Для Александра трифоновича Твардовского Великая Отечественная война началась с первого дня. Уже в понедельник 23 июня он, как и К.Симонов, Е.Долматовский, А.Сурков, Б.Горбатов, Е.Петров, М.Светлов, В.Лебедев-Кумач, С.Михалков и многие другие писатели явился в Главное Политуправление Красной Армии для получения "командированного предписания" , в котором указывалось место прибытия - Киев и фамилия человека, к которому там обратиться. Вместе с А.Твардовским в Киев отправились Е.Долматовский и Джек Алтаузен. 24 июня они выехали к месту назначения с Киевского вокзала. Да, уже шла война, но ещё купейный вагон, шутки друг над дружной молодых людей, ещё недавно учившихся в любимом ИФЛИ, всю серьёзность происходящего надо будет увидеть и осознать. Произойдёт это уже утром: из окна вагона они увидят первых эвакуированных беженцев из Прибалтики - первая встреча с жестокостью войны... Все трое, глядя на эту картину, как-то сразу утратили мирную весёлость и беспечность. В Киеве батальонный комиссар отравил поэтов дальше в Тарнополь (Тернополь) с командой мобилизованных партийных работников. Ночной переезд из города в город в кузове грузовика с несколькими рядами досок-сидений от борта до борта. Первое оружие, полученное в штабе бывшего округа, - винтовка, Короткая летняя ночь с пулемётными обстрелами с воздуха, смутными вестями и слухами о сброшенных противником парашютистах казалась длинной. В штабе Юго-Западного направления определилась их судьба. Твардовский остался в редакции фронтовой газеты "Красная Армия", Долматовский же и Алтаузен отправились в армейские газеты. А вот эти стихи писал Твардовский в первый год войны:
1941 год
И пускай до последнего часа расплаты,
Дня торжества, недалекого дня,
Мне не дожить как и многим ребятам,
Которые были не хуже меня.
Я долг свой всегда по-солдатски приемлю
И если уж смерть выбирать нам друзья,
То лучше чем смерть за родимую землю
И выбрать нельзя...
Ещё одно стихотворение этого же года, все мы когда-то учили в школе, да и сегодня мальчишки читают его со сцены:
Рассказ танкиста.
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
А как зовут, забыл его спросить.
Лет десяти-двенадцати. Бедовый,
Из тех, что главарями у детей,
Из тех, что в городишках прифронтовых
Встречают нас как дорогих гостей.
Машину обступают на стоянках,
Таскать им воду вёдрами — не труд,
Приносят мыло с полотенцем к танку
И сливы недозрелые суют…
Шёл бой за улицу. Огонь врага был страшен,
Мы прорывались к площади вперёд.
А он гвоздит — не выглянуть из башен, —
И чёрт его поймёт, откуда бьёт.
Тут угадай-ка, за каким домишкой
Он примостился, — столько всяких дыр,
И вдруг к машине подбежал парнишка:
— Товарищ командир, товарищ командир!
Я знаю, где их пушка. Я разведал…
Я подползал, они вон там, в саду…
— Да где же, где?.. — А дайте я поеду
На танке с вами. Прямо приведу.
Что ж, бой не ждёт. — Влезай сюда, дружище! —
И вот мы катим к месту вчетвером.
Стоит парнишка — мины, пули свищут,
И только рубашонка пузырём.
Подъехали. — Вот здесь. — И с разворота
Заходим в тыл и полный газ даём.
И эту пушку, заодно с расчётом,
Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.
Я вытер пот. Душила гарь и копоть:
От дома к дому шёл большой пожар.
И, помню, я сказал: — Спасибо, хлопец! —
И руку, как товарищу, пожал…
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
Но как зовут, забыл его спросить.
