Часть 2.
Но и этот метод оказывался не слишком эффективным.
Один из высокопоставленных сотрудников аппарата Совета министров СССР Петр Куранов рассказывал, как в молодости участвовал в борьбе с дезертирами и уклонистами от призыва: "Когда я занимал должность делопроизводителя волвоенкомата, мне стало ясно, что поодиночке дезертиров не задержишь. В сельсоветах, которые обязаны были выявлять дезертиров, работали граждане из крестьян той же местности. Они, хотя и знали о том, что дезертиры проживают в своих домах, не задерживали их и не доносили, боясь мести или просто за бутылку самогона. Однажды мы с военным комиссаром Иваном Григорьевичем Карповым поехали в деревню Новоселки задержать дезертира, о котором нам было достоверно известно, что он живет дома. И когда мы вообще только въезжали в село или деревню, все население, как по радио, было оповещено об этом. И все дезертиры немедленно скрывались где-нибудь в укромных местах, а в основном убегали в конопли. В то время в каждом хозяйстве на усадьбах выращивалась конопля, достигавшая высоты выше человеческого роста, и, находясь в ней, беглецу можно было, не высовывая головы сквозь верхушки колосьев, вести наблюдение и лавировать в случае опасности. И вот мы с комиссаром вошли в дом известного нам дезертира, а родители его заявляют, что он находится на службе в Красной армии и домой не возвращался. Наши доказательства того, что это не так, ими не воспринимались. Председатель сельсовета тоже отмахивался от предъявленных доказательств. Задержать дезертира нам так и не удалось". Но главная проблема заключалась в том, что многие из десятков тысяч добровольно сдавшихся во время так называемых недель явки вскоре вновь бежали из частей, так что общий результат агитации против дезертирства, по сути, оказался близким к нулю.
"Оштрафовали за скрытничество"
Законодательная база для новой попытки исправить положение появилась летом 1919 года. 19 июня Ленин подписал постановление Совета рабоче-крестьянской обороны, где для борьбы с дезертирством предлагались следующие мероприятия: "а) Конфискация всего имущества или части его (части строений, скота, земледельческих орудий и т. п.). б) Лишение навсегда или на срок всего земельного надела или части его (покос, огород, сад и т. п.)". Мало того, постановление предлагало не просто наказывать семьи дезертиров, но и поощрять тех крестьян, у которых были добросовестно служащие родственники-красноармейцы: "Конфискованное имущество и отобранные наделы передаются во временное пользование семьям красноармейцев". А кроме того, экономическим репрессиям могли подвергаться целые села и даже волости: "В тех случаях, когда местное население упорно укрывает дезертиров или не оказывает содействия к их задержанию, Губернским комиссиям по борьбе с дезертирством предоставляется право налагать штрафы на целые волости, села и деревни за круговой порукой всего населении и назначая для них принудительные общественные работы. При невзносе штрафа или невыполнении работ в указанные комиссией сроки немедленно применяются принудительные меры. От штрафов и общественных работ освобождаются семьи красноармейцев и все, оказавшие содействие в поимке дезертира".
Правда, мера эта считалась чрезмерно жестокой и до лета 1920 года, когда дезертирство стало повальным, применялась не слишком часто. Однако в июле 1920 года Реввоенсовет Республики издал приказ об ужесточении мер экономического воздействия на семьи и родственников дезертиров: "Предписывается: 1. Конфискацию имущества дезертиров и их укрывателей производить уездным дезертиркомиссиям тотчас же по получении извещения о дезертире и, во всяком случае, не дожидаясь его поимки или обнаружения. Указанную меру распространить не только на дезертиров, но и на членов их семейств, имеющих с ними общее хозяйство. 2. Означенную в п. 1 меру наказания применять: а) ко всем дезертирам из войсковых частей, учреждений, эшелонов и пунктов; б) ко всем уклонившимся от учета и давшим о себе неверные сведения с целью укрыться от мобилизации; в) ко всем состоявшим на топливных и иных милитаризованных работах в случае самовольного оставления ими работ; г) ко всем укрывателям перечисленных выше категорий". Осуществлять конфискации предлагалось открыто, с обязательным составлением протокола, один экземпляр которого оставался в сельсовете. Правда, на деле все получалось совершенно иначе. Члены комиссий по борьбе с дезертирством отбирали у семей беглецов не только домашний скот, без которого невозможно было прожить, но и все съестные припасы, теплую одежду, а зимой еще и дрова. А если дезертир по-прежнему не сдавался, то с его дома сдирали крышу, и семья оставалась на морозе в чем была. Если и это не помогало, то процесс изъятия распространяли на родителей, братьев и сестер дезертира. Доходили даже до дальней родни. Представители дезертиркомиссий с удовлетворением отмечали, что из деревень в Красную армию пошли письма с просьбами служить и не убегать домой, а то, мол, наказывают очень жестоко. Не менее эффективным средством оказалось наложение штрафов на целые села. Особоуполномоченный Толоконников докладывал в алтайскую губернскую чрезвычайную "пятерку" по борьбе с дезертирством и бандитизмом в сентябре 1920 года: "Когда я приехал в район, там дезертиров было много. Некоторые знали, что они должны явиться в свои части, а некоторые не знали. Может быть, благодаря бездействию Славгородского военного комиссариата или местных органов некоторые общества оштрафовали за скрытничество дезертиров, как, например, село Вострово на 100 000 руб., и как только мы объявили приказ о немедленной явке в волость, которым надлежит явиться, то в одни сутки ни одного дезертира в районе не осталось: добровольно отправились в Славгород". Как обычно, высокая цель оправдывала самые жестокие средства. Самой высокой целью тех, кто их использовал, была, разумеется, власть. А победа в Гражданской войне — лишь не самый значительный эпизод в ее достижении