Андрюха Горин пришёл на обед с дежурства на КПП и рассказал – вышедший в палисадник в доме через дорогу мужик прокричал соседу – «В Янове реактор рванул!».
В шестом часу рота вернулась с аэродрома. Рассказали, что на аэродром слетаются вертолёты и транспортники.
В программе «Время» в тот вечер было молчание.
На следующий день на аэродроме продолжались прилёты и вылеты самолётов и вертолётов.
В программе «Время» сказали об аварии и двух погибших.
Вскоре на разводе части было объявлено о подготовке к передислокации во Львовскую область – в случае взрыва второго реактора. Были названы и фамилии остающихся в Овруче (их тут же прозвали смертниками).
Первая мысль, которая пришла в голову на том разводе – за забором находится детский сад – и вряд ли кто-то разрабатывал план его эвакуации.
А жизнь продолжалась. Вроде, умом понимаешь, что безопаснее сидеть за метровой толщины кирпичными стенами казармы. Но – весна, свежая зелень, яблоневый цвет. И прапорщик Лерман, кричащий дембелям – «Скажите дома, что у нас всё прекрасно – прапорщики в футбол играют!».
Ранним утром 7 мая я сел в автобус «Овруч-Киев».
На въезде в Киев автобус остановили и долго обрабатывали каким-то раствором.
Я отправился к авиакассам на площади Победы. Вся площадь была заполнена людьми – очередь в авиакассы.
Ловить тут нечего – надо идти на ж/д вокзал. Но и там ситуация не лучше. Встретил адыгейца Такахо с метеостанции – он демобилизовался на сутки раньше меня, и сутки эти провёл на вокзале. В помятой парадке, без чемодана – украли ночью.
Ладно – возвращаюсь обратно в часть. Не выгонят, поди.
Взял билет на электричку и через два часа вышел на перрон станции Коростень. По громкоговорителю объявляют – «Поезд «Хмельницкий – Москва» прибывает на первый путь». Для очистки совести подошёл к кассам и спросил – «Есть билет на этот поезд?». Есть.
И вот, ещё через два часа в полупустом вагоне я снова в Киеве. Боже, что творилось на перроне! Мне это напомнило кадры из фильмов о гражданской войне, точнее об эвакуации из Крыма.
Люди штурмовали вагоны, отталкивая более слабых. Шум, крики, плач. Вагон моментально заполнился и проводники с трудом закрыли дверь – народ продолжал идти на штурм.
Со мной в купе до Москвы ехал мужчина лет тридцати. Дезертир. Призвали через военкомат на ликвидацию аварии. Говорил – боялся спиться. Трезвым там работать невозможно, пьют все.
В поезде «Москва-Новосибирск» моими соседями по купе так же были сорванные с места Чернобылем. Чета пенсионеров, только приехавших отдыхать в санаторий под Киевом – места нужны были людям из зоны отселения. И женщина из Минска, возвращавшаяся к родителям в Новосибирск. Рассказывавшая, как дружно все вышли на первомайскую демонстрацию. А после всем беременных со сроком до 12 недель настоятельно рекомендовали сделать аборт. У моей попутчицы беременность была на большем сроке.
Всего-то и прожил я десять дней в ста километрах от аварии, да трое суток провёл в дороге с людьми, которых она чуть опалила.
Почти 34 года прошло. А помнится, как вчера.
69