Зубных врачей не любят.
Более того – их боятся! Не только дети, но и взрослые, не достигшие пенсионного возраста. Пенсионерам опасаться дантистов как-то уже не с руки. С одной стороны – своих зубов во рту осталось, раз-два и обчёлся, с другой – жизненный опыт подсказывает, что на свете есть множество людей и профессий, которых стоит бояться гораздо больше. Например: политиков, бандитов, юристов, работников пенсионного фонда, риэлтеров, кондукторов… Дальше список можете продолжить сами.
Когда в очередной раз у меня разболелся зуб, до пенсионного возраста мне было, как до коммунизма в хрущёвские времена. То есть, вроде не так уж и далеко, но ещё и не близко.
Я как раз прилетел в Сургут из Ростова-на-Дону, где оставил тёщу с дочкой у хороших друзей, погостить на лето. В обратный путь загрузили они меня домашним вареньем, налитым в полиэтиленовые кульки.
Переехал я из аэропорта на вокзал, оставил сумку в камере хранения, взял билет и сидел в зале ожидания, маялся зубом. За стеклянной стеной висела серая летняя ночь, но я от ноющей боли света белого не видел. Не помогла толком и таблетка анальгина. И, как ни страшно мне было, одна дорога ждала меня по приезду домой, – к зубному врачу. Так что, сами понимаете, только об этом я и думал.
До поезда было часа два или три. Вокзал после вечерней толчеи наполовину опустел, и можно было, не опасаясь, что займут место, вставать иногда и кружить по залу, стараясь размеренным шагом отвлечься от нудного сверла в челюсти. Пытался я и читать, и разглядывать сувенирный хлам в киосках, и наблюдать за другими пассажирами. Всё без толку. Поэтому, когда ко мне обратился парень, что присел по соседству через кресло в длинном пустом ряду, я с готовностью откликнулся, и мы разговорились.
– Вы местный? – спросил он, повернувшись ко мне открытым рябоватым лицом.
– Местный, только не здешний, – ответил я. – До моего дома ещё триста километров на север.
– Не в Новый Уренгой едете, случаем?
– Нет, немного поближе. А ты в Уренгой собрался?
– Ага. Еду с Украины на заработки.
– Что, совсем туго у вас с работой? Из каких мест?
– Из Умани, что в Черкасской области, – парень улыбнулся застенчиво. – Работа есть, только нормальных денег платить никто не хочет.
– Ты думаешь, у нас веселее платят? – в сомненье покачал я головой. – Или ты по вызову едешь?
– Какой вызов. Сам по себе, наобум. Открыл карту, посмотрел на Сибирь, где поближе, и поехал. Да и земляки рассказывали про эти места. Раньше по вахте сюда летали.
– Эх, друг, ты даёшь! Сейчас ведь, что разъезды, что питание, что житье в незнакомом городе в такую копеечку влетит, не обрадуешься. А работу найти с заработком – вообще вилами на воде писано. Ты ведь, наверняка, иностранный гражданин. А?
– Ну да. Гражданство у меня украинское. Так это не беда, устроюсь как-нибудь.
Мой собеседник снова улыбнулся, пересел поближе. Я внимательней присмотрелся к нему. Заинтересовал он меня своим, как бы это помягче сказать, инфантильным разговором и прямодушием. И боль зубная немного отпустила.
Совсем молодой парнишка, лет двадцать пять ему было на вид, не больше. Лицо круглое, но не полное, скулы чуть выдаются, губы тонкие, нос прямой горбинкой, глаза темные с искрой, приветливые. Плечи широкие и руки тёмные, грубовато-рабочие. Одежда опрятная.
– Вы на какой поезд?
Я глянул в билет, ответил.
– И я на тот же. А вагон?
Назвал я и вагон.
– Эх, жалко у меня другой, а то бы вместе поехали. Надо было мне тоже купейный брать, – засокрушался парень.
– Не жалей. Купе и стоит соответственно, а для тебя в дороге, я думаю, каждый рубль не лишний.
– А у вас в посёлке как с работой, можно устроиться? Может, присоветуете что-нибудь.
– Что тут посоветуешь. Нужно брать газету с объявлениями и топать по конторам. Где-то, глядишь, и повезёт, – постарался обнадёжить я собеседника. – Как говорится, под лежачий камень вода не течёт. Раз уж решился на такое путешествие, надо пробовать все варианты. Какая у тебя специальность?
– Слесарь я и сварщик, и в двигателях неплохо разбираюсь. В армии водителем работал, ремонтом техники занимался. Последние несколько лет брату в хозяйстве помогал, на ферме. А как мать умерла, не ко двору стал в родном доме, братовой жене не угодил чем-то. Собрался тогда и поехал в ваши края, может где прибьюсь. Корочки на профессии все с собой взял.
Он замолчал, прислушался к хриплому бормотанию вокзального громкоговорителя и снова повернулся ко мне.
