Захандрил петух не на шутку. Он лежал отвернувшись к стене курятника, на все вопросы отвечая односложно. Куры решили, что это траур по пропавшим курицам. Не долго думая, они сознались, что без вести пропавшие просто отправились в лес выводить птенцов и скоро напишут петуху письмо. Но петух всё грустил и тосковал, игнорируя всех. Куры разводили крыльями и глотали свои куриные слёзы. Даже специально приглашённая крыса со своими картами не смогла исправить печальное положение в курятнике.
«Батюшки! Ну чего ты в самом деле, голубчик? Жизнь иногда припасает лучшее на потом», — причитала Пятнуша, которая зашла в курятник проведать своего «спасителя».
«А я так считаю, что это Бог тебя испытывает и смиряет. Нравственность, нравственность», — проповедовал здесь же Тобик. Он любил цитировать баптиста-пастора из церкви.
«При чём тут нравственность? Она не гарантирует счастья в жизни», — хрюкнула недовольно Пятнуша.
«Ну, так и счастье не способствует нравственности», — ответил пёс.
«Совершенно не понимаю ваших разговоров», — квохтала старая квочка, делая компресс на ноги петуха после лечения пиявками, которые прописал доктор бегемот. Но пиявки не помогли, и от отчаяния куры их склевали.
«Ну что у тебя болит, голубчик?» — похрюкивала Пятнуша.
«Душа! — убежденно воскликнул Тобик, — А тут только словом Божьим можно помочь! Нравится вам или нет, но надо призвать пастыря к больному».
Тобик и Кроки отправились за пастырем. Пастор Лакария отказался сославшись на то, что у него самого горе: потерялся его любимый персидский кот Шпуцель, и он занят его поисками, но в следующем месяце он непременно посетит нуждающегося, ежели на то будет необходимость. А вот пастор-протестант индюк Эдуардо, который прибыл с самой Кубы призвать заблудших к истине, жаждал продемонстрировать всю красоту протестантизма всем, но запросил себе транспорт на колёсах до самого курятника. У него сильно болели ноги. Кроки и Тобик не имели никакого транспорта, но Кроки пришла идея позаимствовать у тётушки тележку на двух колёсах. Ту самую на которой тётушка возила по весне на грядки навоз.
«Ой, запах какой-то. Чем это пахнет?» — вопросил пастырь, когда тележку подвезли к его порогу.
«Ну, чем вам там пахнет ещё? Это специальный парфюм из самой Франципанции. Полезайте, полезайте в карету. Пора спасти душу нашего петуха», — торопил пастора Кроки.
«У меня от этого парфюма в носу заложило», — жаловался индюк, громоздясь в тележку.
«Ничего сейчас разложит! Прокатим с ветерком», — пообещал Кроки.
«Этого я и боюсь», — покряхтел индюк.
И понеслась тележка, не разбирая ни ям, ни ухабов. Её то подбрасывало вверх, то вниз. Индюк уцепился за края тележки и закрыл глаза. Очень уж страшно ему было. Наконец, индюк не вытерпел и завопил: «Стойте, окаянные, расшибёте духовную особу!»
Тележка остановилась, индюк вывалился из неё со словами: «Ладно, дойду ужо сам. Показывайте куда».
Эдуардо ковылял, не спеша, впереди тележки. Следом Кроки и Тобик.
«Вот кара небесная, далеко ль ещё?» — вопрошал индюк каждые два метра.
«Да совсем близко, ваше Преосвященство, ещё чуть-чуть. Мы почти уже на месте», — уверял Кроль.
Индюк еле-еле волочился, он хотел спать после сытного ужина.
«И кой леший вынес меня в эдакую темень бродить непонятно где. Спал бы себе сейчас на своей перине в тепле и похрапывал. Ох, нелегка пастырская долюшка! Жертвуешь собой, страдаешь ради страждущих, а зла в мире только прибавляется. Какая темень, неровен час и сломать недолго ногу по таким-то колдобинам», — думал про себя Эдуардо, спотыкаясь на дороге.
