"Начало войны застало меня в городе Краматорске, Сталинской ( Донецкой) области. Я работала в больнице медицинской сестрой. Весь медперсонал в первые же дни войны был мобилизован в действующую Красную Армию. Наш госпиталь попал на Белоцерковское направление, откуда поступали раненые с июля по октябрь 1941 года.
Город Краматорск уже тогда был крупным индустриальным центром. Здесь находилось много предприятий станкостроения и машиностроения. Все предприятия сразу перешли на ремонт и выпуск вооружения . Немцы очень быстро это ощутили. Над городом постоянно кружилась карусель фашистских самолётов. Они круглосуточно беспрерывно бомбили и обстреливали город. Пушки, танки, уходящие с заводов и проходившие испытания контроля качества, тут же попадали под обстрел. Но сложнее всего было на железной дороге. Её невозможно было затемнить и ночью её бомбили больше всех.
Город Краматорск стал прифронтовым. Предприятия, войска, госпиталь, технику немедленно нужно было эвакуировать. Отовсюду поступали неутешительные слухи. Кругом отступали и отступали наши войска.
Немцы наступали решительно и жёстко. Госпиталь необходимо было срочно вывозить, а вагонов не давали. Раненых поступало всё больше и больше. Требовалось более десятка вагонов. Наконец, в октябре выделили всего три вагона. В них с трудом разместили раненых; медперсонал, самое необходимое оборудование и медикаменты. Вся утварь, кровати, матрасы, бельё, были оставлены. Предприятия тоже не успели всё вывезти, и много станков и оборудования досталось врагу. Город находился в полукольце
Фронтов. Поезд был совершенно незащищён с воздуха и сразу попал под бомбёжку. Погибло много раненых и несколько человек медицинского персонала. Немцы не жалели никого: ни детей, ни женщин, ни стариков, ни санитарные поезда. Люди выскакивали из вагонов, бежали в поле. Самолёты охотились даже за отдельно бегущими людьми.
У переправы на Волге творилось нечто невообразимое. Тысячи беженцев, войска, техника под непрерывными бомбёжками переправлялись на левый берег Волги. Это было настоящее столпотворение. Нашему госпиталю не пришлось переправляться. Наш путь лежал к Москве.
Прибыли мы в столицу нашей Родины, Москву. Здесь среди населения царила паника. Фронт приближался. Никто не знал, чем это всё закончится. Правительственные учреждения эвакуировались в город Горький, который немцы тоже бомбили. Сам Сталин ещё не решил, уезжать из города или остаться. Только правительственные сообщения, информируя о неудачах на фронте, бодро рассказывали об отдельных успешных операциях и сообщали об огромных потерях фашистов.
В октябре И. Сталин принял решение остаться в Москве, провести парад. В городе было введено военное положение, обстановка в городе стабилизировалась.
Наш госпиталь разместили в казарме бывшего военного учебного заведения. В октябре уже начались морозы. Здание не отапливалось. Раненых расположили на соломе в одежде прямо на холодном полу. Не было не только кроватей и матрасов, но даже и посуды. Только солдатские котелки, да ложки. С текстильных фабрик Иванова привезли чехлы для матрасов, наволочки, вату, и весь медперсонал с утра до ночи, и с ночи до утра набивал этой ватой наволочки и матрасы, и тут же раскладывал на них больных и тяжелораненых.
Привезли лесоматериал и стали из него делать раскладушки, натягивая брезент. Раскладушки получались непрочные, ткань рвалась. Раненые были беспокойные, метались, бредили. Раскладушки под ними рассыпались. В палатах можно было увидеть как раненые падали, кто вниз головой, кто ногами, кто боком. Всё это сопровождалось стонами, криками и конечно, отборным трёхэтажным русским матом, невзирая на лица. Много бойцов умирало прямо в госпитале.
Заготовленными дровами пытались прогреть огромное здание, ранее имевшее центральное отопление.
В госпиталь поступала американская гуманитарная помощь: продукты питания, провизия, в том числе тушёнка. Из пустых банок научились мастерить чайники, чашки. миски, даже светильники. Все выздоравливающие и свободный от дежурств медперсонал организовали целую кустарную артель по производству бытовых изделий…
В ноябре состоялся парад войск, после которого были сформированы воздушно-десантные полки, которые, как говорили люди, с малой высоты на самых малых скоростях без парашютов (по причине их нехватки) с оружием выпрыгивали в глубокий снег при тридцатиградусном морозе прямо на головы фашистов, находившихся в окопах… В результате неожиданного наступления немцы были отброшены от Москвы почти на 200 километров.
В Москве наш госпиталь лечил раненых до ноября 1943 года. Были спасены тысячи молодых и сильных парней, зрелых и крепких мужчин. Все они, меченные ранами, или без рук и ног, возвращались, кто снова на фронт, кто в народное хозяйство…
В Москве у одной нашей медработницы родилась дочурка, которая жила с нами при госпитале, как «дочь полка», за которой ухаживали всем Миром, все кто был свободен от дежурства. Её фамилия была Пинк. После войны она жила в городе герое Севастополе. Её все любили и отдавали ей нерастраченную любовь и нежность…
В ноябре 1943 года нас доукомплектовали, обеспечили по полному списку, и направили на обслуживание Калининградского направления. К тому времени был освобождён Ржев, разбита немецкая армия под Сталинградом, готовился прорыв блокады Ленинграда.
