– Николай Максимович, раньше в хореографических классах была такая тенденция, что на десять девочек приходился один мальчик. А сейчас как с этим обстоят дела?
– Вы знаете, такой проблемы, допустим, в Москве и Петербурге не было в те, советские годы, это было в кавказских республиках и, конечно, в среднеазиатских, где мальчики не очень шли в балет. А в Питере и в Москве их было столько, что просто «пачками» эти мальчики были.
На самом деле так, как учили мужчин в Москве где-то во второй половине XX века, никогда и нигде не учили, потому что там был фантастический костяк именно мужских педагогов.
На момент моего прихода в Академию было так: приходило двадцать человек – и мы все двадцать брали. Девочек получалось у нас приходит около двух тысяч, мы проверяли. А сейчас у нас уже хорошо, мы последние два года уже выбираем, у нас около шестидесяти мальчиков приходит, очень увеличился приток юношей. Многие это связывают со мной, что я сильно поднял престиж школы, и поэтому идут.
Я не могу сказать, что они все дорастают, ведь у мальчиков страшнее пубертатный период, чем у девочек. Так коверкаются фигуры и ломка идет такая сильная, что очень часто в двенадцать-тринадцать лет, – это как в медицине есть такое «травма, несовместимая с жизнью», а здесь – фигура, несовместимая с искусством. Очень многие не растут, а для балета это важно.
Сейчас девочки выше, чем когда-либо мы могли себе представить. Майя Михайловна Плисецкая когда-то была самой высокой балериной в Большом театре, а сейчас бы она просто танцевала маленьких лебедей – и то, она была бы там самая низкая. Все очень изменилось.
