Каждый может делиться тем, что у него есть.
– Я через пятнадцать минут буду! – бодрым голосом говорит Лена и бросает трубку. Она идёт вниз по улице Пилимо, нагло заглядывая в окна. В Вильнюс можно, конечно, прилететь, но Лена любит поезда – долгие, душные, жаркие, а пахнут детством.
Юргес ухмыляется. Ага, конечно, через пятнадцать минут! Ей идти не меньше, чем полчаса; зная страсть Лены к тому, чтобы зависнуть, читая в витринах и окнах чью-то счастливую жизнь (а если читает Лена, то жизнь обязательно будет счастливой), – через сорок минут дойдёт. Может быть, через час.
Поэтому когда пятнадцать минут проходит, а Лена не появляется, он не волнуется; он не волнуется ещё трижды по пятнадцать минут, а потом, увлёкшись приготовлением кофе к её приходу, ещё два раза по пятнадцать; но потом всё-таки начинает волноваться. Ещё ни разу, с самого первого приезда, Лена не терялась в Вильнюсе. Где же она?
Выходит на балкон, на ходу поджигая спичкой сигарету. Набирает Лене. Когда всю жизнь живёшь в городе, где пятиэтажное здание считается небоскрёбом, начинает казаться, что балкон на верхнем пятом – точка, с которой обозрим весь мир. И этот мир, ясное дело, безраздельно принадлежит тебе. При таком раскладе пускать на свой балкон абы кого – недопустимое расточительство (власть любит скромных и экономных!), и даже в квартиру вход по строгому фейсконтролю. Ну или френдконтролю. Или ещё какому-нибудь модному слову на «ф».
Юргес почти верит, что с его балкона – это же балкон властелина мира! – Лену будет видно. Но как бы не так! Зато она довольно быстро берёт трубку. И весёлым, но уже не таким бодрым голосом говорит:
– Представляешь, я всё иду и иду, но никак не могу до тебя дойти! С тех пор, как я свернула на Майронё, у меня ощущение, что улица бесконечна; хотя, казалось бы, за полторы минуты должна была выйти к Ужупису… Ну, ладно, не трать деньги. Я близко! Скоро буду! – и Лена снова бросает трубку.
Юргес сбивает с сигареты пепел, и серые хлопья, растворяясь, летят вниз, на мостовую. По центральной улице Ужуписа шествует забавная процессия: шестеро детей младшего школьного возраста, каждый из которых тащит, обнимая, новенький деревянный мольберт. Руководит этим арт-парадом долговязый молодой человек в алом берете, в руках у него – огромный ящик, доверху заполненный кисточками всех цветов и размеров.
Впрочем, может, долговязый он только на фоне детей; да и вообще, с высоты княжеского пятого этажа будь ты хоть два метра ростом, высоким не станешь – ты где-то далеко-далеко на земле, а Юргес – он в пяти минутах от солнца.
Он докуривает, возвращается в комнату, запирая балкон. Пробует кофе, остывший уже совершенно. Садится и принимается ждать. Думает: «Надо бы, наверное, волноваться, Ленка же натурально пропала». Но не волнуется. Будто бы чувствует, что с ней всё хорошо. Подумаешь, битый час идёт по одной улице, гулять вообще-то для здоровья полезно!
А Лена звонит ему снова и уже совсем не бодрым голосом говорит, что Майронё так и не кончилась. А на дворе, между прочим, темнеет. И Юргес ещё не слышит, но уже знает: в следующий раз Лена позвонит в слезах. Да-да, его бесстрашная, вечно весёлая, талисман на счастье, девочка-в-разноцветных-чулках-и-плевать-что-в-мае-стукнет-тридцать, его прекрасная Лена – в слезах. Может быть, вообще впервые с сотворения мира. И впервые с сотворения Лены – это уж точно.
Юргес не верит в полицию. Он вообще ни в какие городские службы не верит, потому что нет таких проблем, с которыми их прекрасный город не справился бы сам. Строго говоря, обычно в Вильнюсе вообще нет проблем, они тут не обитают, но нынешняя ситуация заметно нарушает безупречную статистику. Поэтому Юргес набирает экстренный номер: один, один, два. Звонит; слышит в ответ только долгие пустые гудки: одну минуту, две, три.
«Не может же такого быть, чтобы не работал единый телефон экстренной службы?» – думает он, но по всему выходит, что может. А мобильнику опять звенит входящим от Лены. Как и предчувствовалось, она звонит в слезах:
– Юргес, миленький, улица никак не кончится! Больше часа уже по ней иду. И даже ни одного двора не прохожу, чтобы свернуть… И надпись ещё эта – я сначала не обратила внимания, а теперь всё страшнее становится…
– Какая надпись? – не понимает Юргес.
– Да вот эта: «донт колл один-один-два». Не звоните, то есть, не звоните в один-один-два. Будто бы мне угрожают, понимаешь, как в сериалах по НТВ: не обращайтесь в полицию, а то…
«Лучше не говорить, что я пытался позвонить», – думает Юргес, а Лена больше не бросает трубку, висит на ней, чтобы только не оставаться одной. Лена идёт по Майронё и раз в несколько минут на бесконечной песочно-жёлтой стене читает надпись: не одну и ту же (вот тут маркер у автора кончался, а тут он взял новый – новый с непривычки потёк, поплыл – здесь забыл у одной единицы чёрточку, вот тут увлёкся, рисуя хвост двойки, и нарисовал удава).
Юргес по-прежнему абсолютно спокоен, сам не может сказать, почему. Но его спокойствие и на Лену действует успокаивающе. Она больше не плачет, преисполняется упрямства и с достойной описания в легендах вредностью топает по улице, чтобы обязательно дойти до друга.
И обязательно дойдёт. Не сразу, но даже успеет до того, как окончательно стемнеет. И кофе вдруг почему-то сам снова станет горячим (а ещё в нём откуда-то появятся специи, хотя Юргес их не добавлял, у него кончились). И очень скоро вся эта история забудется, только надписи «Don’t call 112» по всему городу будут смутно о ней напоминать.
Просто дело в том, что улица Майронё этим утром проснулась любимой улицей Вильнюса. У него такое случается, он почти каждый день выбирает себе новую любимицу. И зная, что лучше неё у него ничего нет, город щедро ей делится. Между прочим, имеет право.
То, что ты – город, ещё не повод забить на Конституцию. Будь, пожалуйста, добр, помни и используй свои права.
Автор: Арина Крючкова