Кристина Андрианова
Не обо всем увиденном нужно рассказывать сразу. Порой должно пройти время, чтобы вглядеться и осмыслить. А после – написать о том, чего не узнаешь, изучая глянцевые брошюры об одних и тех же достопримечательностях.
Так и случилось с моим путешествием в Германию.
… Россия, 2010. Летний Армагеддон. В поезде жарко. Выхожу из купе и упираюсь в прямоугольник с «интернациональной азбукой». Черным по белому – в прямом смысле – на французском, итальянском и немецком что-то написано мелким шрифтом; поднимаю глаза повыше – и по-русски читаю крупные красные буквы: «НЕ ВЫСОВЫВАТЬСЯ». Надо же, как заботятся о нашем брате в польском «по крови» вагоне.
Что осталось от поездки на родину Баха и Гумбольдта? Какие иероглифы родословной смогла разгадать и осмыслить, какие судьбоносные решения приняла? Большое видится на расстоянии… Ну как, увидела что-нибудь?
…Уезжают, чтобы вернуться. Возвращаются к Родине, Богу, любви. «Странность» путешествия – в моменте. На работе какие-то метаморфозы, еще не потушен победный костер выпускного, аспирантура играет в лотерею, мелочи быта, творческое и личное путаются в голове, – все это нужно понять, но не на месте. Лучше всего понимается в дороге. Чтобы узнать, куда идти в нерациональной России, нужно пройти рациональную Германию.
* * *
Deutschland. Ты все ближе и ближе, а головоломки все дальше и дальше. Сложное и важное кажется простым, надуманным, второстепенным. Быть может, так оно и есть. И все становится на круги своя…
А сердце упрямо стучит в такт поезду, подъезжая к утонувшему в лесах Саратову.
Здесь мы с тетей погуляем всего часок, вернемся – и увидим, как последние вагоны разных поездов со всей России сольются в одну железную колонну, чтобы двинуться на Берлин.
* * *
Миновали Тамбов со знаменитыми волками (волки нынче в дыму пожарищ), вечерние маки огней усталой Вязьмы и прочие малые города русские. В тетради – стихи и песни цикла «Россия – Германия», кое-какие путеводные заметки… Не надо сантиментов Стерна и философии Л. Толстого. Хочется скрестить литературу и публицистику, анализ и эмоции. Но плохо получается. Потому что выходит борьба. Вот, к примеру, начнешь хладнокровно сравнивать цены на разных вокзалах – а в голову забредают мысли на тему «Москва – не вся Россия» или «ты и убогая, ты и обильная, матушка-Русь», – и прощай, расчет! Здрасьте, мысли о земле и людях! Елена Ямпольская написала однажды в «Российской газете»: «Чем дальше от Москвы, тем доброкачественнее народ». Есть своя правда.
Только слово «доброкачественнее» пугает. Все-таки народ – не опухоль. Опухоль – самоликвидация организма, отсутствие самоидентификации. Деревни наши дышат еще русским полем. И что важно – не обязательно русские деревни.
* * *
Немец гордится своей историей. Прячет в дальний угол Гитлера – но подчеркивает красным Бетховена и Баха, Гегеля и Шиллера, Фридриха Великого и Августа Сильного.
Русский – не по расчетам крови в процентах, но по состоянию души – своей истории часто боится. Потому что он ее не знает. Это не значит, что он учился в школе на сплошные «двойки». Просто в нашей истории слишком тонкая грань между злом и добром. Причина одна – переворачивают ее всегда с ног на голову, одевают по моде…
Сейчас, во времена «альтернативных вариантов прошлого», в эпоху, когда бесконечно машут руками после драки и выковыривают ура-патриотизм из каждого яблока, сложно увидеть картину в целом. Вечным вопросам об «особом пути», «своей чужой вине» и прочей правде и кривде посвящены миллионы страниц «сенсационных» книг мифологизаторов. Всё копают чего-то, доказывают… Не нужны доказательства сердцу! Люблю слова Александра Блока: «Прямая обязанность художника – показать, а не доказать».
Города прошли да проехали,
По лесам да болотам хаживали,
Разговаривали
с эхом мы
Прошлого
разного.
Ничего-то понять не поняли,
Ничего-то почти не вызнали –
Только то, что идем все по миру
Между войнами,
между жизнями…
* * *
…По мере приближения к ФРГ вагон, сформированный в Уфе, наполняется голосами. В купе справа – интеллигентная бабушка в белом. На вид ей лет 60, а по паспорту – 78. Едет к дочери в Варшаву, во второй или третий – не помню точно – раз. Выходит в коридор, поправляет милую шляпку и, вздыхая, созерцает мелькающие версты…
Дорога. Словно судьба, словно время и вечность. Ее нельзя не любить. По крайней мере мне.
