15 февраля 1989 года последняя военная колонна пересекла границу Афганистана. С этой даты уже прошел 31 год, но ужас от того времени еще не утих.
Какой ценой выводили советскую армию из этой страны и что на самом деле происходило там в конце 80-х гг., без прикрас рассказывает военный переводчик, писатель, историк Борис Подопригора.
Чем Вы занимались в Афганистане?
Я непосредственно общался с людьми, обговаривая условия нашего выхода. Эмоций было много.
Я часто разговаривал с афганцами на тему, связанную со здоровьем. Особенно с мужским здоровьем. Вообще аденома – это болезнь, характерная, я думаю, для трети, а то и половины афганских мужчин в возрасте от 35 лет. Так что тут можно было сразу сказать: "Может быть, съездим в Самарканд, или я готов прислать вам врача персонально". Это такая деликатная тема и по понятным причинам не так часто приходится ее вспоминать, но это был мой подход.
А вот второй фактор – это возможность посещения для таджиков, правда, священных мест. Это Бухара, Самарканд. Да, обращались: "Вот мой род ведет свое начало из священной Бухары, я хотел бы посетить мазар, где покоится мой прадед". Это помогало.
Абсолютное большинство населения мыслит категориями "мой кишлак", "ближайший базар", "кладбище придорожное" и "священное кладбище Мазар". Вот, собственно, и все. Поэтому что такое Москва, ну, абсолютное большинство не знало.
Большинство людей, с которыми я разговаривал, считали, что вот "вы просто безбожники, язычники, вот мы нормальные мусульмане, а вы нет, вы не доросли еще, что есть что и кто есть кто".
Такая среда. Приходилось приноравливаться.
Как Вы попали в Афганистан?
Я в 1987 году закончил краткие курсы при военном институте иностранных языков и отправился в Афганистан в качестве переводчика языка "дари". Не было у меня мысли, что я что-то неправильно делаю.
Но в 1987 году уже стало понятно, что мы из Афганистана выходим. И для того, чтобы сократить число потерь на этапе вывода, были подготовлены две группы специалистов, которым предстояло этой работой заниматься.
До приезда в Афганистан только лишь с афганскими офицерами, которые одновременно обучались, мы могли поговорить. Но с другой стороны, среди наших преподавателей было очень много серьезных специалистов с опытом работы в Афганистане по 10 и более лет.
И если учесть, что занятия по языку дари проходили в ежедневном режиме по 9 часов, а вечером мы еще ездили в мечеть, то подготовка была достаточно серьезной.
Вы часто говорили, что во время выхода боялись, что будут стрелять в спину? Кто мог стрелять?
Здесь стоит вспомнить опыт XIX века. Тогда из Афганистана выходили британцы. Из 17 тысячного корпуса осталось только 46 человек, в том числе и прототип доктора Ватсона.
Поэтому нужно отдать должное нашему руководству, прежде всего военному, что они принципиально поставили вопрос: работать с местным населением.
Вчера мы называли их моджахедами, а сегодня это партнеры по переговорам, и я считаю, что достаточно большая работа была проведена. Во всяком случае... в основном не стреляли.
Это были просто беседы?
- Это был торг. Когда мы готовились к выходу, мы, естественно, выясняли, в чем состоят потребности афганцев. По крайней мере, тех, кто проживал вдоль путей вывода. Эти потребности во многом носили традиционный характер. В первую очередь, это дрова и солярка.
Если упростить наш диалог с афганцами, то это была купля, приобретение безопасного выхода.
- Но ведь рассказывают, что днем люди соглашались, а ночью – забывали о договоре и нападали безжалостно.
- И это тоже бывало. На некоторых маршрутах происходили экцессы. Но в массе афганцы (в том числе и те, которые не имели особого основания доверять нам) все-таки соблюдали некоторые правила. Т.е. они исходили из того, что они получили что-то за это и поэтому должны по-восточному соблюдать правила такого товарообмена.
Какие экцессы? Дорогу перекрывали?
До этого не доходило. Поступала информация, что может быть удар в спину. Сразу же выяснили, кто может на это пойти, насколько эффективна была работа по покупке нашего выхода.
Какие настроения были среди военных во время выхода войск?
Первые колонны вышли 15 мая 1988. В первую очередь выводились те части, которые были не нужны. Остались в памяти танковые колонны, ну, танковой войны там как таковой и не было.
И это все продолжалось до середины июля. А окончательный вывод формировался в январе 1989 года.
Если мы говорим о солдатах, то общее настроение было "быстрей бы, быстрей бы домой, все – повоевали – больше не надо".
А если мы говорим об офицерах, тем более старших, часто достаточно звучали вопросы: "Ну, мы-то уходим, но то соглашение подписанное, которое сдерживало приход в Афганистан тех же исламских радикалов, оно же ведь не выполняется".
Наверно, в середине 88-го я впервые услышал слово "талиб". Мы думали, как перевести это слово, и один мой коллег подобрал некий синоним – это исламские замполиты. Я думаю, это первое упоминание о Талибах .
Мы узнали, что среди моджахедов появились некие выпускники медресе. Они в большом количестве поступали из Пакистана. На самом деле, мы свою часть соглашения выполнили, западные наши партнеры – как всегда.
Офицеров волновало, что будет дальше. Слишком много было признаков, что Афганистан не выдержит вот такого спокойного ритма развития. Т.е. Афганистан окажется под контролем исламских радикалов.
