Мать его до трёх месяцев по имени не называла. То «сынок», то «сыночек». Но только не по имени. Не нравилось ей это старинное, да ещё, как она говорила, какое-то «поповское» имя.
А в начале шестидесятых годов, во времена Хрущева, когда начались новые гонения против православной церкви, советская власть совсем не одобряла старинные христианские имена.
Мать хотела назвать сына Виталием, или Виктором, чтобы можно его было ласково называть Виталиком или Витенькой.
Но оплачиваемый отпуск после родов тогда был пятьдесят шесть дней, пособие небольшое, и поэтому большинство женщин выходило на работу раньше времени, если, конечно, была возможность с кем-то оставить ребёнка.
Раиса Голицына, мать «сыночка», пробыла в отпуске неделю-другую, и тоже вышла на работу, а с «внуком» стала нянчиться свекровь, бабушка Дарья, очень набожная и верующая женщина. Она внука тайно крестила, и она же пошла регистрировать его в отдел записи актов гражданского состояния. Посмотрела она в святцы и увидела, что на день рождения внука выпадает имя Матфий.
Баба Дарья положила внучка в обыкновенную корзину и пошла с ним в поссовет. Ведь ребенка оставить было не с кем.
Кума бабы Дарьи, тоже бабушка «сыночка» по материнской линии Глафира, была занята по хозяйству, которое у неё в те времена было огромное, и времени ни на что не хватало.
Мать «сыночка» Рая была на работе, а отец его тоже был очень востребованным специалистом в леспромхозе, ну и, конечно же, в кругу друзей по выпивке.
А у бабушки Дарьи времени было много, потому что она была не особенно обременена хозяйством – домик у неё был размером с баньку (старый и просторный сгорел), а из живности у неё обитали: кошка, коза и три курицы. А они могли позаботиться о себе сами, гуляя по двору.
В поссовете не захотели записывать ребёнка под таким именем.
Регистраторша «Отдела Записи Актов Гражданского Состояния» Елизавета Никифоровна Колыванова наотрез отказалась вписывать в метрики такое «старорежимное» имя.
На что ей бабушка Дарья сказала:
- У тебя, Лизавета, имя тоже старое, и отчество тоже старое, но ты ведь сама-то не старорежимная. Вот и он будет не старорежимным. А имя это красивое, ангельское, – про Божеское имя баба Даша не стала говорить, – он, ишь, как ангелочек махонькой.
Елизавета посмотрела на младенца и спросила:
- А что, хоть, оно значит-то имя это?
Знала бабушка Дарья Ивановна, что обозначает это имя. Хотела было сказать, но тут же сообразила, что для советской власти такое толкование имени, как «дар Божий» не подойдёт и ответила:
- Дар.
- Дар? – Не поняла Елизавета Никифоровна.
- Ну, да. Дарёный, значит. Подарок.
- От кого подарок? – Выпытывала Елизавета.
- Не от кого. Просто дар.
- Ну ладно, дар, так дар. – Согласилась Елизавета, и немного подумав, решила сострить. – Солнцедар! Гошка-то твой его очень уважает!
Это она намекнула на то, что Егор Голицын, сын Дарьи и отец ребёнка, любит выпить винца, особенно «Солнцедара», «Рубина» или «777».
- Ты, Лизавета, давай, пересуды не суди, а лучше записывай дитё-то! – Обиделась Дарья.
На это Елизавета Никифоровна строго ответила:
- А родители не против?
Дарья подумала и сказала:
- Дак, ты сама узнай.
Тогда Елизавета берёт телефонную трубку и говорит в неё:
- Алё, коммутатор? Маш, дай-ка мне электростанцию.
Егор Голицын работал на местной леспромхозовской электростанции техником-электриком. Можно сказать, почти инженером, ведь у него было специальное среднетехническое образование.
- Кто у телефона? – Спросила Елизавета Никифоровна командным голосом, и, услышав ответ начальника смены, сказала. – Дай-ка мне Егора, ежели, близко.
Видимо Егор был близко.
- Слышь, Егор, матерь твоя тут сына твово регистрирует. Дак, хочет ему дать имя Матфей. Ты не против?
- Да мне всё равно, хоть Матвей, хоть Финтифлей! – Пошутил Егор.
Ему и впрямь было всё равно. Он хотел дочь, а жена родила ему сына. «Ну, пусть теперь и вошкается с Матвеем!» - подумал Егор. Он даже был рад, что дали такое имя. Назло жене.
На том и порешили. А мать спрашивать не стали. Она работала на пилораме, а там телефона не было. Можно было позвонить в управление лесозавода, да только кто из управления пойдёт её искать. Не станут же бегать по всему заводу из-за какой-то простой браковщицы Райки Голицыной. Да и нечего от работы отрывать людей, когда «зелёное золото» идёт на запад за инвалюту. Советской стране даже минутный простой даже одного работника в копеечку влетает.
Баба Дарья удовлетворенно улыбнулась. Она знала, что её сыну Егору, отцу ребёнка, всё равно, а мать искать не будут. Поэтому и была спокойна.
- Ну, значит, записываю Матвеем, - сказала Елизавета Никифоровна.
- Не Матвеем, а Матфием! - Поправила Дарья. - Так правильно!
Елизавета опять заартачилась:
- Ну, давай хотя бы Матфеем! Ни тебе, ни мне, а?
Бабушка Дарья подумала и сказала:
- Ладно, имя Матфей есть. Но только не Матвеем, я проверю!
Елизавета заполнила, как полагается свидетельство о рождении и поставила печать.
Баба Дарья надела очки, взяла зелёненькую бумажку и всё тщательно изучила. Пока не случилась революция, она ходила два года в церковно-приходскую школу, и хотя писала плохо, читать умела хорошо. Конечно, надо бы по старым правилам писать «фиту» (Ѳ) вместо «ферта» (ф), но сейчас «фиты» нет, и Дарья Ивановна смирилась. И «ферт» подойдёт, всё равно не «веди», то есть «в».
Так стал «сыночек» Матфеем. Потом друзья называли его Фенька. Мать – Феня. А вот Мотькой его никто не звал. Фенькин отец Егор сказал, что Мотя это какое-то девчачье имя. Типа дразнилки: тетя Мотя!
А в пятнадцать лет, когда стали фарцевать джинсами, «чивином» и «пластами», на иностранный манер друзья стали звать Феньку Мэтт или Мэтти. Так один западный матрос его назвал, когда спросил Матфея, как его зовут.
А вот если бы записали Матвеем, то уж Фенькой его было не назвать, только Мотькой.
Баба Дарья как чувствовала!