Кристи - нечистый на руку полицейский, служащий в Бухаресте - конкретно влип. Его подельника по сбыту наркотиков повязали и посадили за решетку; тот успел перед этим спрятать всю кассу в месте о котором никто не знает. Коллеги из полицейского отдела Кристи подозревают - за ним круглосуточная слежка. А тут еще и наркомафия, ответственная за поставки наркотиков в Бухарест делает Кристи предложение от которого отказаться невозможно: прибыть на отдаленный остров на Канарах, чтобы выучить там особый язык свиста. Намереваясь в дальнейшем с помощью этого языка обмануть полицейскую бдительность и вызволить из тюрьмы не столько подельника Кристи, сколько хранящуюся у него информацию о том, где спрятаны деньги.
Если искать ближайшие сравнения и аналоги, то наблюдение за тем, как Кристи - в исполнении блестящего румынского актера Влада Иванова - будет пытаться выпутаться из затягивающейся на шее интриги может напомнить постмодернистские нуары братьев Коэн. Основания на то впрочем, скорее косвенные и поверхностные: среди всех участников так называемой “Румынской новой волны” - одного из самых ярких событий кинематографа последних лет (хоть и весьма условно, так как эта самая “румынская новая волна” возникла чрезвычайно спонтанно) - Корнелиу Порумбою всегда меньше всех склонялся к тяжеловесной и давящей драматургии румынского быта, предпочитая подходить к анализу прошлого и настоящего своей страны с легкой и задумчивой иронией, что и может сбить фокус восприятия - всегда надо держать в уме, что комбинация криминального сюжета и иронии не узурпирована в пределах Голливуда и западной Европы.
Да и в целом, уже на вышедшем в 2015-ом “Сокровище” стало заметно, что режиссеру становится тесновато в рамках своей родины: история о том, как двое соседей буквально раскопали историю своей страны и раздали ее всем вокруг (если быстро расписать сюжет картины в одной метафоре) казалась ставила условную точку в археологических кино-раскопках, проводимых Порумбою на территории парадоксов отчизны. Последовавший в дальнейшем документальный “Бесконечный Футбол” уже практически не опирался на родную землю: там и футбол тот спорт, что популярен практически по всему земному шару, да и сама цель главного героя фильма напоминала борьбу скорее какого-то гностицистического характера за великий идеал утопии на всей земле в отдельно взятом виде спорта и за собственную свободу как игрока - игрока свободного от мяча, свободного от точки удара, и свободного от земли.
Следующим шагом Порумбою закономерно вырвался за пределы Румынии, но не осел как это обычно водится в Голливуде или еще где, а вместо этого приступил к созданию кино международного - производство фильма было разделено между Румынией, Францией, Германией и Швецией; действие “Свистунов” перемещается из Бухареста на Канарские острова, с Канарских островов назад в Бухарест, и еще в пару мест, о которых возможно упоминать вслух не стоит; на ролях тут как румынские актеры, так и испанские; а самое главное - “Свистуны” не ограничиваются одним языком, а создают языковой массив - герои переходят в речи с румынского на английский, с английского на испанский, а их всех объединит не то над-язык, не то под-язык тайного свиста. Мимикрирующая под естественное пение птиц свистящая морзянка даст голос и скрывающемуся миру криминала, разборок и торговли наркотиками, так и миру высоких чувств, чести и идеалов - о которых произнося их вслух любым другим привычным языковым способом можно вызывать у собеседников только ухмылки или смешки. Таким образом шифр снимет речевую цензуру не только с действий героев, но и с их чувств и убеждений - а маска языка обнажит то самое языком обычно скрываемое. Вследствие чего, конечно же, категорически не рекомендуется смотреть фильм в дубляже - большая часть очарования происходящего возникает от того, как персонажи и языки на которых они говорят взаимодействуют друг с другом.
Повествование таким образом разделится на два уровня: повествование героев и повествование их речи, создавая так же и напряжение между ними. Злоключения Кристи заставят его лавировать между многими заинтересованными сторонами конфликта, но что еще важнее - лавировать между тем, что можно говорить, а что нельзя, где и когда это лучше делать, и как избежать почти что радиоактивного влияния невысказанного - потому что именно за подразумевающееся, но не проговариваемое напрямую или вовсе вслух, невозможное к тому, чтобы произнести и о чем следовало бы молчать, персонажи раз за разом окажутся во все в более и более тяжелых, сдавливающих обстоятельствах.
Есть впрочем и третий уровень - язык кино, который в “Свистунах” так же рассказывает свою историю: помещая в центр своего сюжета интригу в стиле нуар, и обыгрывая все соответствующие тропы, штампы и ходы, Порумбою не постесняется впрыснуть в тело “черного жанра” не только иронии, но и национального колорита, не растеряв при этом ни капли сюжетного напряжения. В определенные моменты может показаться, что фильм совершил жанровое путешествие во времени в предыдущие фильмы режиссера; в другие моменты подобное путешествие заведет еще дальше назад во времени - уже в пределы наследия мирового кинематографа; и дело тут не столько в цитатах (хотя их наберется достаточно), сколько в том, что для Порумбою “Свистуны” объясняют еще и природу самого кинематографа - не то над-языка, не то-под-языка мировой культуры, может и сильно отличающегося от свиста формально, но совпадая с ним по сути.
Кино подделывается под реальность выстраивая ее - реальности - декорации, как и Панамский язык свиста подделывается под пение птиц, для того, чтобы сказать непонятной постороннему уху цепочкой сигналов, то, что произносить вслух не то нельзя, не то попросту невозможно; дать голос тем, у кого его нет или же объяснить те вещи, что не поддаются обычным, повседневным словам. Кино по Порумбою не столько иллюзия или обман, сколько тайный язык, связывающий все другие языки воедино - универсальный и способный говорить словами любых языков, но неспособный без них на самостоятельное существование. И так же как и с языком свиста - его мимикрическая природа не означает, что оно беспомощно перед лицом реальности - ровно наоборот: просвистев как следует, получится изменить судьбу другого, спасти или погубить, а на просторах декораций чужеродной, практически инопланетной реальности всегда может пролиться самая настоящая кровь.