Увы, я не родилась в счастливой семье. Увы, вместо девочки ждали мальчика. Мне никто никогда не говорил, но мое рождение, должно быть, было горьким вздохом разочарования моего отца. Я его совсем не помню. Настолько рано он ушёл из семьи. Единственным воспоминанием, пожалуй, останется большая кукла с желтыми волосами, которую отец мне подарил. Потом была бесконечная череда новых «пап», имён которых я не помню. Мать работала птичницей на инкубаторе. Она следила за тем, как гусята и цыплята появляются на свет. Периодически она воровала гусят и продавала их по окрестностям. В тех деньгах никогда не было благословения, мы жили очень бедно. В шесть лет один из «пап» меня изнасиловал. Мать мне не поверила. Это было хуже всякого насилия. Скоро того «папу» посадили в тюрьму, а я начала заниматься тем, что называют мастурбацией. Не знаю, что меня толкало заниматься этим грязным, постыдным занятием. Наверное, совершенное отсутствие материнской любви. Наверное. Не знаю.
На уроках в школе я постоянно думала о том, что не хочу возвращаться домой. Там был очередной тюремщик с большой наколкой на щиколотке, золотым зубом и гипсом на обеих руках. Видимо, блатная братва сломала ему крылья за мелкие шалости. Мне он казался самым настоящим монстром из сказки, которого я боялась. Мать в то время выгнали с инкубатора, и она начала свою карьеру охранницей на обувном заводе. Тюремщик сидел дома дни напролёт у телевизора, ничего не делая. Я презирала и ненавидела мать за то, что её не заботило как я живу, учусь, что я все время полуголодная, что я выросла из одежды и в школе меня дразнят из-за этого. Спасибо соседке, которая бесплатно давала мне петушков на палочке. Это было маленьким праздником. Я долго смотрела на красную, полупрозрачную сладость. Мне жалко было есть петуха. Но голод побеждал.
Мать придиралась ко мне во всём. Может я и впрямь была таким несносным ребёнком, не знаю, но всегда была причина наругать меня и сказать, что меня терпят только из-за больших алиментов отца. Отец никогда со мной не искал общения. Всё, что у меня было от него это фамилия, отчество и черты лица, которые мать ненавидела. Я всегда была уродиной для неё. Когда переломанные руки тюремщика срослись, он исчез, а вместе с ним исчезли старый телевизор, холодильник, утюг, хрустальный сервиз, диван. Даже бойлер на сто литров воды был снят с крюка на стене. Да, квартира была жалким зрелищем, когда я вернулась со школы, а мать с дневной смены. Словами не передать, что мы пережили в тот вечер. Но я обрадовалась, что тюремщик ушёл из нашей жизни, как страшный сон. Мать начала пить и сильно бить меня.Моя спина, бёдра, бока были непреходяще разноцветными. Не успевали одни побои «отцвести», как уже зацветали другие.
В один из дней мне так не хотелось возвращаться домой, что я пряталась в школьных коридорах, туалете до самой темноты, пока в школе не остались одни уборщицы. Они домыли полы и ушли. Я спряталась на втором этаже под широким подоконником возле кабинета географии. Охранник запер двери и ушёл коротать ночь с телевизором в учительскую. Обняв свой потертый синий портфель, я села на подоконник. В животе урчало от голода и поташнивало. Из окна я могла видеть дорогу, ведущую домой, но дома у меня не было. Фонари зажигались. Поток машин редел. В окнах домов загорались желтые окна, а я одна в целом мире сидела на холодном подоконнике второго этажа школы.
«Почему я не дочка учителя географии или истории? Любовь Парфеновна своих детей, наверное, любит и не бьёт. Почему у меня нет добрых родителей?» — вытирала я слёзы грязным кулачком. Я задавала себе эти вопросы и не знала ответа. Изо рта воняло. Я потёрла налет на зубах краем заношенной юбки. Мои грязные носки тоже неприятно пахли. Я была некрасивой грязнулей. Как же захотелось быть дочерью кого-нибудь из учителей. В ту же ночь я решила для себя, что эта злая пьяница дома на самом деле не моя мать. Моя настоящая мама умерла и живет теперь на небе. Я — сирота, и чужая тётя меня любить вовсе не обязана. И я любить её не обязана. Больше мне не будет больно от ее слов, пусть моему телу будет больно, но в душе мне будет начхать, потому что она мне НИКТО. Не понимаю откуда эта мысль взялась в моей голове, но я этому поверила искренне и навсегда. Ну конечно же, как я раньше не догадалась, что моя настоящая Мама очень хорошая и очень меня любит, но только она мертвая! Она теперь живет там высоко, смотрит на меня с неба и плачет, когда я плачу. Нет, я хочу, чтобы моя мама улыбалась, смеялась, радовалась вместе со мной. Я помахала рукой темному небу за окном и решила больше не плакать. На душе стало легко и радостно. Мне было двенадцать лет. Я сидела на подоконнике в темноте, уперевшись спиной в стену, прижимая к себе портфель, словно это была моя мать.