При подготовке генерального прорыва на центральном направлении маршалу Рокоссовскому было поручено обеспечить мощное наступление. С этой целью было сформировано много штрафных батальонов и полков из заключённых. Тюрьмы опустели. На фронт были отправлены даже отпетые головорезы, уголовники, бандиты со сроками заключения по двадцать лет и выше. Это воинство плевало на всё, и вся. Им терять было нечего, Они не боялись никого и ничего. Вели себя безбашенно, нагло, по-хамски, агрессивно. Дисциплины не было никакой. В свободные минуты эти бандформирования занимались грабежом, воровством, нередко и убийствами. Для обмена на спирт и водку они воровали в госпитале матрасы, подушки, всё, что попадало под руку. Медсёстры, несущие материальную ответственность за имущество, сторожили его день и ночь, и, несмотря на это поделать ничего не могли. За утрату имущества и недостачу их наказывали, сажали в карцер, отдавали под суд.
Но, ради справедливости надо сказать, что эта, выпущенная на свободу банда, которой нечего было терять, много проблем доставила не только своим, но и врагу... Их боялись все…
В последующем госпиталь был направлен на Первый Белорусский фронт. Для нас было настоящим счастьем, когда освобождались наши города: Тула, Донбасс, город Краматорск и другие.
Сообщение об освобождении города Краматорска застало нас на железнодорожной станции, забитой военными эшелонами. Составы стояли в шесть-восемь рядов, и для того, чтобы набрать воды и сварить кашу, нужно было пролезть под составами. Когда мы вернулись с котелками, наполненными горячей кашей, наш состав неожиданно ушёл. Но это не уменьшило нашей радости по поводу освобождения родного Краматорска. Мы стали раздавать кашу всем желающим. Это так понравилась солдатам, которым молодые девушки не готовили каши уже несколько лет… Нам потом помогли на попутном паровозе догнать своих, а там мы сварили новую кашу и достойно отметили освобождение нашего города.
Наш госпиталь стоял некоторое время в городе Плавске.
23 февраля 1944 года мы были в городе Сурож, затем в Бобруйске.
Под Бобруйском произошло событие малоизвестное и никогда не освещавшееся в открытой прессе. Об этом я опасаюсь даже говорить. А, ведь, и при нашем успешном в целом наступлении были досадные просчёты командования и отдельные успехи у гитлеровцев.
В результате успешного наступления наши войска вышли на рубежи рек Днепра и впадающего в него притока. Немцы предприняли контратаку и им удалось отрезать двадцатипятитысячную группировку наших войск, зажатых между речками. Наш фронт остановился, готовясь к новому наступлению и стоял почти шесть месяцев. В это время гитлеровцы уничтожали окружённую группировку из всех видов своего оружия. Часть бойцов была пленена и размещена в бывших царских казармах на возвышенности. Этот участок немцы окружили пятью рядами колючей проволоки, на вышках дежурили фашистские охранники. Уничтожение военнопленных немцы методически продолжали до самого нового наступления. Тогда оставшиеся в живых были, наконец, освобождены. .
Вместо них в опустевшие казармы поместили захваченных в плен фашистов примерно в таком же количестве. Взяли под охрану, оставили им своих немецких врачей, а медсёстрам нашего госпиталя поручили курировать, шествовать над врачами, помогать медикаментами, перевязочными материалами. Пленных немцев никто не хотел кормить и медсёстрам госпиталя поручали собирать продукты питания по окружающим сёлам. Но, после оккупации мало что удавалось найти, да ещё и для немцев.
Вообще, медсёстрам пришлось очень нелегко… Они в госпитале делали всё: и лечили, и дежурили, и ухаживали, и грузили, и носили, и стирали, и варили, и кормили, и охраняли, и снабжали, при этом несли материальную ответственность за оборудование и имущество госпиталя… В общем это был полный набор обязательств, которые выдвигали жизнь и быт…
Наконец, пришёл приказ всех здоровых военнопленных отправить на работы по восстановлению народного хозяйства, а инвалидов без всякой помощи и поддержки отпустили добираться домой самостоятельно, кто как может. Домой добрались не все…
Немецкие военнопленные говорили, что им приказывали добивать своих раненых, чтобы они не попадали в плен...
Наконец вслед за фронтом вышли к Брест-Литовску. Отсюда в сорок первом начиналась война…
В результате нового решительного наступления наши войска вошли в Польшу. Госпиталь остановился в двадцати пяти километрах от границы в польском городе Белоподляске и находился там почти шесть месяцев, пока не освободили Варшаву.
При подготовке к отправке через границу на территорию Польши была произведена чистка личного состава госпиталя, часть медперсонала перевели в другие госпиталя. Дочку нашей подруги-медсестры тоже не разрешили переправлять через границу и рекомендовали оставить в каком-нибудь детском саду в России. Мы были очень расстроены этим решением… Мы так к ней привыкли… Она стала нам всем, как родная… Посовещавшись между собой, мы решили нарушить приказ командования на свой страх и риск. Мы ведь были, всё-таки, на войне. И рисковать нам приходилось каждый день своими жизнями. При пересечении границы Польши в госпитальном вагоне наша девочка, которой в ту пору было уже три годика, долго, молча и терпеливо сидела между матрасами, куда её спрятали, и благополучно пересекал границу… С нами она пробыла до самого конца войны.
В Польше отношение к русским было значительно лучше, чем на Западной Украине. Здесь война практически не была заметна. Бои шли в основном, только в окрестностях Варшавы и за Варшаву. На самой территории по всей Польше мы видели очень аккуратные, как игрушечные, небольшие ухоженные поля, среди которых уютно росли одинокие небольшие рощицы, с домом невдалеке, и оградами. Поля были одинаковые, как по стандарту. Была весна, всё цвело, росло, поля покрылись тучной, яркой, свежей зеленью. Интересно, что сады цветут в Польше и в Крыму одновременно, хотя Польша находится значительно севернее Крыма…
В Польше оказалось много переселенцев, которые в двадцать пятых годах эмигрировали из России. Там они осели, обустроились, завели хозяйства и зажили зажиточно…
Однажды в госпитале проводилась сложная операция. У тяжелораненого удаляли осколки. Хирург и весь обслуживающий персонал ассистентов были в сборе. В это время начался авиационный налёт. Немцы, как известно, не щадили никого и бомбили даже палатки с медицинскими крестами. Начали рядом рваться бомбы и строчить пулемёты. Мгновенно было принято решение продолжать операцию. Прерывание её однозначно грозило смертью раненому. Никто не ушёл со своего поста… Напряжение возросло до предела… И, вдруг, совсем рядом с палаткой грохнул мощный взрыв. Палатка колыхнулась от удара взрывной волны и одна стенка её оказалась изрешеченной осколками. Через несколько секунд оправились от потрясения, убедились, что никто не пострадал и вернулись к операции… Но тут ожидал сюрприз... Оперировать было уже некого ... Самый большой осколок, пролетев в сантиметрах между оперирующими, попал в раненого, который находился под наркозом, и убил его. Не приходя в сознание, тот умер прямо на операционном столе… Это было ужасно…
Иногда не хватало наркоза. Приходилось делать операции при сознании раненого. Его и держали, и привязывали, и в зубы ему давали ложку, чтобы стиснул и терпел, и уговаривали… Некоторые страшно кричали и впадали в болевой шок, из которого их нелегко было потом вывести. Было страшно, но наградой за такие мучения было чудесное выздоровление многих смертельно раненых бойцов. Основным наркотиком был медицинский спирт…
Иногда снабжение отставало… Случалось, что медперсонал посылали по близлежащим деревням за дровами и провиантом, собирали на неубранных полях мёрзлую картошку, мыли окоченевшими руками клубни, очищали от примёрзшей грязи, размораживали, варили. И такой картошкой иногда приходилось кормить раненых... При этом мало кто роптал... На войне могло случиться всякое... Война есть война...
Однажды в больницу привезли двух братиков шесть и три года…
При наступлении немцев над Краматорском был сбит немецкий самолёт. Лётчик катапультировался. Был ранен. Его нашла мама этих детей и сдала в НКВД. Папа был на фронте. Когда пришли немцы, то «добрые люди» навели немцев на эту женщину… Те жестоко отомстили за своего лётчика. На глазах у детей женщину пытали, издевались до тех пор, пока не замучили… Дети при этом дико ревели от страха. Когда всё закончилось, детей забрали соседи. Братья прожили у соседей до освобождения Краматорска. У старшего начались нервные припадки. Когда кончилась война, выяснилось, что отец тоже погиб. У старшего братика начались сердечные приступы. Его повезли в больницу, при этом младший безутешно плакал и цеплялся ручонками, как будто что-то понимал. Без братика он не хотел оставаться, поэтому их привезли и оставили в больнице обоих. Дети были очень слабенькими. Их лечением занялись лучшие врачи, имевшие огромный боевой опыт. Старшего привели в чувство. Казалось, что дело пойдёт на поправку. Ожил и младшенький. Он всё время находился около старшего и ухаживал за ним как мог, и обнимал, и гладил, и целовал родную кровиночку… Но, однажды, через три дня у старшенького снова случился тяжёлый приступ. Что только врачи ни делали, что только не предпринимали, спасти ребёнка не удалось. Он умер от разрыва сердца… Умирал очень тяжко… Детский организм, имеющий огромные жизненные резервы, боролся до конца, но был так истощён, что не выдержал,.. Плакала вся больница, в который раз проклиная фашистов… Младшего сиротинушку отдали в интернат. А мы, насмотревшиеся на смерть взрослых, были потрясены этой смертью маленького мальчика, настигшей его уже после войны. Война ещё долго пожинала свои плоды …