А впереди вся война, с тревогами, боями, потерями ... Твардовского , поэта, получившего известность ещё до войны, уговаривали перейти в "Красную Звезду" и в "Правду" (центральные газеты!), но все предварительные переговоры оканчивались его резким отказом: "Я здесь, во фронтовой газете, на своём месте. Если и перейду на другую службу, то только в редакцию газеты армии, которой предстоит освобождать мой Смоленск и Смоленщину." Это было его убеждением. И когда его перевели на Западный фронт, заветное желание исполнилось. Но так уж складывалось, что на этой войне земляками оказывались все, с кем делил кров, укрывался в окопе, раскуривал цигарку, шёл в бой. Может быть, потому и сложились эти стихи:
Бойцу-земляку
Нет, ты не думал, дело молодое, —
Покуда не уехал на войну,
Какое это счастье дорогое —
Иметь свою родную сторону.
Иметь, любить и помнить угол милый,
Где есть деревья, что отец садил,
Где есть, быть может, прадедов могилы,
Хотя б ты к ним ни разу не ходил;
Хотя б и вовсе там бывал не часто,
Зато больней почувствовал потом,
Какое это горькое несчастье —
Вдруг потерять тот самый край и дом...
Где мальчиком ты день встречал когда-то.
Почуяв солнце заспанной щекой,
Где на крыльце одною нянчил брата
И в камушки играл другой рукой.
Где мастерил ему с упорством детским
Вертушки, пушки, мельницы, мечи...
И там теперь сидит солдат немецкий,
И для него огонь горит в печи.
И что ему, бродяге полумира,
В твоем родном, единственном угле?
Он для него — не первая квартира
На пройденной поруганной земле.
Он гость недолгий, нет ему расчета
Щадить что-либо, все, как трын-трава:
По окнам прострочит из пулемета,
Отцовский садик срубит на дрова...
Он опоганит, осквернит, отравит
На долгий срок заветные места,
И даже труп свой мерзкий здесь оставит —
В земле, что для тебя священна и чиста.
Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,
Что отчий край лежит не на пути,
Что на свое родное пепелище
Тебе другой дорогою итти.
Где б ни был ты в огне передних линий —
На Севере иль где-нибудь в Крыму,
В Смоленщине иль здесь, на Украине —
Идешь ты нынче к дому своему.
Идешь с людьми в строю необозримой, —
У каждого своя родная сторона,
У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,
А родина у всех у нас одна.
1943 год.
Путь к Смоленску А.Т.Твардовского прошёл через его родное Загорье. В очерке "По пути к Смоленску" он писал:
"В Загорье я не застал в живых никого. Кто уцелел - подался в леса, скрывается у дальней родни, знакомых. Остальные - на каторге у немцев или в больших общих могилах, которые были мне указаны жителями других деревень."
Фронтовая судьба распорядилась так, что деревни в верховьях Десны освобождали те же полки, которые вели жестокие бои в первую осень. Полки вернулись на свои старые позиции, в свои блиндажи, на постой разместились у крестьян, которые их узнавали.
Твардовскому рассказали об установке памятника и траурном митинге, на могиле погибшего 28 сентября 1941 года всеми любимого командира полка Мещерякова. Тогда после боя погибшего командира только перевезли дальше на восток и предали земле, поставить памятник и не успевали, да и нельзя было. Сделали это через 2 года. Выстроился взвод автоматчиков и прогремел троекратный салют, дула автоматов были направлены на запад. А поэт написал стихи:
У славной могилы
Нам памятна каждая пядь
И каждая наша примета
Земли, где пришлось отступать
В пыли сорок первого лета.
Но эта опушка борка
Особою памятью свята:
Мы здесь командира полка
В бою хоронили когда-то.
Мы здесь для героя отца,
Меняясь по-двое, спешили
Готовый окопчик бойца
Устроить поглубже, пошире.
В бою — как в бою. Под огнем
Копали, лопатой саперной
В песке рассекая с трудом
Сосновые желтые корни.
И в желтой могиле на дне
Мы хвои зеленой постлали,
Чтоб спал он, как спят на войне
В лесу на коротком привале.