Нижний Новгород и Волжская Булгария, Бавария и Польша, Самарская губерния и даже какие-то полулегендарные венгерские и французские земли – откуда только не приехали предки, чтобы и я, и мои родители появились на свет в республике Башкортостан.
Восемь кровей. Восемь путей. Восемь культур.
И в каждой плавится воск истории. Молитвой на всех языках.
* * *
Орша. Минск. Барановичи…
Едешь – и каждая верста шепчет тебе ветрами-березами: «Я – твоя земля. Меня отняли в беловежских снегах против воли моей… Но я тоже, я тоже – Россия. Белая Россия».
Я слышу тебя, мир славян, слышу. И так легко пишу тебе ответ…
По Белоруссии летит
Уфа – Берлин. Недалеки
От нас на долгом на пути
Героя Минска огоньки.
Не повернуть былое вспять,
Границ не перешить уже, –
Но кто-то просит подождать,
И что-то теплится в душе.
Может быть, «теплится в душе» от хорошей погоды, может, от вполне российских по внешнему виду городов и деревень, – не знаю.
Знаю только, что день идет на убыль, и впереди – белорусско-польская граница.
Долгая стоянка в Бресте: меняют колеса, загоняя в депо. Белорусские таможенники прогуливаются по вагонам. Говорят на русском, вполне миролюбивы. Но документы оформляют долго.
Будет с кем сравнить поляков.
…А в Польше – ливень, молния и гром. Так и неясно – проснулась среди ночи от таможенной проверки или от шума взбесившейся природы.
Вот так из аномального российского лета въехали в дикую осень Тересполя.
Вышли в тамбур. Громыхает, как смута при Мнишек. Сын-подросток едет с матерью с Русского Севера, что-то кричит через форточку отцу-поляку. Мать молчит. Неулыбчивый отец с короткой шеей и пивным животом медленным шагом идет вдоль какой-то сеточной ограды. Скоро проверка закончится, двое выйдут к третьему – и будет бытовой хеппи-энд. Но грозовая ночь и проволока вдоль путей придают этой встрече странный драматический оттенок.
По вагону идут два таможенника. Возвращаемся в купе, две минуты – и входит тот, что моложе. Рослый, светловолосый, с большими голубыми глазами… Вот настоящий славянский красавец! Жаль только, что с полянами польскими история связала нас не узами доброго родства, а тремя разделами Речи Посполитой, восстаниями и Катынью. Пусть и документы оформляют на раз-два – не в пример белорусам…
Впрочем, мы на панов не в обиде. По семейной легенде, дед моей бабушки по матери, Лаврентий Зотов, привез «с какой-то войны белую и круглолицую полячку Анну». Нюру – как ее звали в России.
Похоронена она в Белебее, место известно – но фамилия-то мужнина стоит! А так узнать девичью хочется… Жаль, никто из родни ничем помочь не может. Но в том, что полячка, не сомневаются.
* * *
Мы не едем до Берлина. Наш конечный пункт – Франкфурт-на-Одере.
Погода осенняя. Мелкий дождь – но, слава богу, не польский потоп. Как оказалось позже, стихия здесь уже погуляла.
Лилия Николаевна – самая младшая сестра моего деда – сообщает, что у ее садового домика прилично пострадала крыша. Звонила в нужную организацию, там сказали: «Сами оцените ущерб и сообщите. Мы вам все компенсируем».
А представляете – поверить на слово в России… Тут на радостях – для пущей наглядности – сами себе кавардак устроят, чтоб приехали и «новый мир построили». А чего мелочиться?
* * *
От Франкфурта-на-Одере до провинциального Хойерсверда около часа езды. Нас везут по «отполированной» европейской трассе. Погода портится пуще прежнего, и вот уже вспоминается польское «как из ведра». Тонкий стан дороги с обеих сторон обнимают высокие деревья; ты понимаешь, что природа здесь, конечно, не отличается от умеренной полосы России, – но появляется чувство некой чужой сказки братьев Гримм, где не наши, другие дубы, по которым не ходит пушкинский «кот ученый». Стена дождя навевает тоску, но гладко «выбритый» асфальт уносит в новый таинственный мир, где нет места сплину.
