Абу Али Хуссейн ибн Абдалла Ибн Сина (970 — 1037), Иранец родом из Бухары (Трансоксании), всю жизнь прожил в Персии. Родственки (отец и брат) Ибн Сины были Шиитами-Исмаилитами, сам он — Шиитом - двенадцатеричником. Ибн Сина был придворным философом правителей Саманидов, а позднее занимал высокие должности при дворе правителей Хамадана. Ибн Сина создал свою оригинальную философскую систему, названную им «мудростью востока» (hikmat mashriqlya), которую он противопоставлял западной философии, однако полный текст, где излагались основы его развернутого учения «Китаб-аль-Инсаф» («Книга беспристрастных суждений»), был утерян, и от всего его гигантского философского наследия остались лишь отдельные фрагменты. Но и они открывают грандиозную картину оригинальной философской системы, оказавшей огромное влияние на схоластическую мысль западного Средневековья.
Метафизика Ибн Сины (по меньшей мере, в ее интерпретации Анри Корбеном) исключает понятие возможности, чем сразу же выходит за границы строгого креационизма. Жесткий монотеизм не связывает божественное бытие, заключающее в себе все возможности, с актом творения внутренними онтологическими взаимосвязями; в определенном смысле, приведение мира к существованию из ничто есть произвол Бога, не имеющий под собой ни причины, ни необходимости, ни цели. Теоретически творения могло бы и не быть. По Ибн Сине, акт творения не просто возможен, но именно необходим и вытекает из внутреннего для Божества акта самопознания, который не есть нечто постороннее Божеству и лишь возможное, но, напротив, составляющее сущность Божества, а значит, необходимое для него. Акт самопознания, по Ибн Сине, необходим, а следовательно, необходимы и его последствия, выражающиеся в появлении манифестационных секвенций Умов. Первый Ум есть результат познания Бога). Он един и как Ум единственен. Но он ни в коем случае не есть Первоначало; над ним располагается нечто, что вызвало его к бытию, и признание этого Первоначала над самим собой необходимо для всей структуры развертывания дальнейших манифестаций. И тут мы снова сталкиваемся с субтильным штрихом Иранизма. эту неоплатоническую модель, описанную в арабско-исламских категориях — как твердая глубинная интуиция иранского Логоса о необходимости искать двойственность в самих основаниях метафизики. структурно близкие к суфийской идее «самопогашения», fana'. В зороастризме диадичность — в том числе примордиальная диадичность — заостряется, в неоплатонизме смягчается, но в обоих случаях фиксируется и признается, причем как нечто фундаментальное и главное в религии и философии. У Ибн Сины диалог двух Логосов — эллинского и Иранского — достигает своей тончайшей кульминации, где выясняются пропорции внутри самых высших сфер световой верховной сверхнебесной метафизики и где нюансы экстатических созерцаний приобретают абсолютный характер, предопределяя все большие расхождения и вес по мере удаления от Первоистоков
фундаментальной теологии.
Когда Первый Ум оказывается вызванным к бытию актом божественного самопознания, он повторяет сценарий этого самопознания на своем уровне. Но теперь его познание своей высшей идентичности уже с полным онтологическим основанием обращено к божественному бытию, вызвавшему его к наличию. И снова здесь как нельзя уместна картина Ахура-Мазды и его фраварти, а также Фраварти иных ахуров: познавая свою причину, Первый Ум движется в сторону своей фраварти, души, своей трансцендентной невесты, составляющей его высшую идентичность. На первый взгляд, здесь находимся на более твердой почве, нежели в случае акта познания Богом Самого Себя