Создается впечатление, что солдаты, которые были в Афганистане, – это реально 18-20-летние пацаны. Это так?
Да, это правда. Ни что не идет по классической схеме. Все-таки основная масса солдат срочной службы приезжала в Афганистан после полугодичной подготовки. И не только солдаты, но и офицеры. Хотя противоположные случаи были.
Сколько в свое время говорилось о дедовщине, так вот деды сплошь и рядом строили лейтенантов не в меру прытких и говорили: "Нет, мы пойдем в рейд, а молодой (он полгода как призван) останется здесь".
Да, это дедовщина, но она была во благо. Вот это отношение запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь.
Как относились афганцы к выходу советских войск?
У самих афганцев, мне кажется, было преобладающим настроение: "Ну, и идете, зато сколько останется всего. Мы шины заберем, еще что-то, а сколько дров мы получим с ящиков из-под боеприпасов". Отношение даже не меркантильное, а упрощенное до предела представление о том, что шурави прощаются с Афганистаном.
Хотя мне довелось встречаться со многими интересными афганцами... Они задавали вопросы: "Что будет с нами?". Некоторые наши советники, вопреки всем инструкциям, даже давали им свой домашний адрес: "Если что случится, обращайся – я тебя лично приму". И потом люди, действительно, приезжали.
Это значит, что человек уже не мог там жить и был в бегах?
Да. Тогда талибы уже поставили под контроль уже большую часть Афганистана.
Почему люди записывались в армию и так хотели попасть в Афганистан?
Я думаю, что это был такой романтизм. Да и сам ввод войск в Афганистан – это последний всплеск советского романтизма. Вот вдруг сможем сделать то же самое, что там наши предки в Средней Азии в XIX веке. Да вот Вьетнам совсем недавно был.
Было около десятка случаев, когда на Ташкентской пересылке разоблачали незаконно туда прибывших. Под чужими именами шли, да как угодно. Говорили: "Хочу поехать в Афганистан".
Один такой доброволец смог даже до Кабула добраться, и только там был разоблачен. Он хорошо подготовился, но все равно его вернули обратно.
Дата 15 февраля была в каких-то планах? Что именно тогда выход должен был завершиться?
Да. Я уже в начале, наверно, января знал, что последняя колонна выйдет 15 февраля. И в общем-то мне дали понять, что, наверно, мне придется сопровождать представителей ООН, которые должны были подтвердить завершение выхода.
Непосредственно около границы я оказался 9 февраля. 6 дней мы с ооновцами наблюдали выход войск, последнюю колонну. И 15 февраля – это самый эмоциональный для меня день.
Как Вы работали с ООН?
- Было такое множество мелких проблем. Например, с безопасностью ооновцев. Мы очень боялись, что что-то с ними случится, потому что это будет иметь политические последствия.
В том местечке, где я выходил уже в Советский Союз, – это местечко называлось Тургунди – главной была командир по фамилии Зара. Это очень редкий случай. Женщина 40-45-летняя. В общем, как-то я ей доверился.И мы, честно скажу, боялись чего-то неожиданного со стороны афганского воинства.
И вот самая последняя ночь, когда нас просто бросили... Представляете, какая вольница. Вот мы, два ооновца и я, сидим в этой конторе. Спустились в полуподвальный туалет на всякий случай – вдруг какая стрельба будет – и ждали, когда все закончится.
Под утро прибыли афганские охранники. Мы, в принципе, уже продумали, как себя вести. Сразу же я им предложил получить сдаваемое ими на афганской стороне имущество: одеяла, подушки и т.д. Чтобы они на это все отвлеклись. А сам я стоял с автоматом. И вот кто-то из афганцев говорит: "Не, давай сюда автомат". Вот это был неприятный момент.
В данном случае, ну, просто повезло. Ведь уже прошла последняя колонна. Последний расхлистанный танковый тягач с надписью: "Ленинград – Всеволожск", как-то запомнилось, вышел. А тут мы. Трое лишних на афганском берегу. И вот когда мы сквозь снежную пелену увидели "Урал", выдохнули: "Ну, значит, нас не забыли". Да и афганцы подуспоколись, ведь я им сказал: "Еще не все вышли". Тут нужно было сыграть.
- А они точно не знали?
- Нет, не знали.
Как Вы объявили, что вывод войск из Афганистана завершен?
- Вот тут на фото как раз та самая минута, когда я перевожу заявление представителей ООН. Заявления в политическом смысле не было.
Настолько была нервная ситуация. Этой минуте предшествовала очень тяжелая сцена. Нас, в первую очередь, ооновцев стали атаковать женщины, прибывшие из многих мест Советского Союза: "Когда повезут уродов?".Вот прошел слух, что всех здоровых будут выводить через Термес вместе с генералом Громовым, а вот раненных, инвалидов повезут через неприметную Кушку.
И вот 20 женщин просто нас атаковали. Это были матери, жены.
- А эти женщины нашли своих родственников?
- Нет, конечно. Никаких инвалидов, раненых, больных отдельно не везли. Это сцена, которую до сих пор я не могу спокойно вспоминать.
И я скажу, что это общее состояние передалось и ооновцам. Это так их торкнуло, что когда около 20 камер направили на них, они ничего практически не смогли сказать. А я понимал, что должен сказать, но стою, а в горле ком. Стою и не могу перевести. Только с 3-й или 4-й попытки получилось. Вот столько стояло за этой фразой: "Насколько мне известно, по западной оси вывода советских войск не осталось".