* * *
Дорога мчит по разным провинциальным городкам, которые, исходя из количества жителей, в России назвали бы деревнями. Вот только на наши деревни они похожи как зайцы на куниц. Эти домики в ряд, ухоженные улочки, уютные городские площади словно выросли из европейских сказок. Есть во всем этом волшебная камерность, тихая семейная блажь – и все же… Почему все так «слишком правильно»?
* * *
Хойерсверда – небольшой городок, расположенный на реке Шварце-Эльстер в земле Саксония. Еще в девяностых годах прошлого века здесь было 69 тысяч жителей. С падением Берлинской стены и скорым распадом социалистического блока, когда экономика ГДР не выдержала «капитала» ФРГ, многие промышленные предприятия (в частности, буроугольный комбинат Шварце-Пумпе) пришли в упадок, – и на конец 2010-го здесь осталось всего 37379 горожан.
В городе довольно много лужичан, поэтому официальным языком помимо немецкого является лужицкий.
Из провинциальных достопримечательностей – Старая ратуша, рыночная площадь, замок, зоопарк и памятный мемориал советским солдатам, появившийся в новой части города в 2007 году. В Старом Городе узкие улочки, теснота, но неповторимый аромат европейской легенды. Старинные мостовые, ухоженные цветы, невысокие окна. Милостыню просит парень с бородкой и хвостиком, одетый вполне сносно, но с признаками неформала. В Германии чаще просят себе на нужды молодые, а не пожилые. Что-то вроде наших уличных музыкантов. Этот парень на них вполне похож, но что-то не играет…
Посещаем место вечного покоя, приютившее немало переселенцев из России. Немецкое кладбище – подобие шахматной доски, где расчерчены все дорожки и мемориалы. Фотографии, цветы, конфеты и уж тем более поминальные рюмки отсутствуют. Здесь хоронят и урны с прахом: обычно несколько урн расположены вместе, островками среди зеленых «мертвых» улочек. За могилами ухаживают специальные люди. Если организации не платят в течение отведенного срока, на «забытом» месте могут похоронить другого. Ясно, что со свободной землей на немецких кладбищах – проблема.
Здесь похоронен муж второй сестры деда, Нины Николаевны.
Через несколько дней мы пойдем с ней на прогулку подальше от печали, совсем в другую сторону – к дачам у городка. И удивимся, как совершенно свободно растут вблизи города ягоды и грецкие орехи. Нина Николаевна говорила, что здесь часто можно увидеть белок, но нам тогда не посчастливилось. Застеснялись гостей, попрятались…
Жить в Хойерсверде можно тихо и размеренно. А тем, кто хочет на мир посмотреть и себя показать, рекомендованы большие города. Такие, как Дрезден, административному округу которого Хойерсверда и подчинен.
Там живут двое из троих детей Лилии Николаевны. Он и будет нашим следующим пунктом назначения.
* * *
В Дрездене много русских туристов. Их легко определить не только по знакомой речи, но и по одежде, взглядам, поведению. Только русские группы просят дать им время на фотосессию после рассказа экскурсовода. Многие гиды давно знают эту особенность и сами оставляют с полчаса (!) для свободных прогулок. При этом все наши разбредаются, громко восклицают при виде предмета, достойного восхищения, и обсуждают его.
Лилия Николаевна говорит, что туристы некоторых стран не любят ездить на экскурсии с русскими. В отдельных случаях организаторы туров даже пишут таблички – «Ohne Russen». Мол, богатые россияне ходят по магазинам, набирают модной одежды, а после смотрят на всех с важным видом. Состоятельным необходимо показать свою состоятельность. Кроме того, всем известно, как отдыхают русские в отелях. Обязательно будут «танцы на столе» и пьяные драки. И все же… Оба сына Лилии Николаевны нашли себе жен в России. Младший (а уехал он «постсоветским» юношей), однажды летом съездив в родную Свердловскую область, просто поразился красоте и нарядам российских женщин. Кстати говоря, он и отсутствует в наш приезд по приятной причине: поехал забирать супругу Катю после экзамена по немецкому языку. В девяностые было проще, Германия принимала всех. В нулевые процедура усложнилась, на экзаменах в консульстве спрашивают строго, а у этнических немцев должны быть официальные доказательства национальной принадлежности. Но русских красавиц все же увозят, как слитки золота, со штампом в паспорте…
Их можно узнать и в толпе дрезденских туристов. Немки редко ходят в юбках и на высоком каблуке, не пользуются яркой косметикой. Обычное явление – черная подводка глаз, спортивный стиль. Обилие пирсингованных девушек-готов, панкуш, рэперш. Конечно, они есть и у нас, – но тут ты чувствуешь, что «неформат» у себя на родине, в Европе.