«Пришли, пастор!» — окрикнул его Кроки.
Индюк доковылял до курятника. Он взглянул своим опытным пастырским глазом на жаждущего духовной воды. Куры с любопытством глазели на индюка. Тот в свою очередь уверил, что случай поправимый, но ему нужно в полной тишине остаться наедине с петухом.
«А где ж нам ночевать прикажете?» — возмутилась одна курица.
«Не время дрыхнуть, лучше молитесь за своего петуха! Рекомендую молитвенное ночное стояние», — с укором ответил индюк.
Выпроводив всех кур в ночною тьму, он присел рядом с петухом, который лежал с закрытыми глазами.
«Я не знаю что с тобой приключилось. И я не знаю что с тобой делать. Если я не знаю что делать, то я делаю то, что знаю. А значит я помолюсь. Да, я начну молиться и тебе станет лучше. Молитвами мир стоит».
И он начал бубнить в полголоса молитвы. Петух ничего не ел второй день и от запах навоза, которым несло от пастора, ему захотелось горячих пирожков с капустой. Индюк бубнил, желудок петуха эхом вторил ему. Как странно работает память. Знакомый звук или запах и в памяти разворачиваются сцены событий из прошлого, о которых мы никогда не вспоминали. Вот и этот запах навоза воскресил в памяти петуха воспоминания детства. Курятника его семья не имела, а ютилась в углу коровника. Как он ненавидел этот запах! В школе его прозвали навозным жуком, потому что от него всегда пахло навозом. А сейчас он вспомнил не злые насмешки, а вкусные бабушкины пирожки с капустой, и так ему захотелось вернуться в беззаботность детства, что он заплакал. Вернуться в детство всегда хотят те, кто подсознательно мечтает многие вещи в своей жизни сделать иначе, чем он когда-то их сделал. Память может быть жестоким мучителем, унося тебя снова и снова к событиям, о которых ты сожалеешь. Память может быть самым лучшим утешителем, унося тебя в приятные и радостные моменты прошлого, когда тяжело в беспросветном настоящем. Всё относительно в этом мире, и надо знать, когда следовать за своей памятью, а когда говорить ей: „Отстань! Что теперь меня мучишь? Что прошло — то не вернётся“. Разочарования в жизни, словно нити, скручиваются в клубок озлобленности, а затем цинизма. Вот откуда взялись циники: от череды разочарований. И те люди, что ранили тебя в самое сердце, сами ранены ещё больше твоего. Всё в них кричит от боли, и всё, что они смогут дать другим это свою боль, которая станет новым ростком боли в другой душе. И так бесконечно, пока сердце на научится самому трудному — прощению. Петух беззвучно рыдал, пока куры стояли снаружи и мяли свои лапы, не зная куда идти. В темноте они совсем не разбирали что где находится. Затем они уселись перед курятником и задремали. Время шло. Пастор всё бубнил и бубнил свои прошения о спасении мира да и уснул. Петух же со слезами в глазах смотрел на звёздное небо сквозь щель в потолке.
Ранним утром всех поднял громкий петушиный крик.
Пастор подскочил с перепугу: «Вот чтоб тебе! Как перепугал, чуть душа вон не выскочила!».
Петух вылетел из курятника, взлетел на ограду и начал что есть мочи кукарекать. Куры обрадованно побежали к нему. В их понятии громкое кукареканье — это признак отменного здоровья. Увидев их, петух смолк и гордо объявил: «Сегодня ночью я подвёл итоги моей жизни. Я прошу прощения у вас, дорогие мои курочки. Я был слишком строг и суров, а ещё я воровал у вас яйца и проигрывал их в карты крысе. Я каюсь в содеянном. Больше этого не повториться. Я решил уйти в монастырь замаливать свои грехи и ваши тоже!»
Куры опешили. Такого поворота никто не ожидал.
«Куда в монастырь?»
«А где это монастырь?»
«А что такое монастырь?»
Куры закудахтали каждая на свой лад. Петух спрыгнул с ограды, ничего им не объясняя. Он пошёл попрощаться с крысой