не разрушится, потому что если девушка заговорит, то обязательно окажется что она думала о чем-то несуразном, глупом, а может быть даже матерном. А пока она молчит можно ехать, смотреть и надеяться.
Ехать и надеяться, а после этого пойти умыться и лечь спать, а потом перекусить и снова спать, и снова перекусить и смотреть. И вот где-то после второго роллтона, ну, вот там в районе Перми или Архангельска, наступит тоска. По креслу, по детям и жене, по коту, который давно уже живет не с нами, по дому. И вдруг сильно-сильно захочется обратно, и тогда я вдохну и отпущу поезд с его попутчиками и запахами, с проводницей и чаем в металлических подстаканниках. Отпущу и пойду туда где меня все это время ждали. Пойду туда, где я снова хочу и умею быть вместе. Быть вместе, да.