Начальник нашего геологического отряда Долгушин был достаточно пожилым человеком сорока лет, во всяком случае так казалось мне, двадцатилетнему студенту. И являлся страстным охотником. Как-то он около лагеря присел по большому, и тут увидел в нескольких метрах спокойно проходящего марала. Как он сокрушался об упущенной возможности, даже целый день ни с кем не разговаривал, и после этого за пределы лагеря даже по нужде всегда выходил с карабином.
И вот в конце июня он решил поохотиться на медведя. В это время у косолапых шел гон – брачный период. Надо отметить, что размер штрафа за убитого медведя ровнялся 400 рублям, в начале семидесятых очень приличная сумма – более трех месячных окладов инженера. Но места кругом были глухие и егеря, в отличие от диких животных, здесь не водились. Долгошин взял меня с собой, как самого молодого, заранее предупредив, что идти надо будет к месту охоты долго, как минимум часов пять, (получилось почти шесть), что меня совсем не обрадовало. У начальника был пятизарядный карабин, а у меня одностволка шестнадцатого калибра и патроны с картечью, данное оружие предназначалось только для отвлекающего, отпугивающего момента, т.к. стрелять в медведя картечью было бы стопроцентным самоубийством. Об медвежью башку часто рикошетили пули даже двенадцатого калибра весом в 25 грамм. Мы взобрались на сопки, затем долго шли по вершинам к намеченной цели, понятно, что Долгушин знал эти места, поэтому он часто смотрел в бинокль, выглядывая медведей. Наконец он их увидел – это была медведица и два ее кавалера, один крупный самец в расцвете сил, другой медведь поменьше и помоложе.
В охотничьем азарте Долгушин рванул вверх, а я потащился следом, отставая метров на семьдесят. Долгушин рассчитал, что медведи появятся из-за склона минут через пять, поэтому лег и, положил дуло карабина на заранее приготовленную рогатку для более удобной стрельбы… Но медведи подошли быстрее, чем он думал. Неожиданно перед ним показалась голова большого медведя с оскаленной пастью, Долгушин почти не целясь, выстрелил прямо в пасть, медведь рухнул вниз, но тут же справа показался второй медведь, Долгушин быстро передернув затвор, выстрелил навскидку и опять попал, скорее всего от испуга, потом думал я, но, наверное ошибался. Пока начальник отбивался от зверей, я все еще взбирался вверх, и когда, наконец, достиг места расстрела или отстрела, то увидел, как Долгушин бегает по краю широкого в диаметре кара (воронкообразное углубление на вершине горы или сопки), и что-то кричит. Оказывается, самый большой убитый медведь упал на дно пятидесятиметрового кара, а еще один медведь (всего женихов-то было трое! ), почему-то тащит наверх тушу соперника. «А ну брось его!» – кричал Долгушин. И потревоженный медведь, оглядываясь, быстро выбрался из кара, и побежал вслед за медведицей, оставшись для нее единственным и неповторимым.
Затем Долгушин разделал молодого медведя и, набив отборными кусками мяса рюкзаки, мы пошли назад. Идти было трудно, не помню как начальник, а я два раза облегчал рюкзак. Назад мы шли четыре часа.
На следующий день я отказался идти в сопки, и Долгушин взял с собой моего напарника. Они принесли еще два рюкзака с мясом, но это было лишь полмедведя, а шкура? Как Долгушин ни уговаривал нас, мы наотрез отказывались совершить еще одну ходку к медведям. Так и остался один из них на дне кара, думаю, недолго, потом его собратья займутся им, так же как и оставшейся наверху распотрошенной тушей. Но Долгушин спасал свою жизнь, что его винить. А если бы мы втроем сходили туда, то принесли почти полностью первого медведя. Если бы да кабы…
Домой я привез свою часть – более трех килограмм вяленной медвежатины ломтиками, как хорошо она шла с пивом!