Прости, оставайся, родной!..
И целых и долгих два года
Под этой смоленской сосной
Своих ожидал ты с восхода.
И ты не посетуй на нас,
Что мы твоей славной могиле
И в этот, и в радостный час
Не много минут посвятили.
Торжествен, но краток и строг
Салют наш и воинский рапорт.
Тогда мы ушли на восток,
Теперь мы уходим на запад.
Над этой могилой скорбя,
Склоняем мы с гордостью знамя:
Тогда оставляли тебя,
А нынче, родимый, ты с нами.
1944 год
24 апреля 1944 года Западный фронт переименован в Третий Белорусский, а командующим назначен Иван Данилович Черняховский. Начиналась операция "Багратион". Твардовский всё время был на направлении главных ударов. Оттуда шли его корреспонденции и стихи, в том числе и главы "Василия Тёркина". Как относились бойцы к поэту и герою полюбившейся всем поэмы говорит такой факт.
Поэт танкистам на отдыхе читал главы из "Тёркина", и у него спросили, почему последнее время главы стали появляться реже, неужели "Книга про бойца" скоро закончится? Автор улыбнулся и ответил, что "Тёркин", как и все, пойдёт до Берлина, а выходят стихи реже, потому что в Москве готовится книжка, надо было внести исправления и дополнения. От этих же танкистов, поэт узнал, что в сумке убитого в бою немца нашли зачитанные газетные вырезки с "Тёркиным". И так было, оказывается.
В 1944 появляется это короткое, но такое всеобъемлющее стихотворение, может быть, после того, как стало известно об уничтожении госпиталя в Грюнвальде прорвавшимися в наш тыл гитлеровцами: раненые были убиты на постелях, а персонал или расстрелян, или удушен в подвале выхлопными газами по методу "душегубки":
Война - жесточе нету слова...
Война — жесточе нету слова.
Война — печальней нету слова.
Война — святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Ещё не может быть и нет.
1945 год.
Глотов, подаривший свой облик Василию Тёркину в рисунках О,Верейского, в своих воспоминаниях рассказал о 9 мая 1945 года в городке под Кенигсбергом:"Я помню,как на залитой солнцем улице плакал пожилой солдат, как обнял его Твардовский, пытаясь успокоить. Солдат же бесконечно повторял одно и то же: "Сегодня люди перестали убивать друг друга!"
А вечером гремел салют из всех видов оружия. Стреляли все, Стрелял и Александр Трифонович. Палил из нагана в светлое от разноцветных трасс небо, стоя на крылечке аккуратного прусского домика... Опустошив барабан, Александр Трифонович ушёл к себе и заперся." Так он поступал, когда садился писать...
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне.
Полой водой и нежданно -
Самой простой, полевой
Травкою той безымянной,
Что и у нас под Москвой.
И, доверяясь примете,
Можно подумать, что нет
Ни этих немцев на свете,
Ни расстояний, ни лет.
Можно сказать: неужели
Правда, что где-то вдали
Жены без нас постарели,
Дети без нас подросли?..
1966г.
Война оставила глубокий след в личной жизни каждого советского человека, жившего в то время, тем более фронтовика. С темой войны поэт не расстанется до конца жизни. Об этом он тоже написал чеканные строки:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие
Не пришли с войны,
В то, что они -
Кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог,
Но не сумел сберечь,-
Речь не о том,
Но все же, все же, все же...
Проходя по Страстному бульвару в Москве, мы видим этот памятник.
Понятно, почему выбрано это место - рядом была редакция "Нового мира", понятно и то, почему создан такой образ - человека прожившего сложную жизнь, умеющего её понимать и принимать.
___________________________________________________________________________________
Источник: "Воспоминания об А.Твардовском" М., "Советский писатель" 1978 год
__________________________________________________________________________________________
Спасибо дочитавшим до конца, жду комментариев, отзывов, подписки,