– Нужны здесь такие… специалисты, как думаете? – с сомнением и, одновременно, с надеждой спросил он.
– Я думаю, без работы не останешься. Смотри только, чтобы тебя законно оформили. А для этого надо нормальную фирму подыскать, у газовиков или нефтяников. Тогда всё в порядке будет, – постарался я его обнадёжить, но все-таки добавил: – Гражданство вот только, помешает тебе быстро устроиться. Не многие хотят за иностранную рабсилу налог платить.
Парнишка оглянулся по сторонам, придвинулся ещё ближе и зашептал заговорщицки:
– Да у меня и российский паспорт есть! Родственники дальние в белгородской области помогли сделать, – его лицо расплылось в счастливой улыбке, словно у малого пацанёнка, получившего желанный подарок на Новый Год.
– Ну, тогда другое дело! – искренне поддержал я его радость. – Тогда тебя с руками и ногами возьмут. Наверняка.
– А вы сами где работаете, чем занимаетесь? – спросил он заинтересованно.
Видно, мои слова добавили ему оптимизма, – будто вопрос с работой был уже делом решённым, и он теперь спешил поделиться счастьем с другим человеком, проявляя бескорыстный интерес к попутчику.
– В нефтедобыче, энергетиком, – ответил я и, подумав, добавил: – Ещё литературным творчеством увлекаюсь, пишу рассказы и очерки в разные журналы. Но это так, для души больше.
Чем-то расположил этот парнишка меня к себе. Да и моя физиономия видно приглянулась ему.
– Здóрово! Я люблю читать. А у вас, наверно, столько всего интересного случается, – только успевай записывать.
– На самом деле – ничего особенного. Обычный круговорот: работа, семья… Всё как у всех. Потом только, через время начинаешь понимать, что некоторые моменты, прожитые раньше, довольно интересны. И, с дополнением вымышленных деталей и связок, в художественной обработке, различные случаи сливаются в подобие законченных сюжетов.
Мы помолчали. Мне вдруг опять напомнил о себе больной зуб, да так, что я невольно схватился рукой за челюсть и начал ее баюкать, поглаживая ладонью. А собеседник мой задумался о чем-то глубоко, потом, видно решившись, встряхнулся и снова заговорил.
– Вы знаете, действительно, бывают в жизни такие совпадения странные. Даже не совпадения, а просто как бы один случай со временем дополняется другим, и так дальше, по цепочке. У меня вот с собой есть рукопись, – он смущенно улыбнулся, а, увидев на моем лице страдальческое выражение, принял его на свой счет. – Нет, нет, это не мое сочинение! Рукопись очень старая. Невестка нашла её на чердаке в каком-то обшарпанном сундуке и чуть было не пустила бумаги на растопку. Хорошо я перехватил, отобрал у неё и забрал с собой в дорогу. Читать очень трудно – бумага плохая, да и строчки еле видны. Я несколько листов разобрал кое-как, показалось интересно, но дальше с собой тащить, думаю, ни к чему. Потеряю еще. Может, вы возьмёте себе, посмотрите? Вдруг стоящая вещь. Только она у меня в сумке, в камере хранения.
Половину из его слов я пропустил мимо ушей, в зубной маете, автоматически кивнул головой и поднялся с сиденья.
– Пошли на улицу, перекурим, а то скоро наш поезд должен подойти. Надо будет за вещами топать и на посадку.
Мы вышли на перрон в тёплую июньскую ночь, закурили. Я задерживал дым во рту, катал за щекой. Казалось, что так боль утихает.
– Странно. Почему здесь небо не чёрное, а какое-то белёсое? – спросил парень, выискивая на небосклоне редкие тусклые звезды.
– Полярный Круг не так далеко. У нас вообще белые ночи сейчас, читать можно без света.
– Спать-то, наверно, совсем плохо, – покачал он головой.
– Поживешь немного, привыкнешь, – я сделал последнюю затяжку и бросил окурок в урну. – Если в Уренгое не повезёт с работой, приезжай к нам в городок. Запиши мой телефон на всякий случай. Доведётся, звякнешь.
Я продиктовал ему телефонный номер, назвал своё имя. Он поблагодарил, старательно записал в книжку, прибрал её аккуратно во внутренний карман. Тут невнятно объявили наш поезд, он уже показался вдали на третьем пути, и мы побежали за вещами. Снимая с багажной полки сумку, я обнаружил под ней подозрительную липкую лужу. В коридоре бросил на пол газету, расстегнул замок. Так и есть – один из полиэтиленовых кульков с абрикосовым вареньем лопнул, и ароматная тягучая масса благополучно растеклась по немногочисленным вещам. Аэрофлотовский сервис подложил-таки мне свинью. Ещё когда регистрировался в Ростове на рейс, упрашивал лётных барышень разрешить мне взять сумку с собой, да видно плохо просил – всё равно не пустили.
Попутчик тоже получил багаж, вышел из камеры хранения и увидел мое "сладкое" положение. Тут же достал из своей сумки объемистый цветастый пакет, вытащил из него толстую пачку пожелтевших листов и помог мне переложить в пакет прохудившийся полупустой мешочек. Потом протянул рукопись. Я в спешке завернул ее в чистый газетный лист, пристроил сверху на вещи, и мы помчались к поезду.
Расстались у моего вагона.
– Бывай, друг, счастливо тебе, – я подал руку для прощания, но тут же спохватился и, выудив из кармана несколько купюр, протянул попутчику. – Возьми, пригодятся.
– Это ещё зачем?! – запротестовал он.
– Да просто так. Не хочешь так, возьми за рукопись, или в долг. Я-то домой еду, а тебе еще помыкаться наверняка придётся. А ещё лучше, дай мне пару гривен, если есть. Дочке в коллекцию пригодятся.
Он смущенно взял деньги, упрятал их в кошелёк, а мне вручил бумажные гривны.
– Спасибо вам, большое! До свидания, – сказал с улыбкой и, закинув сумку на плечо, поспешил дальше вдоль состава.
Через полчаса я забылся сном на верхней полке купе под мерный перестук стальных колес, убаюкавший заодно и мою зубную боль.
Добравшись к обеду домой, первым делом привел в порядок физиономию в ванной комнате и отправился к дантисту. И только вечером, определив в стирку перемазанную вареньем одежду из сумки, я смог внимательно рассмотреть подаренную рукопись.
Бумага в пачке, по-видимому, была газетная, сероватого оттенка, с обтрёпанными неровными краями. Текст написан торопливым неразборчивым почерком, простым или химическим карандашом. Титульный лист совсем пожелтел, да ещё на него когда-то ставили мокрую кружку, и я сходу смог разобрать в бледных сиреневых разводах только короткий заголовок – «Шея», выписанный в центре большими, сильно скошенными вправо, буквами. Под названием просматривалась надпись, в которой я с грехом пополам прочёл только первые два слова: «Многометражный фильм». Дальше совсем ничего нельзя было рассмотреть. Тем не менее, в моей голове забрезжило смутное подозрение. Мне показалось, что где-то я уже видел нечто похожее. Пытаясь вспомнить, машинально отложил первый листок в сторону. Следующий начинался строчкой «Народная трагедия в шести частях».
И тут меня озарила догадка, которой я, конечно же, не поверил. В лихорадочном смятении бросился к книжному шкафу, пробежался взглядом по корешкам и вытянул из плотного ряда томик «Золотого телёнка». Открыл книгу на средине, пролистнул несколько страниц и обнаружил то, что искал. «Шея. Многометражный фильм. Сценарий О. Бендера» – чёрным по белому написано было на двести пятьдесят девятой странице бессмертного романа Ильфа и Петрова…
«Не может этого быть!» – подумал я и уронил книжку возле себя на диван.
Снова взял в руки титульный лист рукописи и посмотрел его на свет. Бесполезно. Ничего нового я там не увидел. Тогда вернулся к книге. Перечитал внимательно начало главы и получил ещё одно подтверждение невероятному совпадению. В романе чётко было сказано, что глухой служитель киноискусства, не имевший даже имени, сразу же по получении сценария из рук Великого Комбинатора, был внезапно переброшен «в Умань для ведения культработы среди ломовых извозчиков». Это открытие напрочь выбило меня из колеи.
«Что же получается?» – думал я, сидя на диване в полной прострации. – «Значит, товарищ Бендер действительно существовал?! И образ его не выдуман писателями, а сделан с натуры? Не может быть! Это какая-то мистификация!»
Однако подтвердить, или опровергнуть мои рассуждения было некому. Я ведь даже не спросил фамилии у попутчика, и где же его теперь искать? Оставалось только прочесть рукопись и… тогда, может быть, я смог бы сделать окончательный вывод. Хотя, вряд ли. Литературовед я никакой, и отличить подделку от настоящего сочинения не смогу. Если только это совсем уж явная липа.
Неделю, оставшуюся от отпуска, я всю просидел дома, пытаясь расшифровать бледные карандашные строчки сценария. Почерк автора оставлял желать много лучшего, некоторые фразы и целые абзацы я так и не смог прочесть. Листов десять в разных местах текста вообще исчезли, и концовки явно не хватало...
В общем, ничего толкового у меня не получилось тогда, а потом и вовсе недосуг стало, пришлось отложить рукопись на верхнюю полку книжного шкафа. Где она и пылится благополучно по сей день.
***
Вот я и говорю, – если есть у вас знакомые литературоведы, которых бы заинтересовала эта загадка ушедших времён, черкните мне адресок в комментариях, отправлю рукопись им на исследование. Глядишь, и правда, откроется миру шедевр от самого Остапа Бендера! Тогда и наши с вами имена войдут в анналы истории... Годится?!
***
А вот здесь другая страшная загадка из глубины веков