За все время пребывания в Германии мы увидели только одну девочку-подростка в темном платье и на шпильках. И то, глядишь, на свидание торопилась. Понятное дело – по каменным мостовым легче прыгать в кроссовках всех цветов и мастей.
…Ну скажите мне, какая немка оденет для поездки в пригород Дрездена – мрачную крепость Кенигштейн – розовые платье с пиджачком и босоножки?
* * *
В гору, к неприступной когда-то саксонской крепости, туристов отвозит забавный цветной паровозик. Лилия Николаевна покупает билеты на проезд, разговаривая с машинистом, не говорит, откуда приехали гости, и не просит ничего дополнительного, – но он приносит ей информационный лист о цитадели на русском языке…
То, что ты из России, понятно даже по акценту. И неважно, что ты живешь здесь больше 10 лет. «Нашего» немца видно издалека.
Нина Николаевна, например, вообще не привыкла к западному дизайну в доме, часто берет подобные советским продукты у приезжающего из Котбуса торговца, смотрит наши каналы, где следит за развитием событий очередной мыльной оперы, читает газету «Русская Германия» и вяжет, как истинно русская бабушка, для внуков и знакомых. Правда, в церковь ходит лютеранскую.
Но православной-то здесь и не сыщешь.
* * *
«Российские немцы» (в просторечии «немецкие русские») – это все-таки точное определение. Потому что есть в этих людях и этнические черты, и привычки своей второй родины, которую они получили в наследство от переехавших предков.
Старший сын Лилии Николаевны иногда, конечно, слушает немецкую эстраду – но часто крутит «Гостей из будущего», «Hi-Fi» (еще с Митей Фоминым) и «Любэ». У младшего сына Нины Николаевны в машине вообще – российская попса 90-х, большинства исполнителей у нас уже на сцене нет. Его вторая дочка родилась в Германии, она многое не понимает по-русски – но всегда просит поставить «вот это». Потом смеется от удовольствия и пританцовывает. Потешная…
Днем, во время первой встречи, она спросила у моей тети: «Ты где живешь?» – «Я, Лида, далеко живу, в России». А вечером малышка ей и говорит: «Тебе надо идти. Ты далеко живешь…»
* * *
Германия не очень рада открытым «шенгенским» границам с Польшей. Далеко не шикующие поляки ринулись на заработки в восточные немецкие земли, многие занялись спекуляцией, часто угоняют машины.
Но на польской территории дешевле бензин, и сметливые водители ездят на заправки к соседям. А еще Польша возвращает в старый добрый социализм. Если вы хотите найти что-нибудь советское – пожалуйте в Польшу. В частности, здесь настоящее «Советское шампанское». То, что сейчас производят у нас, с польским по вкусу, увы, не сравнится.
* * *
Сидим у старшего сына Нины Николаевны, Владимира Вольфа, и его жены – белоруски Валентины. Рядом – четырехлетняя Эвелина. Восемнадцатилетний Макс пропадает где-то с друзьями. Спрашиваем про армию: Валя говорит, что хотелось бы, чтобы взяли, но шанс невелик. В российскую армию не идут, а в бундесвер – не берут.
Под этим соусом Владимир Викторович начинает рассказывать байки про русских в Германии. Через пару минут понимаешь: его стихия.
– Вот один приезжий парень работал вышибалой-уборщиком в ночном клубе. Однажды к нему привязались четверо хулиганов. Слово за слово, началась драка. Приехавшая полиция изумилась: русский сам всех уложил, немцы у клуба валяются. Так ему и предложили стать инструктором в отделении.
В 2002 году в Германии случилось сильнейшее за последние 200 лет наводнение. Водный вал вышел в Эльбу и понесся к Дрездену. Началось затопление города, знаменитые Цвингер и Земпер-опера стояли в воде. Восточные земли Германии вынесли основной удар стихии. Владимир Викторович вспомнил, что из России сюда были посланы два плавающих вездехода ЗиЛ-4906 поисково-спасательного комплекса «Синяя птица». Эти амфибии очень эффективно использовались для эвакуации жителей из районов затопления. В Европе не нашлось ничего подобного, что вызвало у немцев чувство восхищения и откровенной зависти. Доставшемуся нам советскому наследству нет пока замены и на Родине…
Но особенно понравилась история про «нашу» бабушку, которой внуки подарили видеокамеру. Бабуля, ежедневно дышавшая свежим воздухом в парке, от нечего делать придумала снимать на камеру происходящее. Когда показала внукам свои операторские успехи, запись отправилась в полицию. Ничего не подозревавшая старушка сняла дилера в момент передачи очередной партии наркотиков! На основе отснятого материала в районе устроили облаву и раскрыли сеть поставщиков смерти. А бабуле объявили благодарность.
