Воспоминания партизана Николая Ивановича Москвина, бывшего политрука батареи артиллерийского полка Красной Армии, который, вместе с другими бойцами попавшими в окружение, вёл партизанскую войну в тылу врага.
...Где-то кто-то интересовался работой железной дороги: сколько ежедневно проходит эшелонов, с чем они идут к фронту и что везут на запад, какие части останавливаются в Куприне, Голынках, Лелеквинской. Условились о встречах и передаче данных, которые мы должны собирать систематически. В деревне Перегорше наших связных будут ожидать доверенные люди и отправлять по цепочке все, что мы будем передавать.
Мужчина назвался Николаем Синяковым. На мой вопрос, когда мы можем влиться в отряд, сказал, что не раньше весны. «Главное для вас — разведка железной дороги,— сказал он.— Здесь вы сейчас нужнее...»
Так с января по апрель мы передавали партизанам все, что удавалось установить самим и через своих людей, которые появились y нас на станциях и в гарнизонах.
Но в эту зиму мне пришлось пережить еще одну трагедию.
Во второй половине января 1942 года в деревне Тетери, куда мне теперь приходилось ходить каждую неделю за сведениями о числе проходивших поездов, я попал в облаву. Немцы забирали поголовно всех мужчин. Схватили и меня.
Вблизи деревни на большом торфяном болоте Гранки немцы устроили «рабочий лагерь». Фактически это был концлагерь. Вот сюда нас и пригнали. И эти злосчастные Гранки едва не стоили мне жизни.
Шесть дней грузили торф на болоте, получая за каждый каторжный день по сто граммов хлеба и по литровой банке баланды. Ежедневно умирали десятки людей. На седьмой день группа, с которой я работал, была переведена на разгрузку вагонеток с кусковым торфом, доставляемым мотовозом с болота на станцию. Отсюда я пытался бежать.
Когда была разгружена последняя, задняя вагонетка, Трофим Цыганов, схваченный вместе со мной, укрыл меня в ней. Перед этим мы договорились, как организовать побег. Я должен был опробовать придуманный способ первым. Он заключался в следующем: когда состав окажется между станцией и болотом, на ходу выпрыгнуть h поле. План был неплохой, но мерзавец полицай, едва отошел мотовоз, заметил, что меня не стало, и доложил немцам.
Мелькали последние станционные постройки, когда послышались выстрелы, и через щель в стенке вагонетки я увидел бегущих за поездом двух немцев и полицая. Фашисты стреляли, подавая сигнал мотористу к остановке. Поезд стал притормаживать, и мне ничего не оставалось, как распахнуть дверцы и, спрыгнув, бежать.
Я не рассчитал своих сил. Немцы и полицай питались по-иному. Пробежав километра три, я упал и уже не мог подняться. Меня схватили и привезли к месту работы. На глазах работавших на погрузке военнопленных и местных жителей раздели. Два немецких солдата и тот же полицай протолкнули меня между колесами двух стоявших на станции эшелонов и повели к насыпи расстреливать. В это время y места погрузки появился помощник начальника лагеря, он же комендант Брикман. Он что-то крикнул солдатам. Te остановились, затем повернули меня назад и заставили одеться. Неужели решили просто постращать? Нет, это было не так. Комендант отложил казнь до утра, до возвращения из Смоленска начальника лагеря, обер-палача Рудика.
Вместе с заподозренными в содействии побегу Трофимом Цыгановым и Григорием Трубиным нас заставили без малейшей передышки бегом таскать большие корзины торфа на платформы. Десять или двадцать человек заполняли эти корзины, a мы уносили. И если кто-то из нас спотыкался, специально приставленные два здоровенных гитлеровца поднимали упавшего пинками и прикладами.
Перед окончанием работ все занятые на погрузке, не исключая и женщин, проживавших на станции, были построены. Офицер зачитал приказ о нашей казни через повешение. Фашисты хотели, чтобы при этом присутствовали все узники лагеря, то есть и те, кто был занят в этот день на болоте.
В колонне нас троих поставили впереди, и когда она двинулась, чья-то рука опустила мне в валенок какой-то железный предмет.
При подходе к баракам нас отделили от остальных и закрыли в холодном помещении. Впотьмах я достал из валенка короткий ломик, расплющенный и раздвоенный с одного конца. Всю ночь мы расковыривали им ещё свежую кирпичную кладку оконных проемов и под утро бежали. Нам помогла вьюга, заметавшая следы, a затем спасли советские люди из деревень Зарубенки и Орловки, спрятавшие нас от преследователей. Они знали, что рискуют своей жизнью, и все-таки не оставили нас в беде.
Через день я вновь был в Семехах. Ребята радовались моему возвращению, a старенький дед Костик, пока я рассказывал о злоключениях, плакал и не переставал повторять, что бог услышал его молитву и помог мне удрать от неминуемой смерти.
После этого мы с Унжаковым, Баличевым и, кажется, Смуровым сожгли y деревни Гвоздевицы две торфодобывающие машины, подготовленные оккупантами к летнему сезону.
Так шло время, пока не появился в юго-западной части Касплянского района партизанский отряд Сергея Владимировича Гришина, известный под названием — отряд «Тринадцать». С первым появлением партизан мы забрали оружие, боеприпасы и присоединились к ним. Этот боевой коллектив на протяжении двух с половиной лет был для меня семьей, домом и местом солдатской службы. Нас воодушевляло сознание того, что мы снова в рядах советских воинов. Нам предстояло повседневно смотреть смерти в глаза, но ради истребления ненавистного врага можно пережить любые испытания.
Благодарю, что дочитали до конца!
Подписаться на канал можно здесь: "Партизаны"
Буду Вам очень признателен, если поделитесь этой статьёй в своих соцсетях (нажав на логотип соцсети), чтобы и другие люди могли узнать больше подробностей о героических подвигах Советского народа во время Второй мировой войны в борьбе с фашизмом и за свободу своей Родины в тылу врага.