Всю дорогу Ваня неустанно болтал с водителем. Языковой барьер жестоко отдалял меня от понимания диалога, однако сидящий справа сосед услужливо вызвался переводчиком наиболее интересных деталей:
-Говорит, русские – воинственный народ! Они всегда так, постоянно: русский в машине – надо про Путина спросить и сказать, что Вы – воинственный народ. Ну а нам что? Воинственный, так воинственный! Привези нас не туда, водила! Тут же на себе проверишь!
За окном показался Софийский собор. В буклетах, лежавших на столике в холле гостиницы, часто упоминалось, что Харбин – русский город в Поднебесной. Этот факт превратился в главную особенность мегаполиса, ежегодно привлекающую туристов со всей страны. Безусловно, китайские маркетологи заслуживают того, чтобы перед ними снять шляпу, ведь поставить на поток продажу матрешек в городе, где число славян ничтожно мало, заслуживает уважение, однако мне, как человеку русскому, подобные заявления казались преувеличенными. Человек, не знающий ничего об этом населенном пункте, бродя по его улицам, с трудом бы заключил не то что его причастность к России, но и к Китаю в том числе. Гигантские небоскребы со свойственным им хладнокровием перекрывали конфуцианские постройки и скромные деревянные домики, провозглашая город частью абстрактного мира современности. Другое дело Софийский собор… Он стоял нетронутый в центре просторной площади, словно последний очаг великой культуры, подарившей этому месту возможность называться Русским. В нем не было ничего особенного, казалось, что его можно спутать с абсолютно любой церквушкой в дальневосточной глубинке, и в этой простоте заключалось его Величие. Он никому ничего не доказывал броскостью цветов или обилием форм. Он просто был. Умиротворенно стоял в центре многомиллионного города, подсвеченный со всех сторон прожекторами, и, Боже! Как же опошлял его стены этот искусственный неживой свет. «Слепые» в суете пробегали мимо, но «готовые узреть» останавливались, внимательно рассматривая каждый кирпич этого строения, задаваясь одним лишь вопросом: «Как воинственный народ мог воздвигнуть это… Простое великолепие?».
Водитель остановил машину. Мы доехали до гостиницы.
-Ну, Саш, рад был увидеться! – Ваня протянул руку. – Завтра за тобой из школы заедут, в часов 9, по-моему. Чуть раньше, чуть позже – китайцев не разберешь! Вообще советую быть на телефоне, номер у них твой есть. Ну, удачного начала рабочих дней, а то так привыкнешь, к субботам да воскресеньям! А тут не Россия – работать надо! Ну, ладно, поехал я. До встречи!
Я пожал руку и молча кивнул головой водителю. Перескочив несколько ступеней, я оказался в холле трёхзвёздочной гостиницы, призванной стать моим домом на ближайшие два месяца. Заехав сюда два дня назад, меня поразила огромная репродукция картины «Рождение Венеры», занимавшая добрую часть стены. Под ней располагался средних размеров стеклянный столик, за которым сидел, видимо, администратор, и жадно уплетал нечто ядовито-красного цвета, отдаленно напоминающее лапшу. Заметив меня, он постарался быстро проглотить внушительный кусок пищи и небрежно откинул палочки в сторону. Натянув приветливую улыбку, паренек обтер руки о штанину, за что был вознагражден осуждающими взглядами Венеры и статуи китайского божества, занимавшую свое место справа от картины.
-Паспорт! – Гордо произнес он, протягивая вспотевшую от жара лапши, руку.
Закончив оформлять документы, китаец одобрительно воскликнул: «Хорошо!», и торжественно передал мне ключи от номера.
Вообще, «хорошо» здесь считалось словом универсальным. Это было и приветствие, и прощание, и поощрение, и даже, некоторое выражение негодования. Похоже, что относительно столь простого выражения жители Поднебесной сумели копнуть несколько глубже, чем даже сами носители великого и могучего. Вот и сейчас, возвращаясь в полдесятого домой, я получил очередное восклицательное «хорошо» из уст своего смышлёного приятеля-администратора. Судя по всему, в этот раз пример глубины русского языка обрел значение «добрый вечер» и я, недолго думая, ответил: «Хорошо!», однако, постарался придать ему окрас «Удачно тебе поспать после рабочего дня!», и, видимо, был понят.
К приятному удивлению, в лифте никого из постояльцев не обнаружилось, и я, нажав на кнопку «9», гордо занял место по центру, что удалось впервые за три дня. К номеру меня вела ковровая дорожка, слегка запыленная, но все же не потерявшая весь былой шик. Воспользовавшись ключом-картой, я вошел в просторное помещение, которое имел полное право называть временным домом.
Возможно, отсутствие туристического опыта сказывалось на моем восприятии, однако я никогда в жизни не оценил бы данное помещение на три звезды! Казалось, здесь было все: двуспальная кровать, широкоэкранный телевизор, столик для работы и, как приятное дополнение к образу, уже знакомое изображение Венеры над тумбой. Единственное, что отталкивало меня и даже, приводило в состояние культурного шока, была стеклянная перегородка между туалетом и самой комнатой. Я долго пытался найти ответ, почему она прозрачная, но логически объяснить подобное не получалось. «Забей, у них так во всех гостиницах!» - отвечал мне Ваня – «Ну, может быть нравится им подглядывать… За соседями!».
Помывшись, я прилег на кровать. Мне нравилось перелистывать местные телеканалы перед сном, однако дело это быстро утомляло и, в очередной раз заскучав, я решил позвонить Маше.
-Ты время видел? – Поприветствовала она мужа. – Полночь! Валя спит уже…
-Так поздно…Прости, забыл про разницу…
-А стоило бы помнить! Между нами целых два часа!
Мы замолчали. Разговор отчего-то не шел. Вращая в руках пульт, я попытался продолжить:
-Знаешь, я скучаю…
-Да? – Маша, вероятно, приподняла бровь. – Это заметно по частым звонкам.
Слово «частым» было особенно выделено. Такая интонация… Ее невозможно услышать нигде, кроме как супружеских разговоров. Она как будто кидала вызов, но в тоже время сохраняла позицию явного пацифиста. Женщины всегда делают так, когда отчаянно хотят поссориться, но не желают становиться виноватой стороной. Действительно, это очень удобно в разговорах с подругами изумляться, мол: «Я ему ничего плохого не сказала! Всего лишь, что он звонит не ЧАСТО», а между тем, так мастерски выделенное слово было гораздо более задевающим, чем ругательства пьяниц в баре и, клянусь Богом, я бы предпочел откровенные унижения недоброжелателей, нежели столь пронзительное, сказанное с приподнятой бровью, слово…
-Частым? Звоню, как могу. Как есть свободная минута.
-И почему это ты такой занятой в выходные?
-Встречались с директором школы, обсуждали рабочие моменты. Город мне показывали, неудобно прерываться на телефон.
Пауза. Снова.
-Сегодня с Валей играли в парке. Там было много детей, но, знаешь, она почему-то все время рылась в песочнице одна… Обычно, все объединяются в группы, знакомятся. Ну, сейчас возраст такой, когда подойти и спросить: «Как тебя зовут?», «Будем дружить?» - ничего не стоит. Я посматривала на других, ну, правда, все так делают! А Валя одна. Ничего не могу понять! У нее и в детском саду нет друзей… Как забираю ее, все время рассказывает про то, как они с воспитательницей рисуют, что дают им на обед, а про других деток совсем ничего! Все странно! Думаю, поговорить об этом с Валентиной Петровной, боюсь, что у Вали проблемы. Может, мы где-то не правы? Что-то делаем не так? А ведь у них в группе совсем нет девочек, только она и еще Лиза со Светой. Очень необычная группа! У нее, наверное, и не получается разговаривать с мальчишками, ты же ей сказки не читаешь…
Я отложил телефон в сторону. Отчего-то на минуту задумался о завтрашнем дне. Мне представлялись просторные аудитории школы иностранных языков, где я стою на фоне интерактивной доски с лазерной указкой. Впереди меня десять послушных учеников, внимающих каждой фразе своего учителя и смиренно записывающих все, что было им сказано…
-Что думаешь, Саша? – Донеслось из трубки.
-Я думаю, что все сбудется. – Проронил я, поспешно хватая телефон.
-Что сбудется? – Недоумевающе переспросила Маша.
-Все чего мы хотим… И у Вали все наладится.
Между нами словно повисла пауза, но на этот раз она несколько отличалась от предыдущих. Напряженность Маши и ее желание вызова сменилось некоторой обреченностью и даже потребностью в моих словах. И я сказал:
-Ты – хорошая мать и хорошая жена. Я верю в тебя, верю в нас. У Вали все будет хорошо только потому, что у нее уже есть ты, Маша.
И она слушала. И когда я закончил, она ответила:
-Спасибо тебе. Позвони, пожалуйста, завтра днем. Вале будет приятно услышать твой голос. Еще раз.
-Хорошо.
-Люблю тебя.
-Спокойной ночи.
Поставив будильник на восемь часов, я отложил телефон в сторону. Очень хотелось спать.
Мне редко снятся сны, но в этот раз сознание подарило мне нечто до боли глубокое и приятное. Я сидел в хабаровской квартире, по обыкновению уткнувшись в монитор. Было много работы, поэтому мне лишь изредка удавалось прерваться на легкий перерыв – выпить чашечку кофе и перехватить несколько конфет. Неожиданно, тонкий переводческий процесс был прерван вмешательством Маши, держащей на руках Валю.
-Ты так много работаешь! Если бы не ты… Боюсь представить, что с нами случилось бы!
Я не отвечал, однако приятно удивился тому, что мои труды были по достоинству оценены. Я работал в маленьком уголке спальни, отделенном от кровати и входной двери шкафом. Места было мало: удалось поставить лишь письменный стол и скромных размеров комод. Только переехав сюда, я был не мало возмущен размерами пространства, выделенного под ущербное подобие «кабинета», но со временем свыкся, искренне веря в то, что оставшееся место послужит благим целям, как например…
-Нет, правда! – Продолжила Маша. – Так много работать в таком маленьком… «Кабинете»! Это не порядок. Тебе определенно нужно больше места!
Не веря своим ушам, я обернулся и обнаружил, что комната преобразилась в идеальное помещение для переводческого труда: ненавистные голубые обои превратились в аккуратные белые стены, а широченная двуспальная кровать исчезла, уступив место столику с кофе-машиной. Не веря собственному счастью, я бросился в объятия жены, которая, оставив дочку, принялась шептать мне на ухо, как я ей дорог. Валя же, прижавшись к моей ноге, произнесла заветное: «Папа – молодец!». Расчувствовавшись, я сказал им:
-Папа любит Вас! Папа любит Вас…
Неожиданно раздался телефонный звонок. Не выпуская жену из объятий, я приложил трубку к свободной половине лица.
-Здравствуйте, Александр! – Раздался теплый голос. – Вы для нас переводили несколько документов, помните? «Мосгорстрой» Вас беспокоит! Мы Вам звоним сказать, что Вы зря в Хабаровске остались, что город Вас этот не заслуживает, и нужно бы Вам в Москву поскорее… Что думаете?
Я посмотрел на жену и Валю. Они с замиранием сердца ждали моего решения.
-Я не договорил, Александр! – Продолжил мужчина. – Мы нуждаемся в Вас, слышите, Александр? Мы в Вас нуждаемся!
Услышав это, семья, еле сдерживая слезы, чуть слышно проговорили: «Едем!».
Тут же наша квартира оторвалась от бетонных оков хабаровской хрущевки и устремилась в полет через всю Россию. Валя, закрывшая глаза от страха, крепко вцепилась в мою ногу, раз за разом проговаривая: «Стой, папа, стой! Я без тебя не удержусь!». Маша, придерживая девочку за руку, крепко сомкнула ладони на моих плечах. «Не бойтесь, не бойтесь! Папа держится. Держится!» - успокаивал их я.
Наконец, квартира с грохотом приземлилась где-то в центре Москвы. Вокруг собралось много людей, одетых в строгие костюмы и каждый, абсолютно каждый начал аплодировать столь знаменательному и выдающемуся событию. Из толпы вышел наиболее «широкий» представитель обитателей офиса. По-видимому, это был директор «Мосгорстроя». Важно поправив галстук, он протянул мне внушительных размеров ладонь.
-Да Вы еще и примерный семьянин! – Улыбнулся он. – Нам такие люди нужны. Не просто нужны! Мы в них нуждаемся!
Маша с Валей повторили за ним: «Мы в тебе нуждаемся!».
И все собравшиеся хором крикнули: «Мы в тебе нуждаемся!».
Зазвонил будильник. И я проснулся в настроении приятном и добром.