* * *
Столица, в отличие от солнечного Дрездена, встречает противно-мелким дождем. Больше всего хочется увидеть Рейхстаг, Бранденбургские ворота и Трептов-парк. Всевозможные театры и музеи – на потом. Их опишут еще тысячи раз. О том же, какие чувства боролись друг с другом внутри, не скажут нигде. Они особенные, у каждого – свои.
Глядя на Рейхстаг, вспоминаешь советские фотографии у Мавзолея: очередь и в дождь бескрайняя и долгая. А на колоннах – не считая тех, что внутри здания, – стерта память. И все же проступает кое-где, вырывается наружу Вечность истории: «май 1945», «Победа»… Славно и горько. Потому что гордость и грусть.
А неподалеку – парад цветных мини-машинок. Марки не знаю. Знаю одно: другой мир.
…Думала, буду дико рада, увидев творение Лангханза, Шадова и Шинкеля. Но не испытала особого восторга у Бранденбургских ворот. Зато он был у многочисленных любопытных корейцев. Или японцев…
Нечто невероятное я почувствовала не у квадриги с Викторией, а в Трептове. Мемориал Красной армии – колоссальная по силе энергия, пронзительная музыка борьбы на пределе. Она звучит в тебе, ты слышишь ее, меняешься с ней, чувствуешь все обостренно… В этой музыке – боль, крик, отчаянье, – но лейтмотивом звучит Преодоление.
* * *
В Берлине каждый продавец знает волшебные русские слова «спасибо», «пожалуйста» и «до свидания». «Великий и могучий» часто слышится за спиной: говорят не только обычные туристы, но и студенты. У последних больше понтов. Чаще всего среди них встречаются будущие юристы.
А в Дрездене, напротив знаменитой монументальной мозаики «Шествие князей», турецкая сувенирная палатка вывесила большую надпись «Мы говорим по-русски». Знаете, на фоне других торговых точек – выигрывает…
Карты, книги-путеводители, кусочки якобы Берлинской стены с магнитиком (историческая драма тоже приносит доход) – немецкого производства. О большинстве прочих приятных мелочей говорят в анекдоте: «В какую бы ты страну ни приехал, сувениры там будут из Китая». Так что экономика Поднебесной и по Германии идет победным маршем. А в бундестаге не прекращаются споры о повышении пенсионного возраста. Некоторые открыто называют Меркель «дурочкой», между западными и восточными землями по-прежнему зияет экономическая пропасть. Про наших лидеров говорят, что тащат все отсюда, с Запада, а не все тут так прекрасно, как кажется.
Александр из Хойерсверда забирает дочку из детского сада в три часа дня: после трех учреждение закрывается. Тихого часа как такового нет, родители платят организации только за присмотр. Обед и спальные мешки дети приносят с собой: кто хочет, может вздремнуть на полу. Почти там же, где играют другие.
Каждая федеративная земля определяет свои сроки школьных каникул. Думаю, у русских приезжих в голове возникает путаница. Лично я все время забываю, когда выходить на учебу моим многочисленным дальним родственникам.
* * *
Незадолго до нашего приезда у Лилии Николаевны умер любимый кот Вася. «Обыкновенный», беспородный домашний питомец приехал с хозяйкой из России и прожил в Германии целых 13 лет. Фотографии усатого долгожителя мы разглядываем с умилением. Лилия Николаевна вспоминает, как уезжала с семьей и котом на руках, как ей сказали, что за вывоз животного нужно заплатить.
– Ну как я брошу его посреди вокзала? – восклицает она. – Заплатили – и поехал наш Вася с семьей…
А в Германии у кота появился друг – черепаха по имени Отто. Правда, во время урагана она находилась в саду, а потом потерялась. Лилия Николаевна нашла ее в приюте для животных. Стало известно, что принес зверушку сосед по садовому участку (в организации оставляют данные). По закону теперь Отто надо было выкупить.
– Знает же, что у меня есть черепаха, мог бы мне домой позвонить, отдать, – не перестает удивляться хозяйка. – Но коренной немец лучше отвезет в приемник на окраину города, чем в руки отдаст. Все по правилам…
…Отто хозяйка выкупила на следующий день.
